Вайолет Каммингс - Ноев ковчег и Свитки Мертвого моря
Смена времен года на земле рассматривалась параллельно тому, что происходит в небесной системе координат. Там тоже была своя богиня — девственница — созвездие Девы, которое восходит в восточном секторе неба, когда Сириус, восточная звезда, подает знак новому рождению Солнца. Прохождение линии горизонта через Деву символизировало зачатие от Солнца. Таким образом, миф земной переплетался с мифом небесным, а оба они — с воспоминаниями о древних героях, реальных и легендарных; так возникала сага об искупителе.
Пещера, которая позднее стала ассоциироваться с рождением Иисуса, ранее была местом рождения Гора, который, став взрослым, превратился в Осириса, которому предстояло умереть во имя спасения своего народа. Роль оплакивающей Богоматери играла Исида. Существовало невероятное число подобных культов спасения; об этом рассказывают такие авторы, как сэр Джеймс Дж. Фрезер в своей книге «Золотой сук», а также видный ученый-классик профессор Гилберт Мюррей.
В этих культах можно обнаружить и такие таинства, которые позже стали именоваться христианскими. Последняя вечеря (Евхаристия) принадлежала митраизму, откуда была заимствована и соединилась со священной трапезой палестинских христиан. У митраизма были заимствованы не только таинства, но и такие концепции, как «кровь Агнца» (или Тельца). И не только культовые концепции, но и целые этические нормы были поглощены христианством. Кстати, среди этических учений были и не культовые — например учение стоиков.
В общем, христианство стольким обязано язычеству, что даже если и было какое-то первоначальное иудейско-христианское ядро, то палестинским христианам добавить нужно было совсем немного. Не следует забывать, что вначале очень мало говорилось об Иисусе-учителе. Господом христиан был Христос-Спаситель. Был ли это он или Господь Митра, очень мало влияло на искупительные доктрины, таинства и обряды церкви, которая в конце концов официально объявила, что Богом-Спасителем является «Христос»; соответствующее рещёние было принято большинством голосов в 325 г. н. э. на Никейском Соборе.
Ученым-богословам, в отличие от мирян, хорошо известно, в какой степени христианство могло стать тем, чем оно стало, вообще без Иисуса и его учеников. Единственный важный элемент, который нигде не встречается в язычестве, это портрет Иисуса-учителя; но внимание на нем, как мы отмечали, «языческое христианство» особенно не акцентировало. К III в. он почти пропал из вида и не возвращался вплоть до того момента, когда Просвещение, протестантская Реформация и изобретение книгопечатания сделали Библию общедоступной. До тех пор Библия в сущности считалась слишком вредной книгой, чтобы дать ее в руки мирян; они были не подготовлены к ее пониманию, и она могла бы побудить их к ереси. В итоге много столетий христианская церковь знала Христа вероучений и таинств, Бога-Спасителя и почти ничего не знала об Иисусе из Галилеи.
Важная роль в том, что Иудейский Христос стал победителем в борьбе регалий с искупительной концепцией, принадлежит Павлу из Тарса, фарисею и эллинисту, вдохновенному еврею с глубоким знанием язычества. Великий мастер синтеза, он первым увидел возможность связать Израиль с Афинами, умирающий Иерусалимский храм с жертвой Митры, Иегову ессеев с таинственным богом Ареопага. В качестве апостола Павла этот глобально мыслящий христианин знал своего «Господа» не во плоти, а благодаря собственному «гнозису»; он видел, что можно заставить Аполлона, Митру и Осириса склониться перед его собственным еврейским Адонаи, а впитав их спасительные и искупительные функции мессия Израиля может стать всемирным Христом.
Вообще говоря, все могло сложиться по-другому, но все равно обрести имя христианства. Это известно ученому-богослову, но не известно мирянину. Поэтому богослова — не как верующего, но как ученого — не особенно беспокоит, что следует из Свитков с точки зрения корней христианства; ему и так известно, что исторически христианство не является религией, созданной Иисусом и распространенной его учениками. Но мирянину-то это было неизвестно. Открытие Свитков дало ему возможность как-то это почувствовать. Вот почему его интерес к ним не является, как ряд деятелей церкви пытается утверждать, «прихотью». Мирянин просто хочет знать правду о корнях христианства.
Вторая «Битва Свитков»: теология против историиВ первой «Битве Свитков» ломались копья вокруг их датировки. Многие надеялись, что они не старше начала христианства. Но теперь уже известно, что они все-таки старше, так что, казалось бы, не о чем больше вести жаркие споры.
