Михаил Веллер - Социология энергоэволюционизма
А что означает разнородный ландшафт? Это означает его повышенную (по сравнению с однородным) энергетичность – то есть возможность его перемен уже самой природой, возможность произведения природных работ: степь зарастет лесом – или наоборот, лес отступит перед степью; море смоет и захватит берег – или наоборот, море обмелеет и берег наступит вперед; река пересохнет – или размоет огромное русло, ветвленую пойму. Разнородность и энергетичность – это ведь отчасти синонимы: одно может сравняться с другим, при этом происходит определенная работа, и система видоизменяется внутри себя в сторону уравнивания, однородности, энтропия ее увеличивается, а энергия, частью своей произведя изменение, уменьшается. Разнородный ландшафт в этом смысле подобен заряженной батарее с ее разностью потенциалов на полюсах, а однородный – разряженной батарее: потенциалы полюсов равны, и, считай, ничего она не может.
Если прибавить климатическую разность времен года и разницу дня-ночи в температуре и влажности, то энергетичность ландшафта становится еще понятнее и очевиднее.
По-простому получается так: разнородный ландшафт дает человеку больше возможностей. Начиная с того, что у него есть великая возможность произвольного маневрирования своей энергией в любом направлении, называемая свободой: хошь землю паши, хошь лес вали, хошь корабли строй, скот паси, по морю плавай. А разность занятий – это разность потенциалов цивилизации: растет ее энергетика!
Энергетика человека подключается к энергетике ландшафта – и тогда получается прущая энергетика цивилизации; вот к чему мы гнем.
Народы однородного ландшафта – степи, гор, тундры, джунглей – ничего круто цивилизованного создать не смогли. Глупы, вялы? – отнюдь: и сметливы, и горячи бывают. Условия не позволяют? – Верно, можно так сказать. Но к чему эти условия сводятся в целом? – К низкой энергетичности ландшафта. Хоть тепло хоть холод, хоть степь хоть джунгли – нет разности потенциалов. Ни в тундре, ни в горах – не дернешься, выбор не сделаешь, туда-сюда не побегаешь из одного в другое, и к возможности изменения ландшафта не подключишься – нечего в нем изменять. Только вписываться, приспосабливаться. Пасет чукча оленя, а горец – барана, вот и вся любовь.
Конечно, есть «торговля – двигатель прогресса». Торговая связь – это как проводок от одного аккумулятора к другому: ток течет, разность потенциалов образуется, народ однородного ландшафта становится частью энергетической системы, самим своим наличием повышая ее энергетику.
Конечно, есть «Вызов-и-Ответ»: ландшафт должен иметь некоторую суровость, оказывать человеку некоторое сопротивление, чтоб тому надо было покумекать и потрудиться, чтоб выжить; а то в райских условиях и трудиться незачем, и думать. Европейцы на Таити часто «объедались лотоса»: на фига работать, если и так приятно.
Конечно, есть и обратный предел: на вулкане не очень проживешь, хотя энергии в нем полно.
Но главным остается: именно разнородный ландшафт уже сам по себе «изготовлен» и «заряжен» для самопреобразования – и человек использует эту заряженность, подобно тому как использует для плавания судна энергию стекающей в реке воды.
Человек, можно сказать, способствует выделению энергии, уже содержащейся в разнородном ландшафте. Эта энергия ложится одним из оснований начала и развития цивилизации.
А далее по мере развития цивилизации ландшафт «вырабатывается»: сводятся леса, истощается почва, мелеют водоемы – это обычно называется «хищническим уничтожением природы» – и отжившие цивилизации оставляют по себе пейзажик, где энергией не подзарядишься; но это уже история известная и понятная. Что и сопровождается, заметим, падением рождаемости и ослаблением государства.
Государство и эволюция
Мы имеем сколько-то связные представления о человеке в Истории только до тех глубин времен, когда была уже письменность и изрядная архитектура, но не раньше. А ими сопровождалось существование государства.
Человеком догосударственным занимаются этнография и этнология, и здесь экстраполируемые результаты – к чему пришли бы народы, которые мы застали на родо-племенном уровне – проблематичны и не бесспорны. Отсталые народы так или иначе всунуты сторонней им цивилизацией в фарватер ее развития, с концом их изоляции кончилось и их самостоятельное и естественное развитие.
Мы имеем дело с ч е л о в е к о м г о с у д а р с т в е н н ы м.
