Андрей Десницкий - Введение в библейскую экзегетику
Прежде всего, следует определить тип текста и его основные особенности. Например, в ВЗ поэзии глагольные формы употребляются не совсем так, как в прозе. В повествовательном прозаическом тексте последовательность действий обычно выражается цепочкой консекутивных имперфектов (wayyiqtol), в то время как новый поворот отмечается перфектом (qatal); есть свои функции и у других форм. В поэзии, прежде всего в псалмах и пророчествах, консекутивные формы редки, а перфект (qalal) и имперфект (yiqtol) во многих случаях неотличимы по значению. Следовательно, мы не можем утверждать, что формы перфекта обязательно относятся к прошедшему времени, а формы имперфекта — к будущему, как это часто выглядит в прозе. Вот, например, Пс 81:5: לא ידעו ׀ ולא יבינו בחשכה יתהלכו ימוטו כל־מוסדי ארץץ — «Не знают, не разумеют, во тьме ходят; все основания земли колеблются». Первая глагольная форма здесь — перфект, за ним следуют три имперфекта.
Далее, большую роль может играть и членение текста. В древних рукописях не было ни абзацев, ни знаков препинания, а в греческих — даже пробелов между словами. Следовательно, мы не всегда можем быть уверены, что слова складываются в предложения именно так, как мы видим в нашем тексте. Например, в Рим 9:5 СП гласит: «...От них Христос по плоти, сущий над всем Бог, благословенный во веки, аминь». Но точку можно поставить и в середине этой фразы, и тогда окажется, что Павел прямо не называет Христа Богом: «...От них Христос по плоти. Сущий над всем Бог благословен во веки, аминь». Это, конечно, достаточно мелкий пример, но в зависимости от постановки точки мы либо получаем, либо не получаем открытое исповедание Христа Богом.
Нередко встает вопрос не только о границах предложений, но и о границах смысловых отрывков, иначе говоря, о членении текста на абзацы и главы, что во многом определяет значение текста в целом. Здесь могут помочь т.н. «дискурсные маркеры» — в греческом языке это, прежде всего, частицы, в еврейском — слова הִנֵּה "вот" и וַיְהִי "было"[35], а в повествовательных текстах также разрывы в цепочках консекутивных имперфектов.
Кроме того, дискурсный анализ имеет дело также и со способом представления информации. Например, события в повествовательном тексте могут быть представлены далеко не линейным образом. Классический пример здесь — Мк 6:16-18, где хронологический порядок постоянно нарушается. Вот как выглядит текст (номера в скобках указывают на хронологический порядок): «Ирод же, услышав, сказал (6): это Иоанн, которого я обезглавил (4); он воскрес из мертвых (5). Ибо сей Ирод, послав, взял Иоанна и заключил его в темницу (3) за Иродиаду, жену Филиппа, брата своего, потому что женился на ней (1). Ибо Иоанн говорил Ироду: не должно тебе иметь жену брата твоего (2)». Восстановить хронологию нам помогает знание о том, как на самом деле развивались события, но нередко на подобного рода отступления указывают и определенные формальные черты текста: в данном случае частица γαρ "ибо" указывает, что дальше пойдет речь о более ранних событиях.
Еще одна обычная для дискурсного анализа проблема — указание на действующих лиц. Далеко не всегда из оригинального текста сразу становится ясно, кто конкретно упомянут в тексте. Например, во 2 Цар 20:10 рассказывается история одного убийства, и оригинал дословно звучит так: «Амессай не остерегся меча, который в руке Иоава, и поразил его им в живот, и выпали внутренности его на землю, и не повторил ему, и умер». С точки зрения русского языка, следовало бы указать на действующих лиц более явным образом: кто именно кого поразил, чьи внутренности выпали и кто умер. Но для древнееврейского языка вполне достаточно обходиться личными формами глагола или местоименными суффиксами, если распределение ролей ожидаемое: носитель меча разит неосторожного и тот умирает. Точно так же и в диалоге реплики чаще всего вводятся кратко: «и сказал», — поскольку разговаривают двое, так что эта формула не столько указывает на говорящего, сколько отмечает момент перехода речи от одного человека к другому.
С другой стороны, в ситуации молитвы требуется многократно и многообразно призывать Бога: «Так как Ты, Господи Саваоф, Боже Израилев, открыл рабу Твоему, говоря: "устрою тебе дом", то раб Твой уготовал сердце свое, чтобы молиться Тебе такою молитвою. Итак, Господи мой, Господи! Ты Бог, и слова Твои непреложны, и Ты возвестил рабу Твоему такое благо!» (2 Цар 7:27-28). Даже себя самого молящийся царь Давид называет здесь «Твоим рабом», и это, разумеется, не случайно.
