М. Воловикова - Представления русских о нравственном идеале
В только что ушедшем XX веке группа сильных и хороших писателей в советской тогда России получила даже название деревенщики. Это те, кто рос и воспитывался в деревне, потом учился в городе, приобрел известность как писатель и вспомнил о своей малой родине, о земле, на которой вырос.
Валентин Распутин создает повесть «Прощание с Матерой», посвященную затопленному (в связи со строительством Братской ГЭС) Приангарью; Федор Абрамов – роман «Пряслины», о судьбе русского Севера; Виктор Астафьев – «Царь-рыбу», о Сибирских землях и реках, Владимир Белов – книгу «Лад»: размышления о нравственных ценностях и народной эстетике, основанные на детских воспоминаниях мальчика из Вятских земель… Нам представляется, что появление этих и еще многих других писателей-«деревенщиков» является тем положительным, что все-таки дала революция. Из деревни вышло в большую литературу поколение сильных, талантливых писателей, которые не понаслышке знали и голод, и тяжелый труд, несправедливость, пережили испытания, выпавшие на долю многострадальной деревни. Им удалось в художественных образах выразить многое, что сердцем почувствовали они на родной земле. Словно так попрощались они с нею («Прощание с Матерой»), полюбовались на нее («Лад»), поделились осознанием того, что и земля, и тайга, и речные воды зависят от соблюдения человеком нравственного закона («Царь-рыба»), что способна земля поддержать тружеников, но силы ее и людей, которые трудятся на ней, не бесконечны, крестьянство истощено почти до предела («Пряслины»).
И ученый-этнограф Мария Михайловна Громыко признается в своей книге «Мир русской деревни», что одной из причин, заставивших ее взяться за эту тему, является благодарная память о крестьянах Сибири, где прошло ее детство. М. М. Громыко замечает:
«Справедливость требует признать, что были и есть в советской гуманитарной науке авторы, а то и даже целые направления, исследования которых убедительно раскрыли разные стороны богатой духовной жизни крестьян. <…> Но такие труды выходят малыми тиражами, скрыты в очень специальных научных изданиях, рассыпаны по крупицам в разных областях науки. Громко опротестовали шельмование деревни сами крестьяне, ставшие большими писателями, гордостью русской литературы. Они вывели на свет главное – тонкий душевный мир человека из деревни»[132].
Говорит Громыко и о «раскрестьянивании», происходившем на протяжении практически всех советских лет. Ее работа, к которой мы будем часто обращаться, посвящена культуре русских крестьян XVIII–XIX веков.
В самом конце XX века Институтом этнологии и антропологии РАН выпущен обширный и фундаментальный труд «Русские», где одна из глав называется «Духовная культура», включающая в себя раздел «Традиционный нравственный идеал и вера». М. М. Громыко, подготовившая этот раздел, отмечает:
«Основы нравственности формируются у каждого народа в течение длительного времени, и результаты этого процесса составляют важнейшую и обширную часть духовной жизни. Нравственные ценности, тесно соединяясь с другими сторонами культуры, служили необходимой основой для многих и многих представлений и действий, взаимоотношений и творчества. Эта основа народной культуры включает уважительное отношение к старшим, заботу о стариках, детях, беспомощных родственниках; трудолюбие, совестливое отношение к труду; понятия чести и долга; твердость в выполнении взятых на себя обязательств и многое другое. Все связано между собой в единой, цельной системе нравственных понятий»[133].
Исследование М. М. Громыко русской деревни XVIII–XIX веков основывается на многолетней работе в фондах 16-ти архивов страны. Она пишет:
«Сохранилось и лежит в архивах (а иные материалы опубликованы еще в прошлом веке) множество описаний современников, подробнейших ответов на программы различных научных обществ, решений общинных сходок, прошений, писем и других документов, по которым можно очень подробно представить жизнь старой деревни»[134].
В связи с дальнейшим изложением следует сделать необходимое пояснение, касающееся темы нашей книги.
Все, что перечислила М. М. Громыко в качестве объектов изучения для своей науки (этнографии, антропологии), в то же время может быть объектом изучения психологии (этнопсихологии, исторической психологии). Нам представляется, что здесь речь идет об области, где пересекаются границы разных наук. И именно эти пограничные области (по мысли, высказанной в свое время академиком Несмеяновым) является наиболее эвристичными для развития науки в целом.
В данном случае этнология и этнопсихология не находятся в равноправном положении. Мы отдаем себе отчет в том, что этнография, с ее наработанными за века традициями и опытом, владеет самыми широкими возможностями в охвате этнографического материала, содержащегося в исторических документах, письмах. Среди источников достоверных сведений об обычаях наших предков, живших в конце XIX начале XX веков в разных регионах России, одно из главных мест занимают материалы, собранные тенишевским Этнографическим бюро. Эти уникальные материалы могут по праву рассматриваться как энциклопедия русской традиционной культуры. Князь В. Н. Тенишев основал Этнографическое бюро с целью сбора этнографических сведений о крестьянстве и горожанах. Были созданы программы сбора сведений с помощью внештатных корреспондентов. Реализована была «крестьянская» программа. Архив хранится в Российском этнографическом музее.
Особо следует остановиться на «корреспондентах». Ими были грамотные люди, жившие в данной местности. Как правило, они не были непосредственными участниками крестьянского быта (среди более полутора сотен корреспондентов было всего несколько крестьян), но они были свидетелями особенностей жизни крестьян. Исследователи архива И. Г. Киселева и Б. М. Фирсов называют такой способ сбора данных методом включенного наблюдения[135]. В описаниях содержатся интересные детали, жанровые сценки и т. п., представляющие самостоятельный интерес для психологического анализа.
Кроме этой, наиболее известной психологам Программы, существуют также архивы Географической общества и многие другие фонды, требующие кропотливой и квалифицированной работы с ними. И работу эту тщательно и самоотверженно ведут профессионалы – историки и этнографы.
Что касается книги М. М. Громыко «Мир русской деревни», то ко всему добавляется личностно окрашенное доверие автору, заявляющему: «…я готова за каждую строчку в ней нести ответ перед самым искушенным в исторических изысканиях профессионалом»[136]. Эту работу отличает широта охвата материала: от особенностей хозяйственной деятельности русского крестьянства на протяжении XVIII–XIX веков до ярких проявлений народной празднично-игровой культуры.
С такой широтой связано и второе наше отступление. Задача психологии, в частности, социальной психологии, состоит в том, чтобы максимально полно учитывать контекст – исторический, культурный, хозяйственный и др., в котором осуществляется деятельность человека, взаимодействие социальных слоев и групп. Однако сложившиеся методы психологического исследования для точности обработки данных требуют максимально абстрагироваться от такой конкретики. Обращение к работам и обобщениям, сделанным в смежных с психологией дисциплинах, позволяет вновь обрести те «детали», «мелочи», в которых очень часто содержится самое существенное для характеристики этноса (позднее мы вернемся к этой мысли, когда обратимся к работам японских психологов, успех которых во многом связан с вниманием к таким «мелочам»).
Обращение к архивным источникам позволяет исследователю развенчать некоторые представления о русском крестьянстве, прочно утвердившиеся в массовом сознании посредством учебников советского периода и других изданий. Это касается представления о «забитости» крестьянина, обусловленной «многолетним крепостным рабством». Громыко пишет: «Крепостные крестьяне составляли по стране в целом 34 процента населения. <…> Это сведения десятой ревизии, то есть переписи 1858 года. <…> В европейской части России крепостные крестьяне занимали 37 процентов населения, за Уралом их почти совсем не было. В составе крестьянства крепостные составляли половину (с колебанием примерно от 30 до 70 процентов по разным губерниям центра Европейской России)». Еще более определенно на протяжении всей книги она говорит о необоснованности утверждений о «забитости» русского крестьянства[137]: «Прежде всего сам земледельческий труд – основа всей жизнедеятельности крестьянства – требует обширных познаний и большой квалификации в проведении разнообразных работ»[138].
Вся практика крестьянского хозяйства отличалась гибкостью, приспособляемостью к конкретным условиям и вниманием к тончайшим деталям в обработке почв, в уходе за культурами, в сборе урожая. М. М. Громыко говорит об обширном и длительном коллективном опыте земледельцев, приспособленном к конкретной местности и постоянно проверяемом и улучшаемом опять-таки коллективно.
