Владислав Карабанов - Священные основы Нации
Во-вторых, неправда, что у русских не было и нет проявлений древней иерофании. Наоборот, сейчас в России можно наблюдать массовое пробуждение национального Духа. Люди, воспитанные как бы в советской культуре с его интернационализмом, как бы в православии с его византийским глобализмом, ощущают в себе русский дух и стремятся к национальной иерофании. Об этом имеет смысл рассказать подробнее после того, как мы рассмотрим взаимосвязь истоков священного и национального, мира земного и духовного.
II. Священные основы нации.
1. Сотворение мира- сотворение нации.
Когда начинается история того или иного народа, откуда вести отсчёт? Наверное, важно в этом понимании учитывать, как народ сам определяет этот момент. Заглядывая в глубины национального самопознания, мы с удивлением обнаруживаем, что сохранившиеся примеры национальных эпосов ведут повествование от сотворения мира, определяя начало национальной истории народа также с этого же момента. Прототипом всякого творчества в любой его форме и масштабах является первичный космогонический акт сотворения мира. Настоящее нации связано в единую линию с моментом её рождения и ведёт своё начало от первовремени. Любой национальный эпос воспроизводит миф создания Вселенной и человека как исток рождения и самой нации, посредством чего нация и каждый её индивид, осознанно или нет, уподобляется своему высшему прототипу - образу божества, приобщается к горней реальности и причащается её духовных тайн. В то же время конкретный народ, нация представляет собой и главную цель этого творения. Архетип этого божественного демиургического первообраза, заложенный в бессознательной сфере человеческой природы, и есть та творческая энергия, которая побуждает человека к созиданию, к творчеству как на уровне мышления, психики, то есть к самостановлению, так и на уровне вещественного воплощения мыслей, то есть к построению и обустройству человека в мирском пространстве. "Чтобы жить в Мире, необходимо его сотворить", - писал Элиаде. Юнг говорил об этом так: "Сознание должно обладать разумом, чтобы впервые открывать порядок в хаосе неупорядоченных индивидуальных случаев мирового целого, а затем - по крайней мере в пределах человеческих возможностей - также творить этот порядок". Национальная душа - это мир, самодостаточная система, она рождается с рождением нации, порождая, в свою очередь, этот мир подобно рождению человека. Можно вспомнить здесь слова Фридриха Ницше: "И то, что называли вы миром, должно сперва быть создано вами". Квинтэссенция "Иосифа и его Братьев" Томаса Манна сводится, в сущности, к мысли о том, что "в известной мере Авраам был отцом бога". "Великие свойства бога, спору нет, объективно существовали вне Авраама,- пишет Манн,- но в то же время они существовали в нём и благодаря ему". Народ, нация, рождённая своими богами, в свою очередь, есть пространство, где существуют эти боги. Таким образом, мы должны констатировать, что сотворение мира в национальном самоощущении есть одновременно сотворение нации, ибо человечек, созданный богами, есть одновременно и мир, в котором человек осознаёт себя. Ветхий завет возводит происхождение евреев от первого человека Адама и первой женщины Евы, предлагая их родословную, Йима в Авесте ариев есть первый человек, от которого и пошли все арии. К какому бы народу и к какому бы его исконному космогоническому мифологическому источнику мы ни обратились, мы найдём точно такое же соотношение: первочеловек, он же первонарод, дающий в совокупности то, что мы можем именовать человек-народ. Не случайно самоназвание многих народов означает вообще человек, люди. Определяя так себя, народ передаёт не искусственное понятие, но первоощущение, идущее из глубин сознания, скорее даже подсознания, определяя момент рождения народа одновременно с моментом появления первого человека - именно так, а не иначе. Мировая этнография и история не знает народов, которые определяли бы себя как побочную ветвь относительно других, главных ветвей. Зачем я об этом говорю? Лишь затем, чтобы понять: душа любого человека, и русского в частности, в своём неосознанном ощущении, утратив вербальные словесные знания о своём первомире, тем не менее, в своём бессознательном представляет ту же структуру - Акт творения мира, затем рождение прародителя, то есть первочеловека. В своей душе каждый человек носит именно это представление. Не суть, что оно часто не отражено словом, забыто, оно всё равно присутствует в ощущениях. Ни один ребёнок не помнит момента рождения, но любой ребёнок знает, что у него есть родители - мать и отец.[4]
