Владимир Макарцев - Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России
Вряд ли нужно говорить, что все живые существа обладают жизнью, некоторые из них даже имеют достаточно развитую социальную организацию (муравьи, птицы, некоторые виды диких кошек, высшие приматы и т. д.). Однако давно известно, что в основе всякой биологической социальности лежит инстинкт, а мыслительные процессы животных носят примитивный характер. В этой среде, конечно, жизнь является основой биологической социальности. Социальность же человека имеет принципиально иной характер. И в тех случаях, когда социум, как мы только что выяснили, наделяет человека социальностью, создается впечатление, что он делает это с помощью какого-то тонкого механизма, какого-то атрибута социальности, функционально похожего на паспорт, который и дает человеку право на жизнь в обществе.
Паспорт – это уж слишком, скорее всего, возмутится карьерный социолог. Нам же кажется, что в условиях, когда официальная наука бродит в потемках, все глубже зарываясь в нагромождение бессмысленных деталей и казуистику непроизносимых терминов, только дилетанты и способны выдать на-гора нечто необычное, пусть даже парадоксальное. Важно, чтобы это необычное было поставлено в рамки определенной методики, с помощью которой можно было бы проверить справедливость гипотезы. Поэтому если паспорт, может, и слишком, то с правом на жизнь не поспоришь.
Ромулу и Рему, легендарным основателям Рима, например, было отказано именно в праве на жизнь. Их же не убили! Просто положили в корзину и пустили в Тибр. Со школьных лет известно, что бедных деток, корзину с которыми по счастью прибило к берегу, выкормила волчица. Получилось так, что люди отказали младенцам в праве на жизнь, а волчица им это право предоставила. Могут возразить, что это всего лишь легенда, уж мы-то знаем, что волчица не может дать такого права.
Волчица не может, а люди?
Если стоять на естественнонаучных позициях, тогда только люди и могут дать такое право (ст. 1116 ГК РФ – лишнее тому подтверждение). Но могут и забрать! Так, в истории России был император, который взошел на трон в возрасте трех месяцев. Свергли его с престола в возрасте одного года и четырех месяцев. В четыре года он попал в заточение со строгой изоляцией. Фактически он был лишен именно права на жизнь, а не самой жизни, точно так же, как Ромул и Рем, с той только разницей, что посадили его не в корзину. Всего он прожил 24 года и был лишен этого права в тот момент, когда группа заговорщиков попыталась его освободить. В соответствии с секретной инструкцией двух императриц и одного императора – «живого его никому в руки не отдавать»,[76] он был лишен права на жизнь вместе с самой жизнью. Звали его Иоанн Антонович. И это уже не легенда, это исторический факт.
История России и вообще мировая история знает немало таких случаев, тут невольно вспомнишь о знаменитом романе Александра Дюма старшего. Тут вспомнишь и Эмиля Дюркгейма. Если право на жизнь можно дать и можно забрать, значит, это вещь, впрочем, такая же, как и сама жизнь. Ее нельзя потрогать или понюхать, но без этой вещи нет жизни в социуме, нет социальной жизни, нет социальности. «Рассматривать факты определенного порядка как вещи – не значит зачислять их в ту или иную категорию реальности; это значит занимать по отношению к ним определенную мыслительную позицию. Это значит приступать к их изучению, исходя из принципа, что мы ничего не знаем о том, что они собой представляют»,[77] – писал Э. Дюркгейм в предисловии ко второму изданию своего «Метода социологии».
Исходя из этого, занимаем совершенно определенную мыслительную позицию и утверждаем: то, что принципиально отличает социальную организацию человека от социальной организации других животных, называется правом на жизнь, которое рождается раньше, чем сама жизнь и прекращается не всегда в момент смерти, потому что это право принадлежит не индивиду, а социуму.
Источником жизни является мать будущего ребенка, что естественно. Но на каком-то этапе истории биологическая функция превратилась в право, поскольку мать получила возможность распоряжаться ею (аборты практиковались с древнейших времен). У животных такого права нет, и это именно то, что (кроме разума и прямохождения, конечно) отличает человека от животного. Данное понятие является исключительно социологическим, и оно, безусловно, идет вразрез с тем, что давно принято считать правом на жизнь в юриспруденции (ст. 1116 ГК РФ – исключение) и просто в обиходе.
