Джеймс Данн - Единство и многообразие в Новом Завете Исследование природы первоначального христианства
(D) 1–е Послание Петра, видимо, было просто письмом к новообращенным, — письмом, в котором автор часто оглядывается на истоки их христианской жизни. Перфекты в 1:22сл., очевидно, подразумевают событие, произошедшее некоторое время назад. Аналогичным образом 1:5–7 отражает опыт того, как после обращения верующие ощущали на себе покров Божий. Из описания адресатов как детей (1:14) и новорожденных младенцев (2:2) можно вывести максимум то, что их обращение произошло относительно недавно. Экзегеты часто пытаются найти указания на проповедь в других частях послания: скажем, в семикратном "ныне" или в 1:8 (стих, подсказывающий картину проповедника и ликующих обращенных), — но это лишь отражение специфики текста[309].
(E) Вспомним наши предыдущие выводы. Сторонники "панлитургизма" опираются, в основном, на послания Павла и послания Павлова круга (в частности, 1 Пет). Однако, как мы видели, одна из основных черт общинной жизни в Павловых церквах — спонтанность и гибкость] богослужение было импровизированной комбинацией более признанных форм (псалмы, гимны, чтения и т. д.) с более спонтанными высказываниями (духовные песни, пророчества и т. д.) (см. выше § 34.3). В свете этого контекста и надо рассматривать те материалы (учения, увещевания и т. д.), на которые ориентируются ученые вроде Каррингтона и Сельвина. При таком подходе ясно видно: говорить о наличии в церквах Павловой миссии какой‑то установленной литургии (тем более — официального обряда крещения) не приходится.
36.4. И уж совсем не выдерживает критики гипотеза о том, что Евангелия — это лекционарии.
(A) Ни из чего не видно, что иудейские лекционарные циклы, предполагаемые особенно Гилдинг и Гоулдером, существовали уже в I в. н. э. Конечно, не исключено, что с каждым праздником были связаны какие‑то конкретные чтения их Писания, но это не означает наличия признанного праздничного лекционария.
(B) Сторонники лекционарной гипотезы обычно исходят из того, что раннехристианские церкви сохранили годовой круг иудейского календаря. Однако известные нам факты из жизни Павловых церквей говорят об обратном: Павел не хотел, чтобы его новообращенные соблюдали иудейские праздники (Рим 14:5сл.; Гал 4:10сл.; Кол 2:16сл.); см., однако, Деян 20:16. Конечно, в более консервативных иудеохристианских общинах дело, видимо, обстояло иначе. Но из чего видно, что Марку и Матфею вообще интересны иудейские праздники? Иоанн упоминает несколько праздников (Пасха, Кущи, Освящение Храма), но его цель при этом — показать, что Иисус есть исполнение этих праздников (см. выше § 34.4); любые попытки связать данные ссылки с лекционариями притянуты за уши.
(C) Лекционарная гипотеза обязательно подразумевает такое стремление к регулярности и порядку, какое мы в специфически христианском богослужении церквей I в. не находим, — ни у Павла, ни тем более у Матфея и Иоанна. Уместно вспомнить красноречивое описание богослужения II в. у Иустина Мученика: "Воспоминания апостолов и писания пророков читаются настолько, насколько позволяет время" (Апология 1.67; курсив мой. — Дж. Д.). Иными словами, даже в середине II в. продолжительность чтений не была регламентирована. А значит, и лекционарию не было места.
§ 37. Выводы
37.1. В многообразии первохристианского богослужения сомневаться не приходится. Мы видим, каким был спектр этого многообразия: верующие расходились в вопросе о том, нужно ли сохранять иудейские богослужебные традиции и в какой мере предоставить развитие формы и чина творческому вдохновению Духа в каждой общине; в вопросе о том, является ли поклонение больше делом личным или общинным (см. выше § 34.5). Существовало и разнообразие гимнов, стиль которых отражает разный настрой и разные способы богослужения и тематика которых отражает разные апологетические контексты верующих (§ 35.4).
Где же искать единство во всем этом многообразии? Не в официальных катехетических и литургических формах. Действительно, некоторые гимны получили широкое распространение (во всяком случае в церквах, испытавших влияние Павла). Предания об Иисусе объединяли верующих как минимум в той мере, в какой они повторялись, истолковывались и обсуждались за богослужением. Легко выявляются сходные стили и метафоры (опять‑таки особенно в эллинистических иудеохристианских и языкохристианских церквах). Однако именно для этих церквей было характерно свободное богослужение в Духе, где регулярные формы лишь дополняли гораздо более спонтанную молитву; кроме того, эти регулярные формы могли по–разному комбинироваться разными людьми в разных ситуациях — в спонтанном вдохновении и хвале.
