Николай Варенцов - Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое
В Вене я остановился в излюбленной москвичами гостинице «Метрополь», где я уже останавливался раньше. Когда я гулял по Вене, мне захотелось есть, тогда я решился зайти в ресторан гостиницы «Бристоль», как раз только что открытый и заново отделанный. Пришел в ресторан, еще народу в нем почти никого не было, занял небольшой столик в укромном месте, взял прейскурант и начал рассматривать.
Я обыкновенно держался правила выбирать кушанья, соответствующие сезону и приготовленные из местной провизии. Рассматривая рыбные блюда, я заметил соль, тюрбо3 и еще наименование какой-то рыбы, мне не известной. Я спросил метрдотеля: «Эта рыба здешняя?» Он ответил: «Рекомендую: очень вкусная и здешняя».
Долго мне не подавали обедать, между тем в это время ресторан начал наполняться разряженной публикой, занявшей почти все столы. Я сижу в своем укромном уголке и любуюсь публикой и начавшимся оживлением в ресторане. Вижу: из внутренних широких дверей с большими зеркальными стеклами, откуда выносят кушанья, выбегают два лакея, открывают две половинки широких дверей, откуда появляется парадное шествие: во главе метрдотель с большим серебряным блюдом, красиво убранным разными цветами из овощей, свеклы, моркови, репы и других, искусно сделанных и декоративно уложенных, а за ним два важных лакея, один нес соусник на блюде, а другой с серебряной миской, наполненной картофелем с клубящимся паром.
Все сидящие в ресторане невольно обратили внимание на это триумфальное шествие и, повернув головы, с любопытством осматривали, кому все это несется. Я тоже сосредоточил все свое внимание на этом шествии. И — о ужас! — вижу их шествующих к моему укромному столику, ловко пробираясь между столами, занятыми публикой, сопровождаемых взглядами всех присутствующих. И признаюсь, проклял я в эту минуту выбранное мною блюдо!
Метрдотель торжественно поставил ко мне на столик блюдо, и я увидал, что вместо рыбы лежал большой лангуст, таких размеров, каких я еще ни разу не видал. Признаюсь, мне ни разу не приходилось есть лангустов, и я был в большом затруднении: как его есть? Тем более что я видел, что мое блюдо произвело большой эффект среди публики и на меня устремились глаза с моноклями и лорнетами, гадая, по всей вероятности, как один человек может съесть этого лангуста, когда его могло хватить на двадцать. Но делать нечего, пришлось приспосабливаться, я поковырял его немного, положил на свою тарелку, а остальное приказал унести обратно. Кончив обед, пробираясь к выходу, я мог заметить, с каким любопытством меня осматривает публика, как, нужно думать, особенного гурмана и обжору.
Кстати сказать, в одно из последующих моих посещений Вены я зашел в один из лучших ресторанов, где в прейскуранте увидал блюдо под наименованием «русские блины». Решился заказать, стосковавшись по ним. Подали засушенные сладкие блинчики, намазанные прокисшей зернистой икрой. Могу уверить, что такой мерзости в продолжение своей жизни никогда не ел. Это было мне наказанием за отступление от установившегося у меня правила — есть кушанья той страны, где живешь.
Пробывши в Вене несколько дней, выехали в Ниццу, куда приехали вечером, в первый день их знаменитого карнавала. Вид красавицы Ниццы нас поразил: широкие тротуары, обсаженные большими эвкалиптовыми деревьями, с роскошными парижскими магазинами, с массой огней и светящимися движущимися рекламами, с толпами веселых людей на тротуарах. Пришлось долго нам разъезжать по улицам, чтобы найти себе помещение; во всех лучших гостиницах нам отвечали: «Свободных комнат нет». Наконец на какой-то из улиц в очень посредственной гостинице нашли два номера.
На другой день, осматривая город, на какой-то из уличек, выходящих на площадь города, я заметил на окне одного магазина с зеркальными стеклами выставленные иконы, самовары, разные кустарные изделия, конфакты в железных банках Ландрина4 , и к окну прилеплена записка: «Говорят по-английски, немецки и русски». Зашел. Меня встретила почтенная, довольно полная дама, с хитрыми глазами, заговорившая со мной по-русски. Я у нее что-то купил и начал к ней ежедневно захаживать и разговаривать, от души радуясь, что от нее многое можно было узнать про жизнь в Ницце. Она оказалась словоохотливой и рассказала свою биографию.
