Яков Белицкий - Богословское-На-Могильцах
Она дожила до весьма преклонного возраста, умерла, как и желала того, в своей усадьбе, и похоронена в подклети софринской церкви. Графиня была бездетной, и род на ней пресекся. Побывавший вскоре в этих местах историк А. А. Мартынов написал, что «дом пришел в полное обветшание, в коробовых и стрельчатых сводах образовались разъедины, оконца перебиты и все обветшало и валится».
И, верный правилу не рисовать своих героев одною краской, добавлю, что еще в 1833 году Ягужинская, к великому неудовольствию окрестных помещиков, освободила своих крестьян — «вечно на волю в звании свободных хлебопашцев».
И раб судьбу благословил…
До нашей поры сохранилась в местной церкви чугунная доска, надпись на которой подробно повествует об этом деянии:
«В 1833 году с высочайшего утверждения сие село Сафарино с деревнями Клиниковой и Бурдаковой в числе 273-х мужского пола душ отпущены вечно на волю в звании свободных хлебопашцев с большим количеством земли, на коей находится хороший строевой лес, и вся дача изобилует прекраснейшими пажитями, лугами и лесами, а крестьяне находятся теперь в отличном благосостоянии».
Поблизости от Софрина еще одно древнее село — Братовщина. Оно тоже стоит на дороге к лавре, а значит, тоже не было обойдено царским вниманием. Здесь московское духовенство и бояре встречали в 1613 году возвращавшегося с богомолья первого из Романовых — Михаила. А Елизавете Петровне эти места настолько приглянулись, что повелела она построить здесь деревянный дворец, а «в нем было 27 комнат и трое сеней». Вообще же у Елизаветы было несколько путевых дворцов на Троицкой дороге.
В 1775 году Братовщину вместе с многочисленной свитой посетила Екатерина II. Из всех остановок в пути Братовщина понравилась ей особо. Дав себе зарок бывать здесь как можно чаще, императрица повелела строить новый дворец, но скоро охладела к этой затее, и дальше закладки фундамента дело не пошло. А елизаветинский дворец стоял еще долго. За ним был разбит большой сад в голландском вкусе с галереями и беседками… «Теперь от всего этого и следов не осталось», — горестно констатировал в своей книге «Седая старина Москвы» (она вышла в 1893 г.) известный тогда писатель Иван Кондратьев. Он не совсем прав, следы найти можно. В 1815 году неизвестным нам зодчим построена была в Братовщине церковь. При ее возведении был использован камень разобранного за ветхостью путевого дворца Елизаветы Петровны.
Местные предания, как это часто водится, затейливо переплели быль с небылью, легко переставили даты, и в одном из своих стихотворений поэт Герман Валиков (уроженец этих мест, он умер в 1981 г. и похоронен в Радонеже) пересказал легенду о том, как проезжавшая здесь Екатерина II поднялась на невысокий холм…
И на холме сказала она: «Ой», —
Такая даль открылась, так широко,
С такой беспечной резвостью барокко
Вилась река слепительной каймой…
И записать велела, попросив
Потемкина к себе и чаю с ромом,
Здесь, над рекой, дворец поставить скромный —
Без лишнего… Лишь был бы он красив.
С тем и в карету, и своим путем…
А к вечеру была в первопрестольной
И, встреченная шумом колокольным,
Забыла о желании своем!
А тем же летом камень завезли.
Сто лет лежал и провалялся б двести,
Каб мужички на вольном этом месте
Церквушку из него не возвели…
И еще об одном придорожном селе надо хоть и коротко, но сказать: о неоднократно упомянутых на этих страницах Талицах.
Старинные путеводители указывают, что Талицы е Могильцами рядом. И не один из этих путеводителей не обходит талицких достопримечательностей: часовню и пещеру. Часовню можно видеть и сегодня, она у самой дороги. От нее немного осталось. Полы проломаны, старые двери заложены, только по массивным петлям, навечно врезанным в неподатливый камень, можно догадаться, где были эти двери. Новый вход проломан кое- как, без усердия, пролом зияет зазубренными неровными краями… Вместе с Татьяной Германовной Софьиной, работающей и живущей в Могильцах, неутомимой собирательницей Могильцевского музея, бродили мы по утлым дощечкам, перекинутым над подвалами в часовне, дотягивались до ржавых труб, то ли газа, то ли водопровода, и все гадали: что же было здесь до недавнего времени — кустарный цех какой-нибудь, контора? Оказалось, ни то, ни другое. В часовне многие десятилетия жило несколько семей. Получили ордера и выехали не мешкая, не забыв, правда, при этом захватить все мало-мальски пригодное для хозяйственного обзаведения на новом месте. Их винить трудно: постылым и неуютным было для этих людей долгое житье в холодной каменной часовне, и никогда не помянут они ее добрым словом. Ну а местное начальство? Так и отдаст оно это древнее здание дождям, снегу и ветрам на растерзание?