37.2. С уверенностью можно говорить лишь об одном объединяющем элементе, и это — Христос. В первообщине как евреи, так и эллинисты оправдывали свой тип богослужения ссылкой на слова и дела Иисуса. Грекоязычные церкви восприняли именно те особенности первохристианского богослужения, которые восходят к земному Иисусу (особенно молитву "Абба" (Рим 8:15сл.; Гал 4:6) и молитву Господню (Мф 6:9–13/Лк 11:2–4)) или сосредоточены на прославленном Иисусе (Маранафа — 1 Кор 16:22). У Павла молящаяся община названа телом Христовым, — харизматическая община, о которой Павел говорит: "…так и Христос" (1 Кор 12:12). В Пасторских посланиях единственный гимн — гимн Христу (1 Тим 3:16), три из пяти "верных слов" — о Христе (1 Тим 1:15; 2 Тим 2:11–13; Тит 3:5–8), в равной степени о его земной и небесной миссии. У Матфея именно присутствие (прославленного) Иисуса среди верующих создает общину и возможность богослужения (Мф 18:20 — высказывание, сохранившееся в контексте предания о (земном) Иисусе); аналогично и с миссией (Мф 28:18–20). По Иоанну, богослужение, угодное Отцу, — поклонение в Духе Иисуса ("иной Параклет") и в согласии с истиной, явленной в Иисусе (Ин 4:23сл.). И наконец, в Послании к Евреям именно человек Иисус, обладающий той же плотью и кровью, что и мы, прошел впереди нас, дабы открыть идущим за ним путь в Святая Святых, само присутствие Божие (Евр 2:5–15; 10:19–22); именно этот Иисус, как первосвященник небесного Храма, помогает молящимся искушаемым (2:17сл.; 4:14–16).
То же верно в отношении раннехристианских гимнов. Действительно, как и следовало ожидать от языческих общин, мы находим хвалы Богу в Апокалипсисе и славословия Богу у Павла, а также вероисповедные формулы, исповедующие не только Владычество Христово, но и единство Бога (см. выше § 12.4). Однако в остальном главная характерная и объединяющая тема всех этих гимнов — значение, которое они придают Иисусу. Не являются исключением Еф 5:14 и псалмы из Евангелия от Луки, где главные герои — Мария и Иоанн Креститель (ибо их роль определяется отношением к Иисусу — мать и предтеча). Псалмы Луки сосредоточены на избавлении, которое принес Мессия. В остальных случаях общий элемент — Иисус прославленный. Главное вдохновение составители гимнов, очевидно, черпали в своем понимании нынешнего статуса Иисуса и его прославленного присутствия. В частности, именно вера в нынешнее прославление Иисуса подтолкнула христиан славить его, применяя к нему характеристики предсуществующей Премудрости. Не менее последовательно проводится важная мысль о тождестве нынешнего прославленного Господа с человеком Иисусом. Она формулируется по–разному: закланный Агнец; Человек (послушный Адам), ставший Господином всего (эсхатологический Адам); первенец из мертвых; воплощенное Слово, источник благодати; человек во плоти, оправданный в Духе; убитый, но воскрешенный.
37.3. Подведем итоги. Когда мы рассматриваем богослужение христианских церквей I в., то обнаруживаем единство и многообразие того же плана, которые встречались нам прежде. Средоточием единства была вера в человека Иисуса, ныне прославленного. Вокруг этого единства существовало почти безграничное многообразие.
VIII. Таинства
§ 38. Введение
Поэтому таковы признаки истинной Церкви Божьей, в которую веруем, которую исповедуем, и к которой принадлежим: во–первых, истинная проповедь слова Божия, в коем Бог открыл себя нам, как возвещают пророческие и апостольские писания; во–вторых, правильное совершение таинств Христа Иисуса, которое должно быть присоединено к слову и обетованию Божию, дабы запечатлеть и подтвердить его в наших сердцах; и наконец, правильные меры церковной дисциплины, как предписывает слово Божие, которые искореняют порок и взращивают добродетель… (Шотландское исповедание веры, 1560 г., статья 18).
Никто не возьмется отрицать, что из вышеперечисленного именно "слово Божие" и "таинства Христа Иисуса" в первую очередь объединяли и объединяют христиан, — хотя вопрос о том, какую проповедь считать "истинной" и какое совершение таинств — "правильным", более способствовал многообразию, чем единству, а взаимосвязь этих двух элементов осталась до конца не проясненной. В столетия, предшествовавшие Реформации, благодать, авторитет и единство все прочнее сосредотачивались в таинствах, а роль проповедуемого слова соответственно умалялась. Реформация круто изменила эти роли, и слово оказалось выше таинств. Тейдельбергский катехизис" говорит: "Вера рождается в наших сердцах через проповедь Святого Евангелия и укрепляется приобщением к Таинствам" (Вопрос 65). Еще резче высказался Кальвин: "Предел нелепости — возвышать таинства над Словом, которое они лишь добавляют и запечатывают"[310]. Перемена акцентов отразилась и в церковной архитектуре: в типичных протестантских церквах центральное место занимает кафедра проповедника. С тех пор полемические страсти поутихли, но различия все еще глубоки. Растет литургическое движение; его влияние особенно заметно в том, как престол все больше оказывается в центре богослужения, а кафедра становится менее значимой. При этом остается влиятельным богословие слова, которое получило мощнейший стимул от Карла Барта: "Предпосылка, которая делает провозвестие провозвестием, а значит, Церковь — Церковью, есть Слово Божие"[311]. Многие считают, что за последнее время удалось достичь гораздо большего равновесия между словом и таинством. Однако это происходит за счет сглаживания богословских проблем, которые ясно осознавались в прежние века: в частности, что значит "средства благодати́? Как именно Бог передает благодать человечеству? Какую роль здесь играют символ и рациональность? Какая коммуникация или интеграция божественного и человеческого здесь происходит?
