Эрнст Мулдашев - В объятиях Шамбалы
— В каком направлении мне искать Место Голодного Черта, и сколько километров до него? — спросил я.
— Там… туда надо идти… — монах махнул рукой.
— Точнее, точнее! Я хочу взять азимут по компасу.
— Вон там… вон! До этого места километров семьдесят. Дороги туда нет. Но проехать на автомобиле можно, везде пологие холмы или ровное поле. Ориентиром будет речка, на противоположной стороне которой Вы должны увидеть как бы выросшие из-под земли скалы.
— Точно там? — я показал направление, взятое по азимуту.
— Да, там.
— Спасибо, дорогой монах!
Мы пошли.
— Не пачкайтесь! — крикнул вслед монах.
Шагая в направлении нашего лагеря вместе с Тату и Лан-Винь-Е, я думал о перипетиях своей судьбы, которая взрастила меня как глазного хирурга, а потом повела в те места, где сказки переплетаются с былью. Вот и сейчас судьба вела меня к Месту Голодного Черта, которое здесь, на Тибете, все называли заколдованным.
В лагере я налил немного спирта Лан-Винь-Е и Тату. Мы чокнулись и выпили.
— Завтра поедете вместе со мной к Месту Голодного Черта, — сказал я им приказным тоном.
— Нет, нет! Не поедем! — вдруг вскричал Лан-Винь-Е.
— Почему это?! — спросил я, набычившись.
— У нас не хватит бензина!
— Чепуха! Бензина мы взяли с двойным запасом. Вон, целый грузовик едет за нами и везет несколько бочек с топливом, — парировал я.
— Нет, не хватит бензина! — опять вскричал Лан-Винь-Е.
— Хватит болтать чепуху! — я стукнул кулаком о колено.
Лан-Винь-Е замолк и опустил глаза. Тату подтянулся к моему уху и тихо проговорил:
— Он боится туда ехать. Он думает, что он там обязательно умрет. Ему много рассказывали про это страшное место. Вы, сэр, должны понять его! Страх есть страх!
— А что чепуху-то болтать? — продолжал кипятиться я.
— Простите его, — промолвил Тату.
— Я же, Тату, пойду туда один! Я всего лишь прошу подвезти меня поближе. Скажи ему, этому трусу, об этом!
Тату перевел.
— Нет, нет! — опять закричал Лан-Винь-Е.
— У нас не хватит бензина!
Я почувствовал, что мое терпение лопается. Но я собрал свои нервы в кулак и сказал:
— Хорошо! Мы поедем туда вдвоем — вместе с тобой, Тату!
Скажи ему об этом!
Когда Тату перевел это, Лан-Винь-Е опять вскричал:
— Нет! У нас не хватит бензина! А Тату не имеет права водить автомобиль.
Я побагровел.
— Бензина у нас хватит, — почти по слогам произнес я.
— Если вы не подбросите меня ближе к Месту Голодного Черта, то я пойду туда пешком, прямо отсюда. Не сомневайтесь, я пройду эти 70 км туда и вернусь обратно! А вы будете ждать здесь, долго ждать… А к этому времени выпадет снег… поднимутся реки…
Когда Тату перевел эти слова, Лан-Винь-Е опустил глаза и, покачивая головой, почти прошептал:
— У нас не хватит бензина…
У меня сузились зрачки.
— Я никогда не думал, что представитель великой китайской нации может быть трусом, — раскаленным шепотом произнес я. — Тату, переведи это!
Тату перевел.
Лан-Винь-Е побагровел. У него сжались кулаки. Он встал. Я тоже встал. У Лан-Винь-Е подергивался уголок рта. Я смотрел ему в глаза. Он тоже.
Потом я нагнулся, взял в руки фляжку со спиртом, налил хорошую дозу в кружку и подал ее Лан-Винь-Е. Он отодвинул мою руку с кружкой. Я выпил спирт сам. Потом налил снова хорошую дозу спирта и снова протянул Лан-Винь-Е. Он опять отодвинул кружку. Я опять выпил.
Наступила гробовая тишина.
Я налил третью кружку и вновь протянул ее Лан-Винь-Е. Он взял ее.
— Завтра мы выедем пораньше. Вы с Тату останетесь за 10 — 20 км до Места Голодного Черта, а дальше я пойду пешком. Один.
А вы будете ждать меня, — ледяным тоном, не терпящим возражений, произнес я.
Лан-Винь-Е продолжал держать кружку. Я налил еще, себе и Тату. Я выпил первым. Вслед за мной выпил Тату, а затем и… Лан-Винь-Е.
Потом… мы поели китайских супчиков. Было вкусно.
Ночью я спал хорошо. Желудок не болел.
Навстречу Голодному Черту
Утром, обращая особое внимание на заполнение бака, Лан-Винь-Е осмотрел машину. Мы — Тату, Лань-Винь-Е и я сели в нее и поехали в направлении, которое я указал по компасу. Мы медленно ехали по целине, преодолевая холм за холмом. Периодически я выходил из машины, чтобы сверить направление по компасу. Вскоре местность начала понижаться, и по характеру ее я понял, что километров через 12-15 мы окажемся у речки.
