Протоиерей Георгий Ореханов - Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой. Конфликт глазами современников
В католической среде интерес к религиозному творчеству Л. Н. Толстого выражен в гораздо меньшей степени. Это, по всей видимости, объясняется тем обстоятельством, что сам писатель не находил в католицизме никаких сродных для себя элементов. Тем не менее в католической теологической науке XX в. имеются два обширных и очень значимых исследования, Р. Квискампа и М. Мачинека (также на немецком языке), посвященных анализу богословской терминологии Л. Н. Толстого и принципам толкования им Нагорной проповеди[16]. Однако указанные два автора не ставят перед собой цель глубоко проанализировать причины и особенности конфликта Л. Н. Толстого с Церковью.
Работа М. Мачинека является единственным богословским сочинением, посвященным Л. Н. Толстому за последние 30 лет. В научной литературе, появившейся после Второй мировой войны, отдельные принципиальные вопросы рецепции антицерковной деятельности Л. Н. Толстого затрагиваются в других западных исследованиях, правда незначительных по объему, – интерес к религиозной системе Л. Н. Толстого проявляют не столько историки Церкви и богословы, сколько слависты. Здесь в первую очередь следует упомянуть фундаментальную монографию одного из ведущих ныне толстоведов Запада Р. Ф. Густафсона, сравнительно недавно переведенную на русский язык, и некоторые другие работы[17], а также одну из последних статей выдающегося немецкого слависта Л. Мюллера, посвященную осмыслению синодального акта 20–22 февраля 1901 г.[18]
На две западные монографии следует указать особо. Это классическая работа Г. Штайнера, первое издание которой на английском языке вышло еще в 1959 г. (к сожалению, нам был доступен только немецкий перевод этой книги (Steiner G. Tolstoj oder Dostojewskij. Mtinchen; Wien, 1964), а также уже упоминавшийся труд протестантского исследователя М. Дерне (Dorne M. Tolstoj und Dostojewskij. Zwei christliche Utopien. Vandenhock – Ruprecht in Gottingen. [1969]).
Работа Г. Штайнера уже получила статус классического исследования и на Западе, и в России, хотя и вызвала некоторые возражения, не имеющие прямого отношения к теме данного исследования. Однако именно в этой монографии была глубоко поставлена проблема связи религиозного кризиса Л. Н. Толстого с его художественным и философским творчеством, а также преемственности ранней и поздней фаз этого творчества. Кроме того, Г. Штайнер убедительно демонстрирует ту истину, что творчество Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского по своим истокам и основным тенденциям противостоит всей западной секулярной культуре.
Эта проблема получила развитие в монографии М. Дерне, которая имеет характерный подзаголовок: «Две христианские утопии». М. Дерне показывает, в чем заключается актуальность религиозного творчества двух великих русских писателей для современного мира, в чем сходство тенденций развития этих творческих импульсов. Это особенно важно с точки зрения соотнесения этого творчества с традиционным христианским учением, а также анализа в произведениях писателей мотивов социальной утопии с христианскими корнями.
Очень значительным по своим возможным результатам является швейцарский проект, начатый группой ученых трех швейцарских университетов в 2004 г. Авторы проекта ставят перед собой следующую научную задачу: в преддверии столетия со дня смерти Л. Н. Толстого «дать достойную оценку Л. Н. Толстому не только как “гениальному художнику”, но также как оригинальному религиозному мыслителю, который придал ценные импульсы в первую очередь евангелической теологии, а также в целом европейской философии» [19]. Результаты проекта в двух объемных томах должны быть опубликованы осенью 2010 г. Таким образом, проект в первую очередь связан с богословским исследованием творчества Л. Н. Толстого, но отдельные исторические аспекты темы найдут отражение во втором томе.
Говоря об отечественной историографии, следует заметить, что хотя отдельные вопросы, связанные с темой монографии, затрагивались и в «доперестроечной» литературе, серьезную научную разработку намеченная в дореволюционную эпоху проблематика получила только в последние 20 лет. Это замечание прежде всего относится к работам Г. Я. Галаган, А. В. Гулина, В. А. Котельникова[20], которые посвящены генезису и эволюции религиозных взглядов Л. Н. Толстого и их отражению в его художественном и философском творчестве. В этих исследованиях не только констатируется очевидный факт глубокой мировоззренческой соотнесенности творчества писателя с православной традицией, но и предпринимаются содержательные попытки выявить корни этого явления.
Отметим в этой связи первую главу монографии Е. В. Николаевой «Художественный мир Льва Толстого. 1880–1900 годы» (М., 2000), которая связана непосредственно с проблемой исторического контекста, определявшего творчество Л. Н. Толстого. Исследовательница показывает, что для второй половины XIX в. характерны поиски «новой религиозности» и «образа Христа» в литературе, живописи и музыке, поиски, обусловленные в значительной степени евангельскими мотивами и христианскими традициями русской культуры. В этом же направлении движутся поиски литературоведа А. Б. Тарасова[21], объектом научного интереса которого является преломление в художественном творчестве Л. Н. Толстого традиционных для богословского дискурса понятий «праведность», «святость» и пр.
Однако, к сожалению, в последнее время в литературе о Толстом присутствуют примеры научного невежества и трафаретности, связанные с элементарной богословской неосведомленностью. В подтверждение данного тезиса приведем только один опус. Современный автор, говоря о реформаторских устремлениях Л. Н. Толстого, указывает: «Эта надежда привела Толстого к новому представлению о Боге, к новой религии, существенно отличавшейся от канонического христианства. Опору для такого отличия он нашел в сопоставлении первоначальных текстов Евангелия (для чего ему пришлось освоить древнееврейский язык) с тем, что звучало с амвона Церкви»[22]. Автору озвученного тезиса не приходит в голову, что «первоначальные тексты Евангелия», да еще на древнееврейском языке, существуют только в его фантазиях.
Кроме того, не все ученые освободились от тяжелого идеологического груза советской эпохи: часто в добротных трудах присутствует явное или скрытое желание возложить на Церковь вину и ответственность за судьбу Л. Н. Толстого. В этом смысле характерна книга А. М. Зверева и В. А. Туниманова «Лев Толстой» (М., 2006), вышедшая в серии «Жизнь замечательных людей». Ее авторы, совершенно не понимая, что есть по существу своему Церковь, с пафосом утверждают, что Толстой в своих кощунственных 39-й и 40-й главах первой части романа «Воскресение» стремