Николай Каптерев - Собрание сочинений. Том 2
А пред престол приходишь ты, да сослужебницы твои митрополиты, архиепископы и епископы в своих манатьях, а кроме того ни архимандриты, ни игумены, ни протопопы просто не приходят, точию в фелонях и стихарях». На это Феофан ответил: «То-де учинилося спроста, а впредь-де того не будет». Вслед за тем наши иерархи кстати заметили патриарху, что у них (греков) и ризы, и стихарь устроены не совсем так, как бы следовало, на что патриарх ответил: «Бога ради-де указывайте нам по-своему, как-де у вас чин ведется, а я-де рад слушать». В самом совершении службы Феофаном русские подметили некоторые, по их мнению, отступления от истинного христианского чина, что опять вызвало с их стороны замечания патриарху. Например, они говорили ему: «Как-де ты, государь, служил прежде сего и ты-де просвиры заздравные вынимал в херувимскую песнь, а у нас того чину не ведется, и тебе б, государь, [С. 33] тако ж ныне вынимати заздравные просвиры в подобно время с нами, а не в херувимскую песнь». На это замечание патриарх ответил: «И я-де стану действовати по вашему чину, а впредь-де тово у меня не будет». К счастью Феофана, в это время в собор пришел уже давно живший в Москве и хорошо знавший все особенности русской церковной службы грек Арсений, архиепископ Суздальский, который и стал руководить служившим патриархом. Служба пошла было после этого гладко. Но когда Феофан начал возглашать: твоя от твоих, «и в те поры архидиакон ево руку правую положил на левую и коснулся ко святыни дискосу подвинул по престолу впредь правою рукою, а потир левою рукою подвинул». Это действие архидьякона вызвало новое замечание наших властей патриарху. Они говорили: «У нас-де того дьякон не действует, то-де ерейская служба», причем составитель записки замечает: «И они (греки) в том прощение получили, а ни в чем не пререковали, потому что у них, по греху, позакоснели от перваго преданнаго (чина)». По окончании службы Феофан, обращаясь к сопровождавшим его до кельи русским архиереям, говорил: «Просветили-де вы меня своим благочестием и напоили-де жаждущую землю водою своего благочестиваго учения, и на том-де вам много челом бью»[23].
Простодушные, хотя и настойчивые замечания Феофану со стороны русских властей, вытекавшие из убеждения большинства тогдашних русских, что [С. 34] «греки, по греху, позакоснели от перваго преданнаго им чина» и что в чистом неизменном виде он сохранился только у русских, а не у греков, необходимо произвели на Иерусалимского патриарха тяжелое и неприятное впечатление. Из этих замечаний он увидел не только то, что русский церковный чин и обряд в некоторых частностях, в существе, правда, очень мелочных и неважных, разошелся с тогдашним греческим, но что ради этого русские свысока смотрят на современных греков как уже на утерявших нечто из древнего преданного им чина. На этот раз Феофан не счел удобным вступать в какие-либо пререкания и препирательства с русскими властями, а ограничился одним только ироническим замечанием: «Просветили-де вы меня своим благочестием и напоили-де жаждущую землю водою своего благочестивого учения, и на том-де вам много челом бью», которое русские приняли за чистую монету. Но совсем этого дела Феофан не оставил; он решил поднять в глазах русских церковный авторитет современных греков, воздействуя на поставленного им патриарха Филарета Никитича.
В житии преподобного Дионисия говорится, что Феофан отправился в Россию «наполняя всех мира и любве, о правой вере и о делах по Евангелию Божию созидая, утверждал обои пределы, т. е. Великую Россию и Малую. К сему же, соединяя, укреплял единомудрствовати, о еже держатися старых законов греческаго Православия, и древних уставов четырех патриаршеств не отлучатися». Ввиду того что документы о приезде в Москву и пребывании здесь Феофана до нас не дошли, мы не можем точно указать, [С. 35] по какому именно частному случаю Феофан счел необходимым убеждать русских «единомудрствовати, о еже держатися старых законов греческаго Православия и древних уставов четырех патриаршеств не отлучатися», и что именно в тогдашней русской церковной практике он находил не согласным со старыми законами греческого Православия и другими уставами четырех патриаршеств. У нас имеются под руками только два действия Феофана в этом направлении.
На пути в Москву Феофан, проезжая Южною Русью, нашел в тамошней Церкви такой обычай: «В причащении Пресвятых и Животворящих Таин трикратное податие с отделением имен Божиих: Отец, Сын и Святой Дух числением», каковой обычай на возвратном пути из Москвы он подверг в окружной своей грамоте осуждению как обычай, чуждый Православной Церкви и неблагочестивый[24].
Но будучи в Москве, Феофан нашел и здесь тот же самый неправый обычай трикратного подаяния Святых Даров в Таинстве Евхаристии, почему он и обратился к Филарету Никитичу и государю, чтобы они уничтожили этот неправый обычай, заменив его единократным подаянием Святых Даров, как это делается согласно у всех четырех патриархов. Настояния Феофана имели успех. «Тамошний московский архиепископ, – говорит он в другой своей окружной грамоте к южноруссам, – за благочестивым царем тот трикратный обычай покинуть обещались»[25].
Другой случай: перед приездом Феофана в Москву произведено было, по повелению государя, исправление Потребника [С. 36] в Сергиевом Троицком монастыре его архимандритом Дионисием, старцем Арсением Глухим и клементьевским священником Иваном Наседкой. Исправители в молитве на освящение воды в Богоявление зачеркнули слово и огнем («освяти воду сию Духом Твоим Святым и огнем») как незаконную приставку, по невежеству внесенную в печатный Потребник. Книжные исправления указанных справщиков, и особенно упразднение прилога и огнем, возбудило против исправителей целую бурю. Справщиков обвиняли в злостной порче книг и даже в еретичестве, так что прп. Дионисий подвергся заключению в темнице и истязаниям. Прибыв в Москву, Феофан вступился в это дело, добился освобождения прп. Дионисия из заточения и после доставления в патриархи Филарета Никитича постарался оправдать в его глазах сделанные Дионисием книжные исправления и особенно уничтожение слова и огнем, как незаконного прилога. Он обещал Филарету Никитичу навести об этом точные справки в имеющихся на Востоке древних греческих рукописях, что потом (в 1625 г.) и исполнил, после чего Филарет Никитич приказал уничтожить прилог и огнем во всех Потребниках. Но освобождением и оправданием прп. Дионисия Феофан не ограничился, а постарался выразить к прп. Дионисию свое особое уважение и расположение некоторым особенным и чрезвычайным актом.
Посетив Троицко-Сергиев монастырь, где он был встречен и принят по-царски, Феофан перед оставлением монастыря отслужил торжественный молебен и, подойдя к раке прп. Сергия, снял свой клобук, окропил его святою водою «и отре тем клобуком колена и голени, плесне и подошвы ног у чудотворца [С. 37] Сергия и, во гроб святаго приникнув, под плесне святых ног его подложил, и со многими слезами долгое время моляшеся; а Дионисию повеле стояти откровенною главою без клобука. И взем свой клобук из-под плесней у ног чудотворца Сергия, и целова его, и повеле Дионисию целовати, и, приклонивши главу Дионисиеву, возложи на него руку, а архидиакону своему повеле возгласити – вонмем. И архимандрит Синайской горы трижды воспел: Господи, помилуй, по-гречески – Кирие элейсон; Феофан же, держа рукою своею клобук на Дионисиеве главе, глаголал молитву на возложение клобука и, по молитве, благословил Дионисия в клобуке и, целовав его в уста, рече: се во имя Отца, и Сына и Святаго Духа, дах ти благословение, сыне мой! и на знаменах тя в велицей России по среде братии твоей, да будеши первый в старейшинстве над иноки многими по нашему благословению; такожде и по тебе, аще кто будет, да носит в месте сем святем наше благословение, величающеся и хвалящеся нашим смирением, и ответ да творит радостен сице: се знамение нам дано, яко патриархи восточнии поклонницы суть святому месту сему, и честь свою пред Святою Троицею оставили, с главы своея сняв по себе в память, и положиша под нозе великому стражу и блюстителю великому и богоносному Сергию чудотворцу. Потом повеле на обоих клиросах во святей церкви воспеть: спаси Христе Боже отца нашего архимандрита Дионисия, трижды. И обратився ко братии, всем глагола: запишите себе сие все, еже содеях о отце вашем архимандрите и впредь, егда кто от братии нашей, аще будет на поклонение зде, тогда буди нашего смирения изволение ведомо впредь по нас сущим родам, да и [С. 38] вы бы наше смирение и любовь не забывали, и в молитвах своих памятовали бы, и паки проелезися; братия же и вси людие поклонишася ему до земли»[26].
При чтении этих известий невольно возникает вопрос, какие побуждения заставили иностранца Феофана вмешаться в чисто внутреннее и притом очень щекотливое дело книжных исправлений в Москве и почему он счел нужным решительно и торжественно выразить прп. Дионисию не просто свое покровительство и защиту, но и особое, чрезвычайное свое расположение. Конечно, Феофан мог руководствоваться во всем этом деле естественными желаниями защитить и оправдать человека, несправедливо обвиненного и невинно страдавшего, оправдать правое дело против несправедливых на него нападений, хотел почтить знаменитую и высоко чтимую всеми русскими обитель прп. Сергия; но, думается нам, тут, кроме того, были и другие побуждения, имевшие для Феофана особенно важное значение.
