Евгений Елизаров - Великая гендерная эволюция: мужчина и женщина в европейской культуре
Даже сегодня прикосновенность к гуманитарным ценностям и к ценностям точных наук ценится выше прикладного технического образования. Вплоть до XVIII века точные науки были составной частью единой гуманитарной культуры, и между нею и прикладной технической сферой существовала настоящая пропасть. Поэтому неспособность носителя одних ориентироваться в системе иных ценностей, возводила тем большие барьеры.
Нередко разделяющие культуру границы становилась баррикадами даже там, где еще не сложилось разделение наук. Уже в античности сторонники одних политических идеалов предпочитали уничтожение своих противников стремлению понять их образ мысли и их идеалы. В Средние века это вело к таким же кровавым расправам над всеми видами инаковерия. Так, крестоносцы четвертого похода штурмовали Константинополь отнюдь не только ради наживы: «греки» давно уже стали для католического Запада ненавистным символом такой же чужой системы ценностей, как и вера тех, в чьих руках находился Иерусалим. Варфоломеевские ночи Нового времени, якобинский террор Великой французской революции, «белый» и «красный» террор русской… (ряд продолжает множиться и сегодня) – это попытка все того же хирургического решения вечного спора о ценностях.
При всем этом, как препятствие для брачного союза культурный мезальянс обнаруживает себя только при строительстве семьи нового типа.
7.4. Утрата мужской монополии
Разумеется, отличия, часто глубокие, существовали всегда. Уже хотя бы потому, что только мужчина имел доступ к образованию. О необходимости обеспечить равноправие полов в этом вопросе заговорит Кристина Пизанская, да и то только для того, чтобы помочь женщине обрести твердую опору в «мужском» мире.
Однако в патриархальной семье культурный мезальянс не имел практически никакого значения. Во-первых, потому, что общей сферы досуга, где противостояние ценностей одного культурного слоя составу других могло бы проявиться во всей полноте, не существовало. Удовлетворению культурных запросов мужчины (часто его самовоспитанию) служил институт гетер в одни времена, Прекрасной Дамы – в другие. При этом и образ светской женщины и образ ее жизни создавался вовсе не самой женщиной, но мужскими ожиданиями. Запросы же той, кому не было назначено вращаться в свете, не заботили вообще никакую культуру, никого. Так что семья служила совсем иным целям. Во-вторых, потому что сердечная близость и брак традиционно рассматривались как разные, часто враждебные друг другу стихии. Мы видим то и другое не только в родительских решениях брачных судеб своих детей. Сама силлогистика вердиктов, которые выносились «Судами любви», со всей убедительностью подтверждает их противостояние, – и не следует относиться к логике дам, оказавшихся в центре мужского внимания, с пренебрежением. Не в последнюю очередь именно она служит причиной страданий Абеляра и Элоизы:
Когда меня со свадьбой подгоняли,
Я отвечала, что земной морали
Нет места там, где царствует любовь…
Семья нового типа создает совсем другой, свой собственный мир и живет им:
Твоим трудом был возведен в пустыне
Сей монастырь – вместилище Святыни.
Все скромно здесь
<…>
Богатством здесь не подкупают Бога;
Все – сдержанно, молитвенно и строго.
Полна значенья наша тишина,
<…>
Приди, мой брат, мой муж, отец и друг[491]!
Не всевластный господин патриархального «дома» и не готовый жертвовать собою слуга Прекрасной Дамы, «мой брат, мой муж, отец и друг» – вот идеал мужчины в глазах чуждой светским условностям женщины.
Впрочем, влияние пышной средневековой культуры, а с ним и то смещение гендера, о котором говорилось предыдущей главе, обнаруживается не только в высшем обществе, но и здесь, на стыке второго и третьего сословий. Социальное развитие невозможно повернуть вспять, и новой элоизе не нужен ни помыкающий ею господин, ни готовый рядиться в ее сорочку слуга. Женщина, она уже не может не мечтать о служении ей. А значит, и о том, что, смотрясь в зеркало ее ожиданий, ее герой примет отражаемый именно им образ. Но и воспитанный тою же культурой новый абеляр не может игнорировать мечтания Элоизы.
Меняется и мужчина, он уже давно не тот, что когда-то в честь своей избранницы ломал турнирные копья и за брошенной перчаткой входил в клетки к диким зверям. Новая семья не место для фейерверочных ристаний, взаимное служение в ней лишено всякой экзальтации и сводится к повседневной поддержке и потаканию маленьким слабостям друг друга. Ее атмосфера – это атмосфера тихого согласия, но и эта тишина способна наполняться гармоническим созвучием только там, где нет противостояния культур, где обе стороны союза говорят на одном языке, верят одним идеалам.
