Юрий Левада - Ищем человека: Социологические очерки. 2000–2005
«Кривые дороги» и «ограниченная рациональность» (теоретическое отступление)
Если суммировать опыт всех преобразований и перемен последних двух столетий, напрашивается простой вывод: история «прогрессивного» времени не знает прямых дорог – ни в передовых, ни в догоняющих, ни в подражающих тем или другим странах. Тем более у нас. Никакое накопление знаний, технических достижений, никакие темпы экономического роста – который, впрочем, никогда и нигде не бывает непрерывным и плавным – не обеспечивают гармонического социального развития. Не обеспечивают его и самые высокие нравственные принципы или самые разумные правовые рамки. Механизмами социального движения остаются кризисы, конфликты, катаклизмы, конвульсии, катастрофы разных масштабов (некоторые из них часто относят к революциям). Разнородность и разнозначность таких феноменов общественного развития в данном случае оставим в стороне, остановимся лишь на особенностях социальных процессов и действий, которые генерируют конвульсивный характер суммарного движения.
Дело в том, что никакой «единой» или «общей» логики социальных действий не существует, в социальном мире нет ни «великого часовщика» XVIII века, ни «невидимой руки» А. Смита, призванной приводить к общему знаменателю разнородные интересы участников рынка. Социальная сцена куда сложнее рынка (тем более в его рационализированном изображении). Даже если считать вполне рациональными действия отдельных субъектов – что весьма сомнительно, скорее можно говорить, что каждое из них имеет свою «логику», – общая картина получается не то мозаичной, не то хаотичной, не то описываемой через «логику» конфликтов сил, амбиций и пр. Так было в XIX и XX веках, сейчас трудно представить себе, чтобы в XXI веке ситуация была иной. Хотя бы потому, что реальные последствия и конвульсии прогресса в глобальных масштабах еще только намечаются. Отечественная история и в XIX и в XX веках, как и современная российская действительность, многократно это подтверждает. Материал для размышлений дают и накопленные данные изучения общественного мнения.
Модель «достижительной» рациональности (максимизирующей некое благо) – лишь один из возможных идеальных типов, с помощью которых нельзя объяснить всю систему человеческого поведения, индивидуального или социального. Ничуть не «хуже» (не менее пригодна) модель поддержания наличного статуса и типа жизни («синица в руке») с помощью рационально рассчитанных средств. Или модель поведения человека, движимого амбициями, завистью, честолюбием. Или модель «исполнительного», послушного чужой воле поведения.
Аксиома человеческой рациональности (т. е. самого существования homo sapiens) предполагает, что человек обдуманно выбирает наиболее эффективные средства для достижения определенной цели или реализации определенных интересов. Сама «цель» или «интерес» при этом задаются «свыше» – традицией, социальной нормой, группой, организацией и т. д. Да и набор доступных и допустимых средств тоже. Не говоря уже о критерии «эффективности», который в социальном и массовом действии не подсуден индивидуальному разуму. Рациональность действия всегда оказывается ограниченной целым набором условий и факторов.
Массовое сознание (общественное мнение), видимо, имеет свою «логику» – или свой набор «логик», способов оценки социальных феноменов и выбора способов действия. При этом движущей силой чаще оказывается не рациональный расчет, а «заготовленные», закрепленные в недрах, глубинных слоях этого сознания комплексы. Можно допустить, что это более сложные структуры по сравнению с хорошо известными чисто психологическими комплексами. Их взаимосвязанными компонентами служат претензии и переживания неполноценности, привычки и иллюзии, стремления к реваншу и др. Фигурально выражаясь, не разум, а комплексы «правят» миром общественного мнения.
Простой пример. По многим регулярно повторявшимся опросным данным, население России ценит деловые и моральные качества западных бизнесменов значительно выше по сравнению с российскими. И в то же время теми же голосами требует обеспечить отечественным предпринимателям преимущества перед иностранцами на российском рынке, боится проникновения иностранного капитала в страну, особенно в крупный – а значит, и наиболее рационально организованный – бизнес и в сельское хозяйство. (В шумной битве вокруг Земельного кодекса массовые суждения всегда были против допуска иностранцев к земельной собственности.)
Рациональный расчет в данном случае означает не только следование популистским аргументам «левых», «аграриев», «почвенников», «моралистов» и др. Здесь в полную силу работает социальный комплекс неполноценности, побуждающий ставить во главу угла не расчеты экономической эффективности или принципы правового универсализма, а страх утраты «национального богатства» (земли). А кроме того, и страх перед секуляризацией, превращением в предмет экономических отношений таких традиционно мифологизированных категорий, как «земля-матушка», собственность и пр.
В XXI веке мир, в том числе и «наш», станет значительно сложнее, но вряд ли станет разумнее. Может меняться модальность или значимость тех или иных компонентов «комплексного» (в отмеченном выше смысле) механизма, но сам он останется определяющим.
В задачу статьи, напомню, не входит прогноз темпов или характера трансформаций, которые предстоят человеку постсоветскому в перспективе столетия. Обсуждаются лишь предпосылки исследования такой перспективы. Перемены на человеческом уровне можно, очевидно, наблюдать в трех временных рамках: переоценки ценностей (ориентаций), вертикальной мобильности, смены поколений. Переоценка ориентиров значительной части населения (от «социалистических» к «демократическим», а иногда и наоборот) в связи с увлечениями-разочарованиями последних лет на обозримый период как будто завершилась, как завершилась и фаза первоначальных передвижек общественных слоев (выдвижение на лидирующие позиции более молодых и менее отягощенных советским прошлым кадров, частичное отступление старой элиты на запасные позиции). На очереди общая смена активных поколенческих групп. В перспективе ближайших 20–25 лет поколения, сформировавшиеся в советских условиях, практически целиком сменятся людьми «новой» формации. Эти люди наверняка будут более прагматичными, индивидуалистичными, ориентированными на благосостояние «западного» типа, более свободными от социальной мифологии эгалитаризма и т. п. Из этого не следует, что новое (условно) поколение окажется более приверженным ценностям демократии и гуманизма, более свободным от имперских комплексов. У российского общества нет шансов пойти путем «восточной» (китайской, арабской, корейской) модернизации, но у человека постсоветского, видимо, надолго останется шанс сочетания «полуазиатского» («полусоветского») лица с более европейским стилем жизни. Если, конечно, не произойдет слишком больших потрясений (например, вокруг того же имперского комплекса).
«Человек ностальгический»: реалии и проблемы
Многочисленные исследования и наблюдения обнаруживают устойчивое преобладание позитивных оценок, стереотипов восприятия, установок, обращенных к прошедшим периодам отечественной истории, преимущественно к самому длительному в XX веке «периоду застоя». Судя по опросам, политическая и экономическая системы, лидеры, отношения между людьми, вся обстановка 70-80-х чаще всего представляется современному российскому человеку более предпочтительной по сравнению с нынешней. Создается – и активно поддерживается значительной частью политической и журналистской элиты – представление о доминировании ностальгических ориентаций в современном российском обществе. Отсюда нередко делаются выводы о неудаче или даже о принципиальной невозможности его реформирования, неприемлемости чуждых моделей жизни для людей, сформировавшихся в советскую эпоху, неизбежности возврата к привычным образцам или хотя бы символам и т. д. Судя по опросным данным, общественное мнение довольно охотно принимает подобные трактовки.
Проблема «человека ностальгического» (а в известном смысле – и «общества ностальгического») несомненно существует, но столь же несомненно, что она не поддается раскрытию с помощью примитивных «ключиков». Нетрудно привести солидный ряд фактов, данных исследований, показывающих, что, сколько бы люди ни сожалели о некоем прошлом, они живут сегодняшними интересами и надеждами. Самая острая тоска по пройденному далеко не всегда равнозначна стремлению туда вернуться. Общественная полемика вокруг образцов и установок, коренящаяся в историческом прошлом, служит, скорее всего, средством самоопределения, самооправдания, размежевания и т. д. современных общественных сил. Это значит, что нуждаются в обстоятельном анализе характер, источники и механизмы влияния «ностальгических» образцов на различные сферы жизни общества и человека.