Однако, если бытописание может быть утрачено, то нуминозные знания можно обрести снова, заново обрести связь, ибо в этом есть их священное проявление. Смутные образы, которые живут в подсознании в глубинах души, прорываются у творцов в их творениях, обретают плоть в песнях, романах, картинах, скульптурах - всё равно проступает мозаика надмира, из которой складывается пространство священного. Не священного вообще, а священного конкретного, связанного с конкретным народом, нацией. Посмотрите картины Васнецова или Васильева, стихи и прозу Пушкина, Есенина, музыку Мусоргского и Глинки, пение Шаляпина, песни Талькова и ещё многое, многое подобное. Разве не чувствуется в их творчестве что-то, что задевает именно русскую душу, струну, что имеет своим истоком русское духовное пространство. Сколько написано воспоминаний русскими, выросшими в эмиграции, которые признавались, как их поражала, потрясала, переворачивала всё внутри впервые услышанная русская песня - хор Пятницкого или казачий хор. Смею утверждать, что любой русский человек несёт в своей душе божественную искру, которая, встречая искру похожую, огонь из того же источника, наполняется им. В то же время песни других народов могут быть приятны уху по тональности или нет, но они никогда не зажигают огня в душе. Более того, ещё раз напомним здесь точку зрения Юнга на возникновение идей: "Нет ни одной существенной идеи либо воззрения без их исторических прообразов. Все они восходят в конечном счете к лежащим в основании архетипическим проформам, образы которых возникли в то время, когда сознание еще не думало, а воспринимало". Можно в качестве аргумента привести выводы Элиаде: "В общем и целом можно сказать, что человечество, находящееся на архаической стадии развития, не знало "мирской" деятельности: каждое действие, имевшее определенную цель, как-то: охота, рыболовство, земледелие, игры, войны, половые отношения и т. д.,- так или иначе было сакрализовано. Как далее нам станет ясно, действиями могут считаться только те, которые не имеют мифологического значения, то есть образца для подражания. Можно сказать, что всякое осознанное действие, преследующее вполне определенную цель, для человека, стоящего на архаической ступени развития, представляло собой определенный ритуал. Но так как большинство этих действий подверглись долгому процессу десакрализации и в современном обществе превратились в действия "мирские", мы сочли необходимым выделить их в отдельную группу.
Возьмем, к примеру, танец. Все танцы были изначально сакральны; иными словами, они имели свои божественные образцы. В одних случаях этот образец задавало то темное или символическое животное, и в этом случае танцевальные движения воспроизводились, чтобы заклясть его с помощью колдовства, умножить его численность или получить для человека дар воплощения в это животное; в других образец создало божество (например, пиррихий, танец с оружием, придуманный Афиной, и т. д.) или герой (ср. танец Тезея в Лабиринте); иногда танец исполнялся, чтобы раздобыть пищу, воздать почести мертвым или же обеспечить упорядоченность Космоса; он мог исполняться во время инициационных, магических и религиозных церемоний, во время бракосочетаний и т. д.- обсуждения подобного рода деталей мы можем избежать. Нас интересует, прежде всего, предполагаемое сверхъестественное происхождение танцев (ибо каждый танец был создан in illo tempore, в мифическое время "предком", тотемным животным, богом или героем). Танцевальные ритмы берут свое начало за пределами мирской жизни человека, воспроизводят ли они движения тотемного или символического животного, или движение звезд, сами ли по себе являются ритуалом (продвижение по лабиринту, прыжки, действия с культовыми предметами и т. д.) - танец всегда воспроизводит действо эталонное или мифологическое. Одним словом, это воспроизведение, а следовательно, реактуализация "того времени". (М. Элиаде. Миф о вечном возвращении). То есть всё то, что мы сейчас готовы принимать как искусство, восходит своими корнями к этнической магии, обращению к нуминозной силе.[5]
Поскольку проявления нуминозного в этом мире Элиаде называет иерофаниями, то тех, кто не утратил или, наоборот, сумел заново обрести связь с этим священным основанием мира можно назвать, подобно жрецам древнеегипетских храмов, иерофантами, или же пастофорами, как называли в древности хранителей священных символов. Драгоценные для человечества познания в области священного миропорядка добываются ими со дна бессознательных вод, отвоёвываются разумом этих великих мыслителей у иррационального естества природы, покоящегося в глубине Мировой Души, а значит, и души всякой нации (что превосходно описал в своих трудах Густав Лебон), и в индивидуальной душе каждого из нас. Именно эти познания нуминозного - воли Богов - должны стать истинным идейным обоснованием настоящего национализма.
