А. Голубцов - Из чтений по Церковной Архиологии и Литургике. Часть 1 (Репринт)
Замечательно отсутствие в надписях имени: «мученик», martyr, confessor, несмотря на то, что между катакомбными покойниками, несомненно, было большое число их. Число древнехристианских надписей, где упоминалось бы о рабах, servi, крайне незначительно: их можно насчитать до 30 точно так же, как и с упоминанием отпущенников. Некоторые объясняют этот пробел из того обстоятельства, что первые христиане принадлежали к низшему сословию и не имели у себя рабов; другие — что вообще у христиан не было в обыкновении отмечать общественное положение лиц, особенно такое некрасивое, как это. Но ни то, ни другое объяснение фактически не подтверждается. Прямой вывод отсюда будет тот, что вообще число рабов у христиан было очень невелико, а потому и в надписях имена их встречаются так редко. В противоположность servus и δούλος здесь иногда встречается уравнивающее всех название δούλος Θεού, δούλος χρηστιανος. Впрочем, в усыпальнице Прискиллы читается надпись, из которой видно, что одна богатая чета, Secundus et Rufina, при смерти своей дочери отпустила на волю семь рабов. Для суждения о положении рабов в древнехристианском обществе весьма замечательны так называемые bullae или металлические дощечки, которые привязывали на шею беглых и ненадежных рабов, и в которых прописывалось, кто этот раб и куда его следует возвратить из побега. Вот образчик подобной надписи на одной металлической дощечке: tene me, quia fugi, et revoca me Victori acolitho a dominico Clementis" Ж". Из этой эпитафии, таким образом, оказывается, что владельцем раба был некто аколуф Виктор при церкви св, Климента, вероятно, в Риме. Что церкви и монастыри также держали рабов подобно древним святилищам, это составляет бесспорный факт. Из надписей, где говорится о рабах, приведем для примера хотя бы следующую: hie situs Notatus servus fidelissimus. Скажем теперь о материальной, вещественной стороне памятников древнехристианского ляпидарного стиля.
Памятники, о которых у нас теперь идет речь, большей частью принадлежат к гробничным камням и состоят из надписей (tituli, epitaphia) на стенах и локулах катакомб, на христианских и языческих саркофагах. Материал, на котором сделаны эти надписи, большей частью камень, но иногда встречается обожженная глина, еще реже — доски из слоновой кости, а также и свинцовые. Большая часть надписей сделаны резцом вглубь (graffito) и некоторые из них выкрашены. Эти последние, писанные надписи сделаны суриком или иногда чернилами или, что весьма редко, наведены золотом. Кроме этих материалов употреблялся в катакомбной эпиграфике и уголь. Углем, например, начерчено на одной мраморной доске имя: Severa; но чаще им пользовались в черепичной и глиняной работе. Уголь, как видно, был графическим средством в руках бедного люда, преимущественно у римских слуг и торговцев. Когда открыли в Помпеях остатки древних помещений, то замечено было, что черные людские комнаты нередко были покрыты надписями, сделанными углем. Как и теперь на кладбищах встречаются надписи, сделанные грубо и самым примитивным способом, так и на локулах катакомб. Люди бедные ставили имя покойника, чертили какой-нибудь знак или восклицание, но таких надписей сохранилось немного, не потому, впрочем, что их процент был так незначителен, а потому что надписи, сделанные этим способом, по своей непрочности легко уступали влиянию времени, выветривались и вытирались от неосторожного обращения. Большая насть исследователей того мнения, что свойство графического материала на христианских памятниках зависело от условий внешнего положения христиан: мраморные доски со скульптурными украшениями употреблялись во времена спокойствия, а черепичные — во времена гонений, когда христиане не имели ни материальных средств, ни времени на приготовление лучшего материала для гробниц. Но это — едва ли верное предположение. Гораздо естественнее искать основание этому различию в неравенстве материального состояния самых членов первохристианской общины. Люди знатные и богатые из римского общества, сохранявшие и по переходе в христианство любовь к изящной обстановке быта, имели возможность употреблять мраморные доски с изящными резными надписями, а другие довольствовались скромными локулами и надписями, сделанными киноварью, углем, первым попавшимся острым орудием. Любопытный тип