Есть ряд теорий возникновения государства, но различные объяснения и приведение разнообразных причин не имеют принципиального значения. Суть одна. Люди стремятся так организовать свое сообщество, чтобы в сумме быть сильнее и иметь возможность делать совместно больше, чем по отдельности.
До определенного этапа государство создается по линии целесообразности для явного и понятного блага граждан:
Безопасность? Конечно. Внешняя – отмахаться от соседей. Внутренняя – лучше суровый закон, чем никакого, когда каждый может резать каждого, а так договоримся о правилах и будем жить все по ним, жмет под мышками, конечно, зато жив и сыт, а буйный головорез выищется – укоротим вместе его на голову. Семью заведем, род продолжим, будет нас много, и никто нас не тронет.
Сытность, производительность труда? Конечно. Хором мамонта забьем и прокормимся, хором оросительный канал прокопаем и хлеб посеем. Удачливый и сильный поделится в голодный час едой, а мы ему за это дом побольше смайстрячим, в свой час лучший кусок дадим.
Воин защищает, пахарь пашет, строитель строит, а в результате всем защищеннее и сытнее. Излишком хлеба прокормим ученого, он нам водяную мельницу изобретет, наш труд высвободит от ручной помолки, мы еще больше всего наделаем.
Пока все элементарно, Ватсон, это проходят в школе. А нешкольным языком – государство повышает энергопреобразовательную мощь человека.
Дальше начинаются сложности. Все государства плохие. Они ограничивают и угнетают человека. Заботятся, конечно, как-то, – но при этом диктуют, заставляют, угрожают карами. Налоги дерут, в армию загоняют, правила поведения навязывают, и главное – справедливости в них не хватает.
Со времен Платона, а на самом деле раньше, люди строили теоретические модели справедливого государства. Несть числа утопиям, как «логично-научным», так и художественно-фантастическим. Но о том, что «справедливость» в жизни недостижима в общих масштабах, мы говорили во многих местах.
Пока тоже просто. Годится едва ли не любой пример. Вот вы завели собаку сторожить дом. А она ест, гадит, пахнет псиной, скулит когда не надо, спариваться ей потребно, – увы, побочные для вас следствия. А для нее, может, сторожить ваш дом – побочное следствие ее жизни, где главное – кормежка и конура. Любая медаль имеет две стороны.
Народ создает законы и государственные должности для себя. А исполняют их конкретные люди. Они самоутверждаются. Чем энергичнее и способнее – тем могут быть честолюбивее и корыстнее. Уж как Петр охаживал Меншикова и кулаком и дубиной за безмерное воровство – а держал: способный.
И тогда народ создает дополнительные законы, дополнения, поправки, – чтоб ограничить возможность государственных лиц самодурствовать и употреблять власть во вред народу. Портит власть человека, это давно известно. Афиняне вообще додумались до остракизма: раз в год изгоняли на десять лет того, кто выше всех высунулся. Того, кто, по их мнению, угрожает свободе и демократии, слишком одеяло на себя тянет. И плевать, что он много пользы принес. За прошлое – спасибо, а в будущем – как бы тираном не стал.
Римляне решили: трибунам отправляться с войском вдвоем и командовать по очереди, через день, и хорошо, если они друг друга не любят – не сговорятся тогда с этим войском взять власть в Риме и подмять государство под себя. В результате такой демократии Рим с грохотом проиграл битву при Каннах и едва не погиб. Двуначалие отменили.
То есть. Государство постоянно совершенствуется, как может. Детали подтачиваются, шлифуются, вводятся дополнительные предохранители и «улучшатели». Машина делается все более громоздкой.
В любом государстве происходит, с самыми благовидными целями, бюрократический рост. И до поры до времени это действительно улучшает и совершенствует деятельность государства. А потом оно начинает делаться все более громоздким, задыхаться и спотыкаться.
Это одно. А второе:
Закономерности существования и развития государства те же, что и прочие в истории и природе: государство стремится быть как можно более мощным и значительным, повышать свою энергопреобразующую деятельность. Оно экспансивно по сути! Оно «хочет» быть большим, сильным, богатым – и начинает завоевывать соседей. Оттого часто и гибнет. Кир нарвался, Александр нарвался, Наполеон нарвался. Про слабых и завоеванных и говорить нечего.
Но вот гибель Рима очень всегда историков интересовала. Такой большой, сильный, богатый – чего загнил, чего развалился, ведь четыреста лет назад такую толпу вшивых варваров Цезарь или Сулла растерли бы в грязь несколькими легионами? Тут и теория морального упадка, и теория физического вырождения, и теория угасания энергии этноса.