Тем не менее идет вторая «Битва Свитков». На кону вопрос о том, сколь они важны для выявления корней христианства. Непрофессионалам-мирянам трудно понять, о чем идет спор. Дело в том, что они не следили (да и с какой стати они должны были следить?) за странной тенденцией современной теологии. С точки зрения мирянина на исторический вопрос должен даваться исторический же ответ. Если Свитки влияют на нашу точку зрения о том, как возникали христианские церкви, заставляя нас осознать, что они развивались из еврейской секты или сект при сохранении многих доктрин и таинств и почти аналогичной организации, то необходимо сделать определенные выводы из этих фактов истории. Становится очевидным, что христианство не возникло в результате каких-то уникальных событий как единственная истинная церковь Бога, основанная его Сыном, пришедшим на землю, чтобы основать ее; также не являются уникальными ни ее учение, ни ее таинства, хотя мы и привыкли так считать. Здесь мы имеем дело не со сверхъестественным ниспосланием, а, по-видимому, с естественной социальной эволюцией.
Нет, не так, говорят теологи. Этот вопрос может быть рещён не на исторической основе, а исходя из теологии. Например, Теодор А. Гилл, один из редакторов независимого церковного издания «Крисчен Сенчу-ри», в выпуске от 26 октября 1955 г. анализирует книгу Эдмунда Уилсона «Свитки Мертвого моря» и говорит, что «самым серьезным ограничением, которое накладывается на труд Эдмунда Уилсона, является эпоха его написания. Эти новейшие с иголочки словеса касательно только что сделанных открытий любопытным образом несут отпечаток времени, когда производится исследование».
Прочитав эту сентенцию, мирянин понимает, что начинает путаться, и его нельзя за это винить. Ведь насколько ему известно, господин Уилсон живет в настоящее время. Нет никаких признаков того, что на журнал «Нью-Йоркер», для которого он пишет, оказывает сдерживающее влияние, скажем, викторианство. Так в каком смысле он несет некий «любопытный отпечаток времени»?
Ответ таков: «преднеоортодоксально теологичен». Господин Уилсон не понимает, что модернистский подход к рукописям Нового Завета, с помощью которого пытались осознать, что они несут с точки зрения истории, был прерван где-то в первом десятилетии XX в. Те, кто его оборвали, утверждают, что проблема Нового Завета не может быть разрещёна с позиций теории. На каждый вопрос потенциально существует такое количество ответов, что исторически нельзя сделать между ними выбор, а то и вовсе ответ отсутствует. А потому вопрос следует решать с позиций теологии.
Опираясь на концепции, истоки которых можно проследить у Святого Августина и Пелагия (возможно, Гилл позабыл, что они также были детьми своего времени), теологи шли по протоптанной дороге, пока не добрались до плодотворных возможностей, которые сулит современное бракосочетание с «глубинной психологией». Потомством от этого брака является своеобразный интеллектуальный фольклор. Утверждается, что человечество может быть спасено исключительно этим фольклором. Остается только непонятным, почему к этому утверждению читатель должен относиться более серьезно, чем, скажем, мусульмане или иудаисты относятся к тому, что им суждено спастись, не прибегая к неоортодоксальному христианству. Мы не хотим тем самым сказать, что тот, кто знакомится с концепциями неоортодоксальной теологии, не научится со временем понимать ее древний словарь, просто ему не ясно, стоит ли напрягаться. В массе своей миряне прекрасно это чувствуют и чинно-благородно оставляют новейшую теологию в покое.
Но каково ее отношение к истории христианства? В своей блистательной и доходчивой статье, посвященной как раз этому вопросу, независимо мыслящий теолог Данкен Хаулет показывает, как «модернистское движение», которое «отражает укоренившуюся в протестантизме тенденцию опираться на факты, убеждение, что вера не должна опираться на теологию», теперь находит все более широкое понимание у мирян. Он цитирует одного теолога, который называет интерес публики к Свиткам «нездоровым». Хаулет с этим не согласен. «Желание знать, что несут в себе Свитки и что означают эти писания, — говорит он, — проистекает из желания узнать больше о таинственной фигуре, известной людям под именем Иисуса Христа». Людей не удовлетворяет «Христос просто как символ веры». Они «также хотят узнать все [что может быть узнаної °° Иисусе как исторической личности».