На первом же бугре я остановил машину, вышел из нее, достал бинокль и стал смотреть вперед. У меня заколотилось сердце. Прямо по ходу, на той стороне речки, я увидел группу скал, как бы торчащих из земли.
— Вот оно — Место Голодного Черта! — прошептал я. — Я нашел его! Я нашел его! Я нашел… нашел… нашел…
Я попросил Тату и Лан-Винь-Е выйти из машины.
— Заколдованное место вон там, — я показал рукой. — Ждите меня здесь. Мне надо пройти 12— 15 км туда и столько же обратно.
Если наступит темнота, включите фары… в мою сторону. А если я не вернусь, подождите еще один день… но не ищите.
Потом я полез в рюкзачок, достал фляжку со спиртом и протянул ее Тату с Лан-Винь-Е.
— Выпейте! Чо так сидеть-то?!
А потом я опять полез в рюкзачок, достал фотоаппарат и попросил Тату сфотографировать меня, уходящего… туда. Тату сделал это.
— Фотоаппарат-то возьми! — крикнул он мне вслед.
— Оставь его! — крикнул я в ответ.
Я уходил к Месту Голодного Черта.
Бугор за бугром, низину за низиной преодолевал я, шагая по азимуту к Месту Голодного Черта. Порой я уставал и садился на землю, чтобы отдохнуть; все же высота была не менее 4600 метров .
Вскоре я приблизился к речке. Скальные выходы, обозначающие Место Голодного Черта, становились все лучше видимыми. А я все шел и шел вперед.
— Лишь бы не особенно запачкаться! — думал я, шагая.
— Как это сделать? Как найти баланс между любопытством и тибетскими предречениями? Верить ли в существование Черного Ангела по прозвищу Голодный Черт или нет? Не осталось ли там свидетельств существования древнего тибетского Вавилона, где был «выпестован» земной человек? Там ли находится фрагмент камня Шантамани?
Эти мысли, конечно же, увлекали меня. Исследовательский инстинкт глубоко сидел в моем сознании и, как мне казалось, напоминал любопытство кошки, которая сиганула (выбежала!) в коридор и начала обнюхивать каждый угол, сама не зная, почему она это делает. Но самым неприятным в этом сравнении было то, что кошка, обнюхав углы коридора, начинала валяться, как бы «отмечая» (то ли запахом, то ли чем-то еще) тот факт, что она была здесь. Вот и я… ведомый исследовательским инстинктом, нередко походил на пресловутую кошку, желая посетить то или иное загадочное место лишь с той целью, чтобы «отметиться» там, хотя у меня, конечно же, хватало ума на то, чтобы… не валяться. Вот и сейчас я шел, может быть, всего лишь за тем, чтобы … отметиться.
Сравнение с кошкой, естественно, не могло ублажить моего самолюбия. Я даже приостановился, подумав — а стоит ли вообще идти туда?! Но… «кошачье» любопытство было столь велико, что я по-бычьи согнул шею и, как осел, упрямо зашагал вперед.
Я все шел и шел, шагая по тибетским кочкам. Погода была хорошей. На душе было легко. Желудок не болел.
— И каков же ты, Голодный Черт? — залихватски думал я.
Трусом я, конечно же, никогда себя не считал. Походная жизнь научила меня перебарывать страх. Более того, во мне сидело и сидит одно качество, которое уж никак нельзя назвать высокопарным или интеллигентным, — я был драчуном. Я понимал, что драться — это плохо, но уж очень я любил (и люблю!) подраться. Причем, почти всегда я забиячничаю и обычно «вступаю в бой» первым. Эффект неожиданности, связанный с тем, что… в бой идет именитый профессор, почти всегда обеспечивает успех. Но, будучи все же… в чем-то интеллигентным человеком, я никогда не бью кулаком в лицо, а толкаю ладонью в грудь, от чего соперник чаще всего падает и, поверженный наземь, видит перед собой «нравоучительное» лицо профессора. Правда, иногда я беру соперника, как говорится, «за грудки» и сверлю его взглядом, в глубине души осознавая, что биологически я прежде всего… самец, хотя и… самок-то… вокруг, чаще всего, не бывает.
Чаще всего я дерусь на рыбалке, отвоевывая у браконьеров «свою территорию» для ловли рыбы, будто бы без рыбы я умру голодной смертью. Инстинкт «борьбы за свою территорию», существующий у волков, оленей и даже, возможно, у червей, сидит и во мне. И сидит крепко, как бы… подтверждая дарвинистскую теорию происхождения человека.
Главное, из-за чего дерутся люди, — это желание заставить «уважать» себя. Я даже (намедни подравшись) порой думаю о значимости этого самого «уважения», ради достижения которого, как говорится, все средства хороши. Фактор «достижения уважения к самому себе», на мой взгляд, распространяется на все формы жизни на Земле, будь то волки, будь то олени, будь то даже черви и… наверное, ангелы.