представляют камни с двойными эпитафиями: на лицевой стороне доски читается христианская, а на обратной — языческая. Так, например, Мабильон представил образец следующей надписи: на одной стороне камня: Diis manibus, Bitoni Salario, qui vixit annos XXXVI (triginta sex). Битон, памяти которого посвящена эта надпись, был известный в Риме гладиатор, который погиб при импер. Каракалле в неравной борьбе с тремя соперниками и за то удостоился погребения на государственный счет и особенной эпитафии. Ее содержание иллюстрируется скульптурным изображением всадника с копьем в руке. На том же камне, только с обратной стороны, читается другая надпись: в начале ее начерчен крест; далее следует: Hiс in somno pacis requiescit Maxentius, qui vixit in hoc saeculo… annos… menses… recessit… Как объяснить появление камней в катакомбах с христианско-языческими надписями? Взяв их у римлян, христиане переносили их на свои надписи, не уничтожая старых языческих. В одной из древних Херсонесских базилик найдена была вделанной в стену, близ дверей из притвора в церковь, мраморная плита с рельефным изображением. Сюжет его заимствован из античной жизни и напоминает барельефы, которыми древние любили украшать стенки саркофагов и гробничные вообще плиты. Представлен здесь именно мужчина в классическом костюме; он держит в руке венок и готов надеть его на голову стоящей вблизи его женщины. В нижней части этого барельефа грубым и неправильным почерком вырезана надпись: Κύριε, βοηθι τον ικον τδτον αμήν — «Господи, помоги дому сему. Аминь». Надпись — христианского происхождения, на что указывают кроме того и кресты, вырезанные в ее промежутках и в верхней части плиты. Как попала последняя в христианский храм? Сначала она принадлежала какому-нибудь херсонесскому семейству и служила могильной плитой; потом, когда владетели ее приняли христианство, она пожертвована была ими на устройство храма. Чтобы сделать эту плиту удобной для такого употребления и сгладить лежавший на ней резкий отпечаток язычества, присоединили к ней вышеприведенную надпись и покрыли самую плиту в нескольких местах изображениями креста. Подобным же путем могли попасть и в катакомбы плиты с двойными надписями, подобно плите Битоновой.
Что касается орфографии христианских эпитафий, то надобно заметить, что она отличается разного рода неправильностями, которые делаются тем заметнее, что повторяются на каждом шагу и как бы обращаются в общее правило. Эта особенность эпиграфического языка стоит, разумеется, в связи с недостатками техники и малограмотностью мастеров, занимавшихся этим делом. В катакомбах нередко поэтому встречаются надписи, сделанные совершенно неумелою рукой. Но иногда солицизмы надгробных надписей зависели не от безграмотности писца, а от употребления провинциализмов или местных наречий. Латинский язык римских провинций не был классическим; он имел здесь свои идиотизмы, переходил в народный говор и употреблялся преимущественно лицами низших классов. Христианство имело немало последователей из этих классов как в Риме, так и в римских провинциях, а потому и гробничная латынь изобилует провинциализмами, употреблением одних согласных и гласных вместо других. Что касается употребления греческого алфавита в катакомбных надписях, то обстоятельство это имеет свое основание в нравах тогдашнего римского общества и составляет подражание греческому стилю. В последние времена республики между римлянами была распространена мода на греческое: греческие нравы, греческий язык считались признаком высшей цивилизации, как в XVIII стол. ту же роль играли у нас французские нравы и язык. Многие из знатных римлян не иначе говорили, как пересыпая свою речь греческими словами и фразами. «Твои мать и отец, — говорит Ювенал, обращаясь к одной римской даме, следовавшей этому обычаю, — были природные римляне, а ты то и дело повторяешь: ζωή и ψιχή, как будто ты уроженка Афин и Аргоса». В силу этого обычая έν ειρήν,η заменило in pace, и вместо того, чтобы писать эпитафию латинскими буквами, стали изображать ее текст буквами греческими, соблюдая при этом особенности греческого выговора и орфографии (φηκι вм. feci). Было и другое основание для этой орфографии: она служила признаком греческого происхождения покойника. В столицу всемирной империи стекались в то время представители всех наций со всех концов мира, и между ними значительный процент составляли греки.