В обычном, юридическом понимании «право на жизнь – основное, неотъемлемое (принадлежащее от рождения) и неотчуждаемое право, гарантирующее и защищающее одну из основополагающих ценностей личности и общества – человеческую жизнь, недопустимость ее произвольного лишения. П. на ж. – это личное, абсолютное, естественное и неотчуждаемое право каждого человека», – гласит энциклопедический словарь «Конституционное право России».[78] В нашем же понимании право на жизнь – это своеобразный кварк социальности человека, обладающий определенным социальным зарядом, который нельзя наблюдать в свободном, не связанном с человеком состоянии.
Сегодня, в условиях действия «Конвенции о защите прав человека и основных свобод», которая была подписана европейскими государствами в 1950 г. (Россия присоединилась к ней в 1998 г.), вопрос о праве на жизнь в комментариях к ней толкуется однозначно: «Ограничения, предусмотренные как вторым предложением п.1., так и п.2 ст. 2 (лишение жизни по суду и в случае необходимого применения силы, – В. М.) по своей природе таковы, что относятся только к уже родившимся лицам и не могут применяться в отношении ребенка, который должен родиться».[79]
Другими словами, правом на жизнь обладает тот, кто уже родился. В юридическом смысле это очевидно, особенно когда речь идет о лишении жизни. Но в социологическом плане мы не можем принять такую трактовку, так как юридическую защиту права ребенка на жизнь некоторые государства, в которых официально запрещены аборты, например, обеспечивают еще до его рождения; признает это право и ГК РФ (ст. 1116), и церковь, рассматривая аборт как грех. В данном случае право на жизнь (хотя бы и в виде запрета на аборты), закрепленное законодательно, появляется раньше, чем сама жизнь. Однако это не значит, что без записи в законе оно не существуют.
Факт принятия Всеобщей декларации прав человека в 1948 г. рассматривался только как задача, «к выполнению которой должны стремиться все народы и государства» (Преамбула). А это значит, что Декларация стала лишь актом кодификации уже существовавшего в социуме понятия (и понимания) права на жизнь. Этот основополагающий документ ООН был вызван к жизни массовыми нарушениями прав человека в годы Второй мировой войны, то есть такого периода, когда права человека, в том числе и право на жизнь, принадлежали не ему самому, а тому, у кого, условно говоря, была сила.
История борьбы за права человека, в том числе и главным образом права на жизнь, насчитывает столетия, ее плодами стали Великая хартия вольностей (Англия, 1215), французская «Декларация прав человека и гражданина» (1789), американский Билль о правах (1791) и т. д. Очевидно, что если бы неотчуждаемое право на жизнь было действительно неотчуждаемым и принадлежало бы только самому человеку, то не было бы и никакой многовековой борьбы в его защиту, тогда не нужно было принимать и Всеобщую декларацию прав человека.
При этом понятно, что не существует права на жизнь без самой жизни или хотя бы без жизни в утробе. Однако если биологическая жизнь является свойством всего животного мира, то право на жизнь присуще только человеку разумному. Это, безусловно, абстрактный атрибут, он существует только в сознании людей, благодаря чему и превращается в социальное понятие и сообщает эту социальность биологической жизни человека. И чтобы не путать юридическое понятие права на жизнь с правом на жизнь в социологии, мы назовем последнее «правом на социальную жизнь», т. е. правом на жизнь в социуме, и в дальнейшем будем использовать именно это понимание «права на жизнь».
Отсюда мы предлагаем составить формулу «право на социальную жизнь+ биологическая жизнь» и рассмотреть ее в качестве атомной структуры социальной материи, генератора всех социальных отношений. По нашему мнению, это та неделимая часть социальных отношений, которая лежит в основе социальных фактов. Правда, Э. Дюркгейм говорил, что социальные факты имеют своим субстратом общество, а не индивида. Мы же полагаем, что второй признак социального факта (его существование внутри группы независимо от индивидуальных форм, принимаемых им при распространении[80]) все же позволяет нам рассмотреть право на жизнь в качестве социального факта, потому что считаем его, во-первых, неделимым, а значит простейшим, и, во-вторых, реальным субстратом общества, так как именно общество генерирует это право и наделяет им индивида помимо его воли.