Некогда на месте каменной часовни стояла деревянная. Служителем при ней в начале прошлого века был монах Махрищского монастыря Антоний. Но он не только присматривал за часовней, а девять лет денно и нощно копал пещеру — ее вход был как раз напротив часовни, через дорогу. Кончил работу, выполнил, видно, данный себе обет и умер. И был похоронен в часовне. В конце XIX века вместо деревянной часовни соорудили каменную, и могила монаха осталась под нею. Теперь и следов от нее нет.
Что касается пещеры, то тут тайна для меня и великое недоумение.
Старые путеводители про пещеру упоминают, но как- то вскользь, чувствуется, что никакими подробностями авторы этих путеводителей не располагали. И от года к году — все короче упоминания, все глуше, вроде уже не достоверный факт, а еще одно местное предание…
Николай Михайлович Карамзин в своих «Исторических воспоминаниях и замечаниях на пути к Троице и в сем монастыре» пишет, что «маленькая деревня Талица в 9 верстах от Братовщины замечена мною по любопытной встрече».
«Любопытная встреча» — со столетним стариком нищим, который поразил писателя философским складом ума. Ничего другого автор в Талицах не приметил… Останавливались на пути в Троицу Н. М. Языков и М. П. Погодин. Языкова разочаровал ночлег на местном постоялом дворе, по поводу чего он разразился следующим стихотворным экспромтом:
Потом в избе деревни Талиц,
Где дует хлад со всех сторон,
Где в ночь усталый постоялец
Дрожать и жаться принужден.
Вполне возможно, что мысль увековечить Талицы родилась у Языкова не столько от испытанных им неудобств, сколько из желания отдать дань традиции: как свидетельствуют современники, все стены постоялого двора были исписаны любителями изящной словесности.
Современные книги о Подмосковье про пещеру и часовню не упоминают вовсе. А главное, и людская память, столь охочая всегда до всевозможных таинственных историй, пещеру достойным для себя объектом не сочла…
Обходили мы с Татьяной Германовной местных стариков, расспрашивали про часовню, про пещеры. Про часовню говорили, называли фамилии тех, кто в ней жил последние годы, показали «святой колодец» у часовни — и теперь еще из него берут воду, но больше для полива: потеряла вода отменный свой вкус… А как дело доходило до пещер — разводили старики руками: ну, был, вот туточки примерно, вход, но заложили-то еще когда!
— И никто вход не распечатывал?
— Не! Мы, еще когда молодыми были, так и рядом не ходили! Бывало, кто из озорников толкнет девчонку к тому холму, она вижжыт! Страсть!
Удивительным каким-то беспамятством запечатана Антониева пещера!
Ну, много ли, скажите, в ближнем Подмосковье таких рукотворных подземелий? А вот надо же: сколько лет ходят мимо люди, едут автобусы с экскурсантами — и никому в голову не придет сделать здесь привал. А впрочем, зачем его делать? Часовня — в небрежении, подобное и в других местах можно поглядеть, про пещеры кто знал — забыли, а кому положено любопытствовать по этой части — не любопытствует. Вот только и гордости у Татьяны Германовны Софьиной, что пересняла она со старинной литографии вид этой часовни и пещеры лет, примерно, сто назад и собирается поместить эти снимки в могильцевском музее.
Очень хочется поведать и про другое ближнее село — Царево, где стоит чудная церковь, в архитектуре которой сразу же видна рука зодчего школы великого Василия Баженова. Некоторые приписывают авторство ученику Баженова Ивану Васильевичу Еготову, но полной уверенности здесь до сей поры нет.
А деревня Голыгино? Уже в наше время, в 50-х годах, известный ученый-искусствовед Михаил Андреевич Ильин услышал от встретившейся ему старушки абсолютно достоверную, как она уверяла, историю. Сначала старушка поинтересовалась:
— Ночью не приходилось вам по дороге тут на Москву ехать?
— Нет, а что?
— Вот какое дело. Здесь при царе Петре схватили отца и сына Хованских, что стрелецкий мятеж подняли против царя. Да головы им тут и отрубили без суда. Так вот, ежели ночью в полночь ехать по Ярославской дороге на Москву, то выходят они оба на шоссе, держат свои отрубленные головы в руках и просят засвидетельствовать в Москве, что казнены они безвинно.
