Лев Лурье - Питерщики. Русский капитализм. Первая попытка
На Петербургском заводе Нобеля рабочие зарабатывали по петербургским масштабам отлично. В этом не идеализм, а расчет опытного менеджера. Машиностроение – не нефтедобыча, здесь рабочему нужно быть грамотным, уметь читать чертеж, обращаться с механизмами. При обилии и дешевизне неквалифицированной рабочей силы хорошего станочника найти в Петербурге непросто. А чтобы удержать его, нужно платить больше, чем конкуренты.
Нобель – первый русский коммерсант, который уменьшил рабочий день до десяти часов. Людвиг Эммануилович следил за своим административным персоналом, выгонял хамов-приказчиков. Он писал: «Не так давно видел у церкви жен рабочих моего завода, был приятно удивлен, отметив, что босоножек среди них нет, у всех франтоватые сапожки, некоторые даже с зонтиками», – в этой фразе не столько альтруизм, сколько удовлетворение разумного коммерсанта. Впрочем, в конце 1880-х годов, почувствовав себя неважно, Людвиг Нобель уехал во Францию, оставив свои предприятия сыновьям Карлу и Эмилю. Карл вскоре умер, дело возглавил Эмиль.
По воспоминаниям рабочих, в начале XX века на Путиловском заводе большую часть мастеров составляли поляки, на «Скороходе» – немцы, на Невской ниточной мануфактуре мастера и владельцы – англичане, ненавистный рабочим мастер-англичанин трудился на фабрике «Невка». О последнем мемуарист даже добавлял раздумчиво: «Немцы лучше англичан в противоположность тому, что думал Горький». Мастером на фабрике Пеля был австриец, а директором – поляк. На заводе Юлиуса Пинтиса «мастер котельного цеха и медицинской мастерской чухна и выживает русских … хочет брать на работу своих». На фабрике Воронина подвизались ненавистные мастера-иностранцы – Ванька Чешер и Сенька Курносый.
На Екатерингофской бумагопрядильной фабрике в 1878 г. среди причин возникших волнений были следующие: «…Мастер на фабрике – англичанин, говорит совершенно по-русски плохо, рабочие часто его не понимают, и за малейшие возражения рабочих он грозит им отказом от работы… среди них есть рабочий Карл, который, зная немецкий язык, близок к мастеру-англичанину и записывает на них штрафы неправильно».
В том же году по аналогичным причинам возникли беспорядки на Новой бумагопрядильне: «Фабрика принадлежит пайщикам почти исключительно великобританским поданным. Директорами общества состоят великобританцы, а управляющим – Фиш. Последний не знает ничего по-русски, человек суровый, не входит в нужды рабочих, а лишь эксплуатирует их посредством мастеров, также англичан и почти не говорящих по-русски. Мастера обращаются с рабочими грубо, ставят за всякую безделицу штрафы».
На «Лесснере» всеобщую нелюбовь вызывал финн Гельфорс – известный самодур. Мастер цеха Гемке на «Лангензипене» называл молодых рабочих не иначе как русские свиньи. На фабрике Варгуниных притчей во языцех был ненавистный писарь – француз К. Нане, вывезенный, в конце концов, рабочими на тачке.
В мастерских Варшавской железной дороги в состав наиболее привилегированной части рабочих входили финны, поляки и, в особенности, немцы. Немцы преобладали среди мастеров. Записи в книге ремонта паровозов производились по-немецки. Утром в знак приветствия рабочие говорили друг другу: «Морген». Рабочие-иностранцы относились к русским рабочим брезгливо, со скрытым, а то и открытым презрением.
Эммануэлю Людвиговичу Нобелю пришлось руководить русской частью нобелевской империи во времена, когда Выборгская сторона, где находился его завод, стала синонимом русского организованного рабочего движения. По Неве и Большой Невке, отделенные только заборами, стояли десятки огромных машиностроительных заводов. Русские и финские рабочие жили рядом в узких и грязных улочках, пересекавших большой Сампсониевский проспект.
Русскому рабочему воистину было нечего терять, кроме собственных цепей. Лишившийся связи с деревенским миром, выросший в пропитанной культом силы рабочей среде, он знал – у него нет друзей, кроме друзей по классу. Он не мог рассчитывать на пенсию в старости, деревенские земляки являлись для него тупыми покорными баранами. Даже если он был семи пядей во лбу и хорошо зарабатывал, жизнь не обещала ему никакого продвижения. Рабочие не становились ни мастерами, ни инженерами. Стачки в России были запрещены.
