Вайолет Каммингс - Ноев ковчег и Свитки Мертвого моря
Прежде чем делать выводы, посмотрим на проблему несколько шире. Ученым, которые были готовы рассматривать имеющиеся свидетельства с естественных позиций, было давно уже ясно, что движения, известные в истории христианства как еретические, возникли еще до I в. н. э. Среди таких направлений был гностицизм. «Гностики», — говорит профессор Гилберт Мюр-рей, — «до сих пор обычно считаются коллективом христиан-еретиков. В действительности же секты гностиков были распространены по всему эллинскому миру как до христианства, так и после. Они, по-видимому, возникли в Антиохии и, возможно, в Тарсе задолго до Павла или Аполлона. Их Спаситель, подобный еврейскому Мессии, утвердился в умах до Спасителя христианского». А профессор У. Буссе, которого цитирует Мюррей, выносит такой вердикт: «Если присмотреться, то становится абсолютно ясно, что фигура Искусителя вовсе не дожидалась, пока христианство проложит путь в религию Бытия, а уже присутствовала там ранее, причем в различных формах».
Перекапывая дальше это поле, мы доберемся до отцов церкви, в частности до знаменитого охотника за ересью Епифания, который в своем рвении зачастую теряет бдительность и дает нам возможность оценить подлинные условия. Нам придется разобраться с назо-реями, иессеями и терапевтами; что касается последних, то утверждают, что они были изначально христианами, хотя, как было известно Филону, к 25 г. н. э. они существовали уже давно! Этим полем ученые слишком долго пренебрегали, и пора уже кому-то из них вырваться из рамок «канонического консенсуса» и заново проанализировать древнюю литературу в свете последних открытий с тем, чтобы получше разобраться с движениями ессеев и гностиков, а также с их аналогами в Средиземноморье.
По завершении такого исследования станет очевидным следующее: в начале так называемой христианской эры не только в Иудее и прилегающих территориях, но и по всему Средиземноморью существовало изрядное количество религиозных движений, типичными представителями которых были ессеи, гностики и христиани, причем в первые три века (особенно во II и III) внутри этих движений и между ними велась интенсивная теологическая борьба. То, что нам сегодня известно как христианство, сформировалось лишь по окончании этой борьбы — а именно в III в.
Надеемся, что теперь у читателя сложилось уже ясное представление об исторических вопросах, рассматривать которые нас побуждает открытие Свитков, чтобы согласиться с точкой зрения тех ученых, которые считают, что пришло время радикального пересмотра проблемы происхождения христианства. Можно ли после этого сомневаться в революционном значении открытия Свитков? Можно ли продолжать твердить, что оно незначительно повлияло на наше понимание Нового Завета?
Мы теперь не можем не видеть, что христианство не есть некая вера, ниспосланная единовременно святым отцам в Иудее в I в. н. э., а результат развития одной из ветвей иудаизма в религию, которая в настоящее время, смешавшись с другими религиями нееврейского мира, эволюционировала в религиозную систему, достаточно сложную и разнообразную внутри. Другая главная ветвь иудаизма, фарисейство, следовала раввинистской традиции и возвеличивала Тору. На нее также воздействовал (хотя и в меньшей мере) нееврейский мир. В итоге эта ветвь эволюционировала в современный иудаизм с его тремя направлениями: ортодоксальным, консервативным и реформированным.
Можно ли считать, что в свете нового знания пострадало значение этих двух великих религий? Что его поколебала правда? Что их безопасное существование обеспечивается только опорой на вымысел? Неужели мы менее ясно слышим Моисея и великого галилеянина, если Бог говорит с нами через них более естественным образом? Можно ли представить себе более здоровую основу для религии, чем следующий принцип:
«Он показал тебе, о человек, что есть добро; что требует от тебя Господь, как не поступить справедливо, любить милосердие и твердо идти по пути Божьему?»
Глава 5
СВИТКИ И ИИСУС
Чего боятся больше всего — и надо признать, что основания для этого имеются — так это того, что новое знание, проистекающее из открытия Свитков, повлияет на наш образ Иисуса. Мы говорим «образ», поскольку, как мы видели ранее, подлинную биографию Иисуса написать невозможно. Имеющийся материал носит слишком неопределенный характер и, во всяком случае, недостаточен. Но при определенных условиях можно сформировать то, что мы назвали образом.
Те из ученых богословов, которые придерживались традиционной веры, надеялись, что евангелия, несмотря на присущие им проблемы, могут позволить составить образ Иисуса как универсального Спасителя и Господа. С другой стороны, те, чья вера носила более модерни-стский и либеральный характер, питали надежду на образ Иисуса как пророка и учителя, причем имеющий значение как для нынешней эпохи, так и во все времена.
Приблизиться к первому варианту, не прибегая к теологии, чрезвычайно трудно, чтобы не сказать — невозможно. Разумеется вопросы, на которые приходится отвечать, являются не теологическими, а текстуальными и историческими. Если же, однако, при рассмотрении этих вопросов мы изберем теологический критерий, то искомый образ может быть сформирован, но при этом он будет носить теологический характер.
Некогда считалось, что сформировать образ по второму варианту намного легче. Казалось, что либеральным ученым, вроде Ренана, удается добиться значительных успехов в этом направлении, однако процесс этот затормозился в начале XX в. Результатом этого явилось даже не столько восстановление традиционного образа, сколько уяснение того обстоятельства, что образ, сформированный на основе материалов Нового Завета, становится все труднее делать внутренне непротиворечивым и значимым с точки зрения современной мысли.
Ученым, который более других преуспел в восполнении этого пробела, был Альберт Швейцер. В своем монументальном труде «Von Reimarus zu Wrede», опубликованном в 1906 г. на немецком языке, а на английском — в 1910 г. под названием «Поиск имторического Иисуса», он выдвинул тезис о том, что Иисус был, по его, Иисуса, собственному мнению, еврейским мессией, который навлек на себя гибель в ожидании, что это приведет к парусии, объявлению его «помазанником» Израиля (греческое слово парусия означает пришествие, явление, то есть ожидаемый момент, когда станет ясно, что мессия таковым является). Тезис Швейцера находит довольно основательное подтверждение в скрупулезных ссылках на материал синоптических евангелий Нового Завета, причем Швейцер упорно настаивает на том, что не выходит за пределы этих документов, включая все их эсхатологические разделы, которые, как полагали либеральные ученые, были вставлены либо авторами первоначального текста, либо позднейшими переработчиками, дабы согласовать евангелие с преобладающими эсхатологическими идеями.
По мнению Швейцера, либеральные ученые страдали тем же недостатком, что и традиционалисты, позволяя субъективным соображениям влиять на их работу. На самом же деле было ничуть не больше оснований сомневаться в эсхатологических разделах евангелий, или в мессианском собрании, которое евангелия приписывают Иисусу, чем в любых других разделах. Либералы, загипнотизированные собственным взглядом на то, что, по их мнению, могло быть наиболее естественным, никак не могли поверить, что Иисус воспринимал доктрины мессианства по-своему, что он совершенно буквально отожествлял себя с мессией Израиля. Это не согласуется с остальным его учением. Авторы евангелий вряд ли были в состоянии изобретать или заимствовать из иных источников притчи и рассуждения, которые никак не связаны с мессианской ролью; поэтому они, должно быть, вставили эсхатологические пассажи для того, чтобы Иисус лучше соответствовал взглядам апостольского периода, когда мессианские ожидания стали преобладающими.
Что, к примеру, прикажете делать с таким отрывком:
«И вдруг, после скорби дней тех, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются; тогда явится знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачутся все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою. И пошлет Ангелов Своих с трубою громогласною, и соберут избранных его от четырех ветров, от края небес до края их» (Матфей, XXIV, 29–31).
Как согласовать изложенное с доктриной «Царства Божьего внутри тебя», а также метафорой насчет дрожжей, постепенно распространяющих брожение по миру, пока он не обратится, наконец, в обитель мира и доброй воли, любви и братства, что вроде бы было обещано Иисусом? Как мог Иисус одновременно проповедовать катаклизм и постепенный прогресс? Либеральные ученые решили, и не совсем безосновательно, что вряд ли летописцы Иисуса могли бы изобрести его «внутреннее Царство Божие» и идею постепенного реалистического движения человека к совершенству; в то же время было бы вполне естественно, если бы авторы евангелий заимствовали мессианские отрывки из известной им апокрифической литературы и адаптировали их применительно к истории Иисуса.
