Ричард Докинз - Бог как иллюзия
Поддерживаемая мною идея «ошибки», или «побочного продукта», заключается в следующем. Давным-давно, когда мы, как нынче павианы, жили небольшими устойчивыми группами, естественный отбор наряду с сексуальными желаниями, чувством голода, ненависти к чужакам запрограммировал в нашем мозгу склонность к альтруизму. Образованные, знакомые с дарвиновской теорией эволюции супруги понимают, что основой их сексуального влечения является потребность размножения. Им известно, что, поскольку женщина принимает противозачаточные таблетки, беременности не произойдёт. Но это знание ни в коей мере не умаляет тяги любовников друг к другу. Сексуальное влечение есть сексуальное влечение, сила его воздействия на отдельного индивидуума не зависит от первичных факторов, вызвавших его возникновение в процессе эволюции. Это мощное чувство существует отдельно от породившей его причины.
Полагаю, что то же самое допустимо сказать о побудительных причинах доброты — альтруизма, щедрости, сопереживания, жалости. Наши предки имели возможность проявлять альтруизм только в отношении кровных родственников и соплеменников, реально способных отплатить добром за добро. Нынче это ограничение отпало, но шаблон поведения остался. Почему бы ему пропасть? Это — как сексуальное влечение. Мы так же не можем удержаться от жалости при виде несчастного рыдающего человека (даже если он нам не родственник и вряд ли отплатит добром за добро), как не можем не испытывать вожделение по отношению к привлекательному представителю противоположного пола (даже неспособному по каким-либо причинам к размножению). Оба эти чувства — ошибки дарвиновской эволюции, но какие драгоценные, прекрасные ошибки!
Пожалуйста, ни на секунду не допускайте, что эволюционное объяснение как-то умаляет или обесценивает благородные чувства сострадания и милосердия. Или сексуальное влечение. Пропущенное сквозь призму речевой культуры, сексуальное чувство дарит нам величайшие произведения поэзии и драматургии: любовную лирику Джона Донна, например, или «Ромео и Джульетту». И конечно, то же самое можно сказать о проявлениях сочувствия, возникающих на основе «ошибок» родственного или взаимного альтруизма. Прощение должника, если рассматривать его вне контекста, может показаться настолько же противоречащим эволюции, как и усыновление (удочерение) чужого ребёнка:
Не действует по принужденью милость;
Как тёплый дождь, она спадает с неба
На землю и вдвойне благословенна…141
Огромная доля человеческих амбиций и усилий объясняется сексуальными желаниями, и многие из них можно классифицировать как «ошибку». Это же можно сказать и о желании быть щедрым, проявлять сочувствие, если, согласно моему предположению, всё это является «ошибочным следствием» полуизолированной жизни наших предков. Самым простым с точки зрения естественного отбора способом закрепить в людях эти желания было вмонтировать в их мозг поведенческие шаблоны. Эти давно возникшие шаблоны продолжают управлять нашим поведением и поныне, хотя обстоятельства жизни уже не соответствуют их первоначальному смыслу.
Эти шаблоны по-прежнему продолжают влиять на нас, но не кальвинистски предопределённым, а опосредованным способом. Они пропущены через фильтр литературы, обычаев, законов и традиций — и, конечно, религии. Подобно тому как сексуальные вожделения примитивного мозга преобразуются, пройдя сквозь фильтр цивилизации, в любовные сцены «Ромео и Джульетты», примитивные правила мщения «мы или они» превращаются в нескончаемую борьбу Капулетти и Монтекки. Примитивные же законы альтруизма и сочувствия «допускают осечку», благодаря которой мы можем насладиться в шекспировской пьесе благородной финальной сценой примирения.
Наглядное исследование происхождения нравственности
Если, подобно сексуальному влечению, наше моральное чувство действительно зародилось в процессе эволюции ещё до появления религии, следует ожидать, что в ходе изучения человеческого сознания обнаружатся определённые общечеловеческие нравственные ценности, преодолевающие географические, культурные и, что очень важно, религиозные барьеры. В книге «Нравственное сознание: организация природой общечеловеческого понятия о добре и зле» гарвардский биолог Марк Хаузер развивает многообещающий подход, предложенный ранее философами-моралистами и основанный на проведении мысленных экспериментов.