Родом она была из Ярославля, родители ее были купцы, фамилия их Соколовы. Училась в гимназии, влюбилась в своего учителя француза Потвейна вышла за него замуж. Вскоре муж ее получил должность консула не то в Риге, не то в Ревеле, я теперь это забыл. Пробыв там несколько лет, она научилась говорить по-немецки, после чего мужа ее перевели тоже консулом в какой-то из городов в Англии, где они прожили тоже несколько лет, и она научилась говорить по-английски. Наконец ее мужа перевели в Париж на какую-то должность, где они прожили несколько лет хорошо, они имели единственного сына, которому давали хорошее воспитание. После чего ее муж охладел к ней, влюбился в какую-то женщину и бросил ее и сына без всяких средств.
Мадам Потвейн, бывшая ярославка, не растерялась, продала все свои пожитки и переехала на жительство в Ниццу, где поступила горничной в тот магазин, потом сделавшийся ее собственностью. Хозяйка магазина, уже почтенная женщина, заметив способности ее горничной к торговле и ее знание нескольких языков, поручила ей продажу товаров. Клиентура магазина росла, и дела у нее шли хорошо.
Хозяйка, составив себе состояние, решила продать магазин, и мадам Потвейн уговорила отдать магазин ей с выплатой в рассрочку. К ее благополучию, между Россией и Францией состоялся союз, и начался большой спрос на русские изделия, чем мадам Потвейн воспользовалась, выписывая из России разные вещи, преимущественно кустарные, и скоро скопила деньги, уплатив полностью своей бывшей хозяйке. Дела у нее все улучшались, и она вскоре купила имение близ гор. Лиона и дала хорошее образование своему сыну, сделавшемуся потом профессором.
Из моих разговоров она увидала, что я живу в такой-то гостинице, плачу столько-то, и сказала: «Охота вам жить в ней; на эти деньги, что платите там, можете иметь хорошую виллу с садом, где дети могли бы целый день играть и дышать чистым морским воздухом». На это я задал вопрос: «А кто же стал бы готовить обед, завтрак?» — «Ну, это пустое дело, я вам пришлю русскую кухарку, которая вам будет готовить русский борщ, кулебяки, вообще все ваши любимые русские кушанья, и обеды обойдутся дешевле, чем в гостинице».
В этот же день она мне прислала кухарку. Ко мне явилась с виду вполне приличная, почтенная и интеллигентная дама, в черной скромной шляпе, в пенсне, в перчатках, с зонтом и сумочкой в руке и назвала себя Марией Ивановной. Она мне рассказала: приехала молодой с господами в качестве кухарки в Ниццу, влюбилась в драпировщика, вышла замуж и осталась навсегда в Ницце. Муж оказался пьяницей, и она принуждена работать, чтобы содержать свою семью. Уговорились с ней за известную плату готовить мне обед и завтрак из стольких-то блюд [тоже] за известную плату, после того как я найду квартиру.
Квартира нашлась в этот же день. Я отправился в бюро, приискивающее квартиры, где мне было дано много адресов квартир в разных частях города. И мой выбор остановился на первой квартире, куда я попал. Квартира состояла из четырех комнат, кухни с газом и водой, роскошно меблированной, с бельем, посудой столовой и кухонной, с платой за три месяца 800 франков. Перед моими окнами был сад, усаженный апельсиновыми и лимонными деревьями, с разными цветами и розанами; перед окнами виднелось море. По берегу его тянулся очень широкой лентой тротуар для прогулок под наименованием Promenade des Anglais 54. Правда, я лучшего ничего не мог ожидать.
Мария Ивановна начала приходить и готовить, сначала побаловала, но с каждым днем наши завтраки и обеды ухудшались и ухудшались, а в конце месяца сделались из рук вон плохи. Я попробовал ей заметить, но получил ответ: «Должны не забывать, что мы во Франции, а не в России, где мясо стоит фунт десять копеек, а здесь сорок копеек: если я вам буду готовить из мяса и птицы, то тогда мне придется прибавлять своих денег, или платите вы дороже».
Пошел к мадам Потвейн и рассказал, что ее кухарка кормит нас исключительно требухой. Мадам возмутилась: «Ах, она мерзавка, за эти деньги, что вы платите, она должна кормить вас так, как ни один ресторан не кормит!» Посоветовала немедленно ее прогнать, а обеды брать у какого-то англичанина, отпускающего их на дом. Мадам Потвейн в пылу гнева многое наговорила на свою рекомендацию, уверяя, что она до наших обедов поминутно к ней бегала, выпрашивая по франку, а теперь выдает свою дочь замуж, а ведь ей известно, что в Ницце не найдется ни одного некорнетного6 мужчины, согласившегося бы жениться на бесприданнице, следовательно, это приданое она заработала от ваших обедов.