Для пророческой речи возможна и такая ситуация, когда не вполне ясно, где пророк говорит сам от себя, а где передает слова Господа, или где именно заканчивается прямая речь. Например, в Мих 3:5 пророк передает слова Господа от 1-го лица, а в 3:8 говорит «я» уже о себе. Но от чьего имени произнесены стихи 6 и 7, не вполне понятно. А в 6-й главе той же Книги Михея мы видим целую беседу, которая никак не маркирована: стихи с 1-го по 5-й — прямая речь Бога, стихи 6-й и 7-й — реплика предполагаемого слушателя, в 8-м начинаются слова пророка (ср. «я» в 11-м стихе), а в 12-м от первого лица говорит снова Госнодь. Смена говорящих здесь явно не обозначена, хотя некоторые формальные признаки позволяют провести границы между единицами текста (например, перфектная форма הַגִּיד в самом начале 8-го стиха явно указывает на начало нового отрывка).
Впрочем, пример внутреннего диалога мы можем обнаружить и в НЗ, например, в Рим 6:1-2, где Павел явно спорит с воображаемыми или реальными оппонентами, цитируя или пересказывая их: «Что же скажем? оставаться ли нам в грехе, чтобы умножилась благодать? Никак. Мы умерли для греха: как же нам жить в нем?»
Все это, и многое иное относится к сфере дискурсного анализа, но мы, пожалуй, можем на этом остановиться: сказанного уже достаточно, чтобы показать его значение для экзегетики.
3.6.4. Многосторонний лингвистический анализ
Для того чтобы показать, как осуществляется этот анализ на самых разных уровнях, стоит привести всего один небольшой пример из Послания Иакова (1:13)[36]. В оригинале этот стих выглядит μηδεις πειραζομενος λεγετω οτι απο του θεου πειραζομαι ο γαρ θεος απειραστος εστιν κακων πειραζει δε αυτος ουδενα. СП: "В искушении никто не говори: Бог меня искушает; потому что Бог не искушается злом и Сам не искушает никого».
Вопрос вызывает выражение» θεος απειραστος εστιν κακων: оно явно говорит нечто важное о Боге, но мы не вполне понимаем что. Обращение к стандартным словарям подскажет нам, что прилагательное απείραστος образовано от глагола πειραζω "искушать, испытывать" с отрицательной приставкой α- и обычно означает "несведущий, неопытный" (субъект здесь активен). Более того, грамматика подскажет нам, что отглагольные прилагательные на τος- могут означать "доступный, пригодный для чего-либо", т. е. можно смоделировать и значение "недоступный для искушения" (где субъект пассивен). В любом случае, родительный падеж κακων показывает, в отношении чего именно проявляется это свойство Бога: в отношении зла (если это форма среднего рода) или злых людей (если мужского).
Все это достаточно разные значения, и у нас есть две «развилки», на которых придется принимать то или иное решение: (а) что это за свойство или, говоря иначе, активен или пассивен субъект; (б) идет ли речь о зле вообще или о злых людях. Отсюда получается минимум три варианта толкования: (1) Бог не имеет опыта зла; (2) Бог не может быть искушаем злом; (3) Бог не может быть искушаем злыми людьми.
Прежде всего, разумеется, стоит посмотреть на другие случаи употребления слова απείραστος. В НЗ оно больше не встречается, если же судить по другой греческой литературе, значение слова с течением времени изменялось. Самое первичное его значение — "непроверенный, неискушенный", например в поговорке ανηρ απείραστος αδοκιμος (неискушенный человек никчемен). Однако с течением времени возникает и значение "недоступный для проверки" и даже "недоступный для искушения" (поскольку последнее значение зафиксировано в христианской литературе, причем применительно к Богу, можно предположить, что оно опирается как раз на данный стих из Послания Иакова). Следовательно, для всех трех вариантов можно найти параллели в греческой литературе, хотя для вариантов (2) и (3) это будут скорее поздние тексты.
Однако стоит посмотреть на этот стих и с точки зрения дискурса, а может быть, и литературно-риторического анализа, о котором речь пойдет далее. Во-первых, мы видим явную связь однокоренных слов: автор подчеркивает связь прилагательного απείραστος с глаголом πειράζω, так что рассматривать их надо вместе. Кроме того, выражение θεος απειραστος εστιν κακων стоит не изолированно, оно следует определенной линии аргументации. Чтобы увидеть ее, приведем этот стих вместе со следующим, оставив вместо спорного выражения три точки: «В искушении никто не говори: Бог меня искушает; потому что Бог ... и Сам не искушает никого (πειραζει δε αυτος ουδενα), но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью» (Иак 1:13-14).