Русский рабочий исторически с недоверием смотрел в сторону мастера, приказчика, инженера – часто иностранца. Но недовольство ограничивалось мелким саботажем, манкированием, жалобами. До антинемецких бунтов на заводах дело не доходило.
На фабрике Эммануэля Нобеля ситуация была типичной. Инженеры и мастера – немцы, реже шведы и поляки, первый директор – господин Берг, среди рабочей аристократии тоже много «инородцев». В цеху для рабочего мастер – бог и господин, волю хозяина олицетворяет приказчик, администратор.
Эммануэль Нобель понимает это и в корне меняет структуру своей фабрики в Петербурге. Он ликвидирует старую систему аккордов, объединяет несколько мастерских в единый конвейер, увольняет с полсотни администраторов, способным рабочим предлагает должность мастера с равным прежнему окладом. «Никто не встанет между мной и рабочими», – говорит Эммануэль Нобель.
Когда Эммануэль Нобель радовался благополучию своих работников, он в первую очередь радовался своему умению вести дело. Затраты на социальные нужды с лихвой окупались относительным спокойствием и производительностью на Петербургском заводе. Нобель открыл школу для рабочих Выборгской стороны, нанял учителями студентов, выплачивал ежемесячные премии лучшим станочникам. Станочник у Нобеля получал больше начинающего офицера.
Последний из русских Нобелей изрядно обрусел. Он был женат на русской докторше – Марте Олейниковой. Председательствовал в многочисленных российских общественных организациях, в том числе в профсоюзе русских капиталистов, Петербургском обществе заводчиков и фабрикантов. Он председатель банка, основанного в свое время Василием Кокоревым и всегда считавшегося подчеркнуто русским – Волжско-Камского. Он сумел так повести дело с немцем Рудольфом Дизелем, что его знаменитые двигатели, работавшие на мазуте, выпускались и применялись именно в России. Он построил нефтеналивной флот, сконструировал первые в мире теплоходы, в его компаниях мечтали работать выпускники Петербургского политехнического института. Эммануэль Нобель жил в России и ему нравилось тут жить – огромные естественные богатства, талантливый народ, отличные инженеры.
Как и другие промышленники, Нобель чувствовал, что рабочий вопрос, который был злобой дня во всем мире, рано или поздно станет главным вопросом и на его новой родине. Как и большинство разумных западных собственников, он старался привязать рабочих к своему предприятию, заставить их гордиться им. Он делал все, чтобы его рабочие не пьянствовали – открыл для них первый в Петербурге Народный дом.
Главный бич питерского пролетариата – жилищные условия. Чем ближе к заводу, тем дороже жилье. Приходилось или приплачивать, или платить за трамвай, а он был дорог, или к шести утра идти через весь город. Городская дума не беспокоилась о дешевом муниципальном жилье. Нобель перенес в Россию шведский опыт строительства дешевого жилья для рабочих, каждая семья имела маленькую отдельную квартиру. Петербургский опыт постепенно переносился и в Баку. Теперь уже не только инженеры, но и рабочие перебирались из бараков в каменные дома.
Но невозможно создать оазис процветания на одном предприятии. На соседних заводах копившаяся годами социальная ненависть постоянно готова была привести к взрыву насилия. Да и сам Нобель был не столько филантроп, сколько предприниматель – в 1910-е годы он одним из первых в России внедряет на своем предприятии так называемую систему Тейлора, т. е. переходит к конвейерному производству. Для конвейера квалифицированные рабочие не нужны. Самые сознательные мастеровые, гордившиеся своей «рабочей костью», имевшие опыт забастовок, состоящие в профсоюзах, существеннейшим образом ущемлены. Они стали получать немногим больше женщин и подростков.
Нобель оставался в России во время Первой мировой войны, он видел Февраль, знал, что такое рабочий контроль, и дождался, пока на его предприятие пришел комиссар и объявил о национализации. Вместе с Юзами, Кенигами, Сан-Галли и другими людьми, вложившими миллионы в русскую промышленность, он бежал из России, чтобы уже никогда в нее не вернуться. Настоящий капитализм любит политическую стабильность, которую старый режим обеспечить не мог.
Человек ВПК
Все русские революции начинались на одном и том же заводе – Путиловском, ныне Кировском. Основал этот крупнейший в Петербурге завод Николай Иванович Путилов, любимец великих князей, министров, адмиралов. Промышленник, спасший Петербург от британского десанта, создатель финской металлургии. Инженер, наладивший производство артиллерии для русских броненосцев и рельсов для российских железных дорог. Основатель петербургского порта. Признанный во всем мире изобретатель. Гениальный менеджер, решавший задачи, кажущиеся неразрешимыми принципиально. Только смерть спасла его от долговой тюрьмы.
