Катрин Сильги - История мусора.
Тех жителей, которые сами не занимаются компостированием, приглашают участвовать в деятельности коллективных компостеров, вынося свои пищевые отходы к порогам домов, соучаствовать в перемешивании и аэрации обрабатываемой массы. Их призывают отдавать отходы от обработки сада, размещая их на специальных помостах или в местах складирования. Компостирование отходов близлежащих домовладений на уровне квартала практикуется в Англии, в Швеции и в германоязычной Швейцарии. Города представляют площадки группам в 20-100 человек, которые подряжаются собирать отходы и убирать компост после его созревания.
В Базеле, Берне и Цюрихе такие поквартальные объединения существуют уже полтора десятка лет. Межсоседские встречи служат поводом для разделения и объединения компетенций. В Великобритании сети пунктов коллективного компостирования имеют весьма разнообразный вид: тут и локальные объединения с ограниченной сферой действий, организации, обладающие грузовиком для перевозки отходов и двумя рабочими на зарплате, ассоциации, объединяющие около шести десятков добровольцев с ограниченной трудоспособностью. Австрийцы предпочитают компостирование на фермах: 45% их органических отходов обрабатываются земледельцами, взявшими на себя эту обязанность, чтобы расширить круг занятий, приносящих дополнительный доход. Коллективное компостирование отходов столовых и буфетов, а также садовой зелени практикуется также в школах, в тюрьмах (например, в американской тюрьме Рикере Айленд в США) и прочих заведениях.
Во Франции были произведены эксперименты, в частности в техническом лицее в Диг-ле-Бэн и на земельном участке в департаменте Морбиан. Муниципалитет Ренна также учредил в 2006 году программу по установке компостеров для коллективного использования после того, как об этом проинформировали жителей и наняли «мастера-компостера». Всего этот проект должен был охватить 300 домовых хозяйств. В одной из деревень Вандеи половина ее жителей приносит свои отбросы на помост для компостирования. Коммуна добавляет туда садовую траву и ветви. «Мастер-компостер» отвечает за ферментацию этих биологических остатков и получение добротного компоста на выходе. Два-три раза в год добровольцы помогают ему распределить компост по потребителям, а также ведут вместе с ним разъяснительную работу по садоводству без пестицидов.
Преобразуя пищевые остатки и садовую зелень в компост, требуемый для повышения плодородия огородной почвы, садовод на уровне собственного микрокосма возвращает земле взятую у нее органику, между тем как общий цикл ее оборота остается оборванным с тех пор, как тысячи километров стали разделять производителя и потребителя. Этот садовод также уменьшает поток отходов, направляемый в мусоросжигатель или на свалку. Тот, кто производит компост из отходов, облегчает свою мусорную корзину на 100 кило в год. Если треть жителей соглашаются следовать этой практике, вес обрабатываемых отходов сокращается на 10%. Домашнее и межсоседское компостирование представляет наиболее удобный способ освобождаться от поддающихся ферментации отходов.
ЭРА ТРЯПИЧНИКОВ
От века те, кому не повезло в жизни, существуют за счет выбрасываемого их более зажиточными ближними. Они подбирают что-то среди отбросов, оставленных на улице, роются на свалках или слоняются от дома к дому, побуждая жителей уступать им какую-нибудь одежду, пустые бутылки и испорченные вещи. Переселенцы из деревни, иммигранты без средств к существованию, безработные выбирают это занятие, требующее минимальных денежных вложений и обязанностей. Иные занимаются этим ремеслом из душевной склонности либо унаследовав его от своих родителей.
Копание в кучах отбросов превращается в настоящее ремесло и приобретает в разные эпохи соответствующие названия: «loquetière» (что-то вроде «лоскутника») в XIII веке, затем «pattier» (от «patte»: «лапа»), «drillier» («сверлильщик» — тот, кто вгрызается в мусорную кучу), «chiffonnier» (тряпичник: «chiffe» — старое тряпье, шедшее на изготовление бумаги). Постепенно гамма собираемых предметов и материалов расширяется, изобретательность собирателей подвигает их на новые открытия.
Было время, когда в городах и селах многих стран вовсю работали тряпичники. К XIX веку это ремесло процветало, в частности, в Париже и Нью-Йорке. В эпоху индустриального развития город стал настоящей залежью необычайно ценных материалов. Влиятельные политики призывали повторно использовать местные ресурсы. Тряпичники, поставлявшие сырье для фабрик, внушали горожанам благодарное сочувствие. Но одновременно их вид тревожил людей из «благородного общества», которые видели в них парий.