Помимо прочего, исследование Хаузера позволяет познакомиться с ходом размышлений философов морали. Они выдвигают гипотетическую моральную дилемму и на основе возникающих при её решении трудностей делают выводы о нашем восприятии добра и зла. Хаузер, однако, пошёл дальше философов. Посредством размещённых в Интернете анкет он провёл психологические опросы, помогающие понять нравственные чувства реальных людей. Для нашего рассуждения интересно, что, сталкиваясь с моральной дилеммой, большинство людей выбирает одно и то же решение, причём их согласие друг с другом в отношении выбора решения значительно превосходит их способность внятно объяснить причины, побудившие их сделать такой выбор.
Именно таких результатов и следует ожидать, если нравственное чувство так же встроено в наш мозг, как сексуальное влечение, страх высоты или, по любимому сравнению самого Хаузера, наша способность к обучению языкам (особенности которых варьируют от одной культуры к другой, но базовая глубинная грамматическая структура — универсальна). Как мы увидим, ответы людей на моральные тесты и неспособность сформулировать причины выбора, как правило, не зависят от религиозных верований индивидуума или отсутствия таковых. Основная идея книги, говоря словами самого Хаузера, состоит в следующем: «Нравственные решения основываются на универсальной нравственной грамматике — выработавшейся в течение миллионов лет способности разума, используя набор базовых принципов, строить на их основе ряд возможных моральных систем. Как и в случае с языком, составляющие нравственную грамматику принципы работают вне доступной нашему сознанию зоны».
В качестве типичных дилемм Хаузер часто использовал разные варианты ситуации с отцепившимся вагоном, который бесконтрольно мчится по рельсам и угрожает жизни людей. В самом простом варианте один человек, скажем, Денис, стоит у стрелок и может направить вагон на боковую ветку, спасая таким образом жизнь оказавшихся на главном пути 5 человек. К сожалению, на боковом пути также находится один человек. Однако, поскольку жизнь одного человека противопоставляется жизни пятерых, большинство людей соглашается, что, с точки зрения морали, Денис может или даже должен перевести стрелку и спасти пять человек ценой жизни одного. При этом игнорируется вероятность того, что человек на боковой ветке может оказаться Бетховеном или близким другом.
Усложняя мысленный эксперимент, получаем всё более изощрённые моральные головоломки. Что, если вагон можно остановить, уронив на рельсы перед ним тяжёлый груз с моста, проходящего над путями? Тут никакой трудности нет: естественно, нужно уронить груз. Но что, если под рукой нет никакого подходящего груза, кроме сидящего на мосту и любующегося закатом добродушного толстяка? Почти все соглашаются, что столкнуть толстяка с моста — безнравственно, несмотря на то что с формальной точки зрения дилемма похожа на ситуацию с Денисом, когда переключение стрелки позволяет спасти пятерых, убив одного. Тем не менее большинство из нас на интуитивном уровне чувствуют, что между ситуациями существует критическое различие, хотя не каждый сумеет сформулировать, в чём оно заключается.
Сталкивание толстяка с моста напоминает ещё одну использованную Хаузером дилемму. В больнице из-за болезни важного органа, у каждого — разного, умирают 5 пациентов. Всех их можно бы было спасти, окажись под рукой подходящие донорские органы, но, к сожалению, таких органов нет. Неожиданно хирург замечает в приёмном покое здорового мужчину, у которого все 5 органов в полном порядке и пригодны для пересадки. В этой ситуации практически никто не считает, что с точки зрения морали правильно убить одного и спасти пятерых.
Так же, как и в случае с толстяком на мосту, большинство людей интуитивно чувствуют, что невинного постороннего человека нельзя приносить в жертву ради других без его предварительного согласия. Иммануил Кант сформулировал знаменитый императив, гласящий, что разумное существо никогда нельзя использовать без его согласия как средство для достижения цели, даже если эта цель принесёт благо другим. В этом, похоже, и заключается разница между толстяком на мосту (и пациентами в больнице) и человеком на боковой ветке железнодорожного пути в случае с Денисом. Сидящего на мосту толстяка просто-напросто использовали как средство остановить вагон. Налицо нарушение кантовского императива. Стоящего же на боковой ветке человека для спасения 5 других не использовали — использовали отвод дороги, на которой, по несчастному стечению обстоятельств, находился он. Но почему изложенное таким образом различие нас удовлетворяет? Кант объяснял это моральным абсолютом. Хаузер полагает, что мы имеем дело со свойством, заложенным в нас в процессе эволюции.