Обратимся теперь к стилю христианских эпитафий и посмотрим, в каком отношении стоят они к эпитафиям римским? Общая форма, которой следует большая часть римских эпитафий, имеет следующий вид: такой-то или такая-то поставили этот монумент такому-то лицу (с прибавлением известных эпитетов) или нескольким лицам. Точно обозначается этим последним число лет их жизни цифрой года, месяца и дня. К этому иногда присоединяются замечания о том, кто и на каких условиях может быть владетелем этой могилы, и некоторые условные знаки и символы. Тот же вид в общих чертах имеют и христианские надгробные надписи, и это было бы совершенно в порядке вещей, если бы при этом в христианских надписях не встречалось терминов и замечаний, имеющих специально-языческий смысл и перенесенных на христианские памятники слишком неразборчивой или наивной рукой. Первым и самым серьезным заимствованием этого рода было употребление в христианских надписях букв: D. М. S., которые должны быть прочтены: Diis manibus sacrum, т. е. посвящается богам-манам. Как могла попасть эта классическая фраза в область христианской эпиграфики, когда она имеет свое несомненное основание в представлениях классической мифологии и приобрела себе право гражданства в эпиграфическом языке римских памятников? В виду затруднений, представляемых этим фактом, одни хотели все надписи с этими неудобными и соблазнительными буквами признать за языческие; но это было решение совершенно некритическое и противоречило ясным признакам христианского происхождения в самой эпитафии. Другие придумали особое чтение этих букв и вместо: Dis manibus читали: Deo magno или maximo, что казалось более совместным с христианским мировоззрением. В оправдание этого чтения ссылались между прочим на языческие надписи, где буквы D и Μ действительно имели такое значение. Но здесь была допущена натяжка. Дело в том, что буквы D и Μ в этом последнем значении редко стояли без прибавления имени того или другого божества: Jovis, Mithrae, к которым собственно относился эпитет: Deus maximus. Да при том же это чтение могло иметь место только в тех случаях, когда в надписях обозначены лишь начальные буквы: D. М., но есть и такие эпитафии, где прямо читается: Dis manibus. Неудача этих и подобных интерпретаций привела исследователей к новому предположению, которое и сделалось теперь господствующим. Формула эта, говорят, имеет несомненное языческое римское происхождение и стоит в известном отношении к культу гениев-; покровителей душ в подземном царстве; но на христианских памятниках эта надпись уже утратила свой живой мифологический характер и обратилась в бессодержательную фразу, в одну механическую формулу, повторявшуюся по навыку. Дело в том, что у римлян, при большом спросе на могильные камни с приличными эпитафиями, существовал особый цех мастеров, занимавшихся этим делом. В силу известных религиозных идей у них установилась и переходила по традиции, без перемены, известная формула эпитафий, начинающаяся словами: Dis manibus. Вначале эта формула имела тот смысл, что памятник посвящается богам-покровителям души умершего, а потому писали: Dis manibus Albani, Corneliae, Juliae. Но затем этот первоначальный мифологический смысл начал падать, и выражение: Dis manibus осталось вне логического согласования с тем или другим именем, — пишут: Dis manibus, точка; затем следует: такому-то лицу такой-то поставил памятник… Памятник уже посвящается тому или другому покойнику, а не Dis manibus. Христианам нужно было иметь могильные камни для своих кладбищ; они обращались за покупкой их к римским мастерам, а те по старой привычке надписи на них начинали или буквами D. М. или полными словами: Diis manibus. Что действительно рутина мастеров этого дела крепко придерживалась формулы D. М., это можно считать очень вероятным, и Марини сообщил одну интересную надпись, которая служила вывеской над мастерской монументного мастера и гласила: «D. М. Сюда можно обращаться за приготовлением могильных надписей и всякого рода изделий из мрамора». Наконец, сила вывода, какой может и должен быть сделан из этой типичной формулы, значительно ослабляется статистикой. Если верить Росси, на полное число имеющихся теперь надписей римских только раз 35–40 встречается D. М., а это составляет на 1300 надписей очень незначительный процент, тогда как в массе римских языческих эпитафий эти буквы составляли несомненно более крупный процент (95 %). Прежние собиратели надписей насчитывали таких эпитафий гораздо больше; Росси считает весьма многие из них за языческие. Но, что особенно замечательно, эти необъяснимые с христианской точки зрения литеры (D. М.) встречаются на памятниках позднего времени, когда уже христианская догматическая терминология начала ясно вырабатываться, и различие между христианством и язычеством обозначилось со всей ясностью.