В таких провинциях, как Бретань, тряпичничество вполне вписалось в структуру местной экономики. Сборщики отходов бродили всюду, заходя на фермы и в отдельно стоящие хижины, подбирая всякую всячину и собирая сырье для бумажных мельниц. Вот и сегодня в большинстве бедных стран сохранилось множество тряпичников, извлекающих из отбросов все, что может быть переработано или пущено в ход.
ОРГАНИЗОВАННЫЕ И ИЕРАРХИЧЕСКИ ВЫСТРОЕННЫЕ КОРПОРАЦИИ
В конце XIX века тряпичничество активно развивалось в западных странах. В одной Франции число людей, непосредственно занятых им, доходило до 100 000, и до 500 000 человек прямо или косвенно жили с доходов от него: уличные сборщики, продавцы ношеной одежды, трепальщики, работники, занимавшиеся продукцией, в состав которой входили кость, жир, осколки стекла, железный лом.
Тряпичники входили иногда в корпорации с жестко установленными традициями и правилами. В Париже деятельность тряпичника была обусловлена его рангом в корпоративной иерархии. Ниже всех, в основании пирамиды, — сборщик без обозначенной зоны сбора, неустанно перебегающий с места на место, чтобы набить суму всяким ломаным старьем, оставленным на мостовой. Ступенью выше стояли «ходоки». До них возвышался тот сборщик, которому удавалось разжиться традиционным набором: заплечной корзиной, фонарем и крюком, позволявшим ворошить и встряхивать, освобождая от комьев грязи вещь из кучи отбросов. Из-за этого орудия «ходоков» часто звали «клюкаря-ми» (biffin от жаргонного ЫГГеебе, связанного с палкой, клюкой либо посохом пешего странника).
В любую погоду в спящем городе ночные охотники за старьем жадно ворошили мусорные кучи, где в мешанине можно было разглядеть пузырьки, кости, беззубые вилки, рыбьи головы с остекленевшими глазами, порванные сумки и мешки, яичную скорлупу, яблочные огрызки. Из этой смеси они выуживали всякого рода веши и материалы, годные для вторичного использования. Каждый вечер они меняли квартал, а спали иногда «на веревке»: в каком-нибудь кабаре в окрестностях Центрального рынка. Там, выпив добрый стаканчик водки, они часок-другой дремали, прислонившись к натянутой веревке, которую хозяин забегаловки отвязывал, когда отведенное время истекало.
Еще выше в иерархии мы видим «сбытчика», обладателя места, куда сваливали найденное, а также обладателя привилегии лично копаться в отходах некоторых зданий. На заре он занимал свой пост с тележкой, запряженной лошадью, и заполнял ее всем тем, что, по его разумению, обладало какой-то ценностью. Этот «островной тряпичник», обихаживавший свой личный «островок», имел там и иные источники дохода благодаря мелким услугам, которые оказывал жильцам и их прислуге. Мог вытрясти ковер, подмести двор, поднять наверх ведро воды — и получить взамен какие-нибудь остатки трапезы или платье, некогда бывшее весьма нарядным.
Однако привилегия получения места имела и отрицательное следствие: вынуждала работать без устали под страхом его потерять. Став слишком старым для такого труда, «сбытчик» представляет консьержу того, кто заступит на его место, и принимает от новичка комиссию за представленную возможность. Места продаются, как нотариальные конторы, а их стоимость зависит от того, насколько богат квартал. В конце XIX века такое место стоило от десяти до пятидесяти франков, а в буржуазных кварталах, например вокруг Оперы или на Шоссе д’Антен, цена достигала четырехсот. Чаще всего эти места переходили от родителей к детям и оставались в одной семье на протяжении нескольких поколений. Так, например, случилось с династией Бетело, последняя представительница которой, мадам Эмильенна, в 1973 году имела под своей рукой десяток улиц, среди прочих — улицы Камбасереса, Лa-Боэси и Миромениль. Как пишет исследователь, «коммерческая сторона дела в этом семействе приносила столько, что после 1945 года ему принадлежала вилла, легковая машина, грузовик, а трудилось на него четыре наемных работника».
Имея такие привилегии, «сбытчики» вызывали всеобщую зависть у нижестоящих собратьев по ремеслу, высмеивавших их угодливость: «“ходок” свободен, ни от кого не зависит, ни перед кем не стаскивает с головы кепчонку, а вот “сбытчик” простужает мозги, сдирая шапку перед каждым консьержем, перед любой кухаркой!» Презираем будет всякий, кто покусится на мусорную корзину сбытчика, ибо уважение к собственности среди людей этой конгрегации чрезвычайно сильно. Забредший промышлять на чужую территорию рискует получить в морду кулаком, а то и крюком, потерять честное имя тряпичника и даже быть изгнанным из сообщества.