Только в этой среде взаимная любовь перестает быть абстрактной культурной ценностью и становится основанием для брачного союза. Рождение семьи нового типа рождает и максиму, согласно которой настоящие браки заключаются на небесах. Впервые в мировой литературе она звучит в романе «Эвфуэс и его Англия» («Euphues and his England», 1580) английского писателя Джона Лили[492]. Словом, гендерный сдвиг происходит и здесь. Вдали же от куртуазных штурмов соблазнительных «крепостей» и столь же галантных их капитуляций впервые рождается любимое обеими сторонами дитя и сам феномен детства.
Впрочем, необходимо сказать и другое. Мы можем сколь угодно любоваться идиллией душевного консонанса, отчетливо проступающей на упомянутом выше «Семейном портрете» Ван Дейка, однако не вправе не замечать и оборотную сторону незримо происходящих перемен: равенство в новом союзе означает уничтожение существовавшей тысячелетиями социокультурной дистанции между женщиной и мужчиной и утрату мужской монополии на семейное строительство.
Добавим к сказанному, что кроме сословного и культурного, существуют и другие виды мезальянса – этнический, возрастной и т. п. Все они нарушают «гигиену» социальной преемственности, поэтому отношение социума к ним вполне отрицательное. Не в последнюю очередь и по этой причине все его виды становятся серьезной медицинской проблемой, при этом отмечается, что их психотерапия – это тяжелый и длительный процесс[493]. Но существует еще одно измерение проблемы, которую порождает семья нового типа. Как правило, оно игнорируется социологическим анализом, хотя, возможно, именно здесь скрываются самые фундаментальные следствия, которые предстоит пережить европейской цивилизации. Речь идет о ломке всей системы межпоколенной коммуникации.
Выводы
1. Становление семьи нового типа обусловлено действием многих факторов, в числе главных можно выделить такие, как дальнейшее развитие разделения труда и диверсификации интегральной деятельности социума; отчуждение культуры, которое порождается недостаточной «емкостью» семьи как информационного носителя; необходимость стерильной передачи статуса, которая заставляет фиксировать состав тех, кто обладает правом замкнуть на себя социальные связи; наконец развитие феодальных отношений.
2. Сбрасывание всех признаков патриархальности связано прежде всего с тем, что семья перестает быть монопольным хранителем части программного кода развития социума а также утрачивает статус наследственного координатора социальных функций в том или ином сегменте общественной жизни.
3. Семья нового типа впервые возникает на стыке служилой верхушки третьего сословия и беднеющей части второго, где сближается род занятий и социальный статус. Ее появление обусловлено становлением абсолютистских государств, формированием единой пирамиды управления, умножением числа и разделением его функций.
4. Одним из ключевых факторов является доступ к образованию, вызванная ростом образованности и культуры потребность в непубличных формах досуга, принятие ценностей единой культуры.
5. Семья нового типа стирает грань между любовью и браком, взаимное чувство становится не только культурной ценность, но и основанием брачного союза.
6. Именно в семье нового типа рождается феномен детства, благодаря ей ребенок впервые получает особый статус.
7. Вместе с тем она лишает мужчину его монопольной роли в семейном строительстве и становится причиной ускорения гендерных сдвигов.
VIII. Семья, не образующая род
8.1. Трансформация гендера
8.1.1. Обрыв преемственности
Европейская семья современного типа – это семья с оборванной линией преемственности, семья, не образующая род. Лишь на первый взгляд передаваемое ею от отца к сыну по-прежнему сводится к занятию, имуществу, базовым ценностям социума, наконец, к социальным контактам, и при желании можно увидеть во всем этом те же элементы единого содержания межпоколенной коммуникации, которое выражается генеральным потоком взаимопревращений «слова», «дела» и «вещи». Однако в действительности коммуникационный поток проходит за границами ее жизни, и она уже не может быть сравнена даже с осколком некогда единой голограммы, который был способен хранить в себе информацию о целом. Долгое время и в этой семье ключевым компонентом наследия остается «дело», поэтому и собственность, и социальные связи, и базовые ценности социума структурируются вокруг него. Но в городском быту уже к началу прошлого столетия объективные законы развития технологии, переход от мануфактуры (о ней речь впереди) ко всеобщему машинному производству, доведенное до предела дробления технологических процессов разделение труда приводят к тому, что оно перестает быть предметом наследования. Передаваемое имущество («вещи») теряет всякую связь не только с исчезающими родовыми занятиями, но и с ремеслами вообще. «Слово» как символ информационной базы изучаемых детьми ремесел, как правило, звучит за стенами дома. Значительные изменения претерпевает и сельский быт. Правда, преемственность занятий в значительной мере сохраняется, но роль родителя в освоении современных технологий и современного инструментария перестает быть главенствующей и здесь. Свою роль играет и развивающаяся инфраструктура современной деревни (водопровод, электричество, газ, дороги, средства связи, включая СМИ и Интернет) и техническое вооружение быта. Овладение даже базовыми достижениями современной цивилизации требует посредничества внесемейного коммуникатора. К тому же и доля сельского населения существенно сокращается.
