Сборник статей - Великий князь Константин Николаевич и Русский Иерусалим: к 150-летию основания
На подготовку и утверждение проекта Русских построек в Иерусалиме оставалось не более одного месяца еще и потому, что и великий князь, и императорская семья, и двор, и князь А.М. Горчаков в мае обычно уезжали за границу. Поэтому решения по проекту принимались лишь в общих чертах, а их дальнейшая и окончательная проработка ложились на плечи архитектора М.И. Эппингера. Именно этот факт стал причиной, по которой Строительный технический комитет Морского министерства счел необходимым официально ограничить главного строителя «только утвержденными в главных чертах проектами и исчисленную суммою»[42] и разрешил ему на месте вносить в проект построек любые изменения, которые он посчитает нужными сделать. Возможно в этот последний момент, вероятно с подачи А.М. Горчакова, согласовавшего свои действия с Синодом и получившего одобрение у императора, было принято решение разместить Русскую Духовную Миссию на предполагавшихся постройках. Это наспех проведенное решение повлекло за собой полное изменение внутреннего расклада всех сумм сметы и вызвало диссонанс в архитектурном плане и логике проекта. В итоге перепрофилирование под формат Русской Духовной Миссии здания мужского корпуса и устройство в нем особой домовой церкви привело к уменьшению этажности другого симметричного здания в котором должны были размещаться паломницы-женщины. Вопрос о появлении на территории Русских построек здания Русской Духовной Миссии также ставится нами впервые[43].
Три недели, проведенные Мансуровым в Петербурге во время подготовки проекта построек к высочайшему утверждению, подробно описаны самим Борисом Павловичем. Сразу после своего прибытия в столицу (в начале Страстной недели 28 или 29 марта 1860 г.) Мансуров был принят царем. Александр II, сообщал Мансуров отцу, «проводил меня в свой кабинет и усадил для беседы, он поблагодарил меня дважды. Великий князь был очарователен, великая княгиня Александра Иосифовна тоже. Все много говорили о тебе. Я еще не видел Императрицу, но не сомневаюсь, что буду очень хорошо принят. Все хорошо, очень хорошо»[44].
В Великий Четверг 31 марта (вероятно, с ведома А.М. Горчакова) состоялась встреча Мансурова с директором Азиатского департамента МИДа Е.П. Ковалевским, который выразил ему полное сочувствие во всем и в заключение предложил Мансурову возглавить департамент после его ухода. От этого предложения Мансуров отказался, как сам он признавался, «по многим причинам». В тот же день вновь назначенный в Иерусалим на место В.И. Доргобужинова консул К.А. Соколов был с визитом у самого Бориса Павловича и очень ему понравился. «Он кажется славным и достойным человеком; говорю я совершенно беспристрастно. Кажется, он принимает дела близко к сердцу, а это самое главное»[45].
Дипломатические контакты Мансурова по линии МИДа продолжились и на следующий день, 1 апреля. О них он пишет к жене: «Сегодня утром я во второй раз видел Соколова, а после этого ходил к князю Горчакову, министру, с которым мы имели очень долгую и интересную беседу Кажется, я его убедил во многом, так как он слушал меня внимательно и не слишком опровергал то, что называет моими обличительными речами. В целом, я доволен этим свиданием»[46].
Продолжил свое прерванное письмо к супруге Борис Павлович глубокой ночью: «Сейчас половина первого ночи. Я только что вернулся от Головнина, где мы с Оболенским втроем долго-долго обсуждали планы и проекты Эппингера, я им все показал. Головнин придерживался моего мнения, Оболенский, по большей части – противоположного. В понедельник в полдень я сделаю доклад у великого князя»[47].
Составление проекта и смет иерусалимских построек были окончены в день светлого праздника Христовой Пасхи 3 апреля 1860 г.[48] На следующий день Мансуров писал жене:
«Сегодня утром я сделал трехчасовой доклад у великого князя, он одобрил и подтвердил все планы в выражениях самых приятных для меня и для Эппингера, который также присутствовал. Главное теперь сделано, поскольку сам великий князь возьмется отстаивать наши труды в Комитете и получить одобрение Его Императорского Величества»[49]. И далее: «В конце недели должно состояться большое заседание комитета. Спустя 15 дней я надеюсь уехать и на крыльях нестись, чтобы расцеловать тебя»[50].
Предваряя итоговую встречу с императором, перед официальным утверждением проекта русских иерусалимских построек, Мансурова пожелала видеть императрица Мария Александровна «что бы рассеять все тревоги, в которые меня захотели погрузить»[51]. Речь шла о ситуации, складывавшейся вокруг епископа Мелитопольского Кирилла (Наумова), начальника Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, которому покровительствовала императрица. Введенный в заблуждение первоначальной инструкцией МИДа, предоставлявшей на его усмотрение покупку земельных участков в Палестине и попечение о русских паломниках, епископ Кирилл требовал и от вновь созданного Палестинского комитета признания исключительности своего права как полномочного представителя Русской Церкви на Востоке распоряжаться устройством русских богоугодных заведений в Святой Земле. По своему статусу епископ был выше консула, что также создавало дисбаланс в отношениях между МИДом, Русской Духовной Миссией в Иерусалиме и Палестинской комиссией.
6-го апреля встреча Мансурова с Марией Александровной состоялась и прошла, по выражению Бориса Павловича, «очень хорошо во всех отношениях». Причем, после этой приватной аудиенции у императрицы Мансурова принял Александр II, «который осыпал меня любезностями», и даже цесаревич Николай Александрович[52].
7-го апреля Борис Павлович вновь был приглашен на ужин во дворец. «Едва вернувшись в четверть четвертого, я нашел приглашение на ужин к Императору.<…> У императора ужинали: тетка Протасова, граф Блудов с дочерью (как и следовало ожидать, это было неизбежно), граф Рибопьер отец, князь Вяземский отец и Серж Урусов. Император и императрица были очень милы со мной во всех отношениях, и это уже было большой милостью пригласить меня на следующий день после того, как я был принят у императрицы. Поэтому я совершенно доволен. Их Величества сказали, что еще часто увидятся со мной до моего отъезда. Кажется, дело с годовым отпуском отлично устраивается»[53].
Еще через два дня в субботу 9-го числа Мансуров написал жене: «Мой ангел, сегодня утром я был у моего великого князя, чтобы говорить о делах, и пришел очень вовремя, т. к. он только что окончил мой труд. Он все одобрил и даже так подробно изучил вопрос, что сам наметил небольшой список вопросов, которые нужно решить. Я был очень доволен его взглядами, весьма сходными с моими. Я только что отослал свой труд членам Комитета, который должен собраться во вторник или среду вечером. К 17 <апреля> все будет окончено, если император одобрит наши доклады»[54].
Вопрос об отпуске для Б.П. Мансурова решился И апреля (в понедельник). По докладу великого князя император согласился уволить его на год за границу с сохранением содержания. Кроме этого, царь разрешил причислить архитектора М.И. Эппингера и его помощника В.А. Дорогулина к Морскому министерству и жаловал Эппингеру за труды по составлению проекта русских богоугодный заведений в Иерусалиме орден Св. Владимира 4-й степени. Об этих назначениях и о награде для архитектора хлопотал сам Борис Павлович. «Я полностью счастлив, что с ними все удачно сложилось, они очень мне помогли и верили мне»[55].
Теперь оставалось только пройти обсуждение проекта в Палестинском комитете и получить высочайшую резолюцию. Сначала комитет планировал собраться 13-го апреля, но Мансуров не успевал с подготовкой документации. Наконец в пятницу 15-го апреля состоялось финальное заседание Палестинского комитета.
«Сегодня утром собрался наш Комитет у великого князя, мы расстались лишь в половине пятого. Мы много дискутировали, но не спорили, царил мир и все устроилось к лучшему. Все наши планы одобрены. Был лишь один дом, дом для высших сословии[56], которым мне пришлось пожертвовать. К счастью, это не окончательная жертва, поскольку мы отложили его постройку на то время, когда станем богаче. Я должен полностью переделать журнал к понедельнику, в тот день ожидается подтверждение от Е[го] И [императорского] Величества. В целом, я доволен, Эппингер тоже», сообщал Мансуров жене[57].
Великий князь Константин Николаевич приказал направить все материалы по предполагаемым постройкам для экспертного заключения в Строительный технический комитет Морского министерства, через которой должно было по предварительному плану осуществляться финансирование строительства. Заключение комитета и его рекомендации, представленные великому князю 17 апреля[58], также вошли в итоговый текст журнала Палестинского комитета, который должен был поступить на утверждение царю. Изготовлением окончательного варианта этого журнала занимался лично Мансуров.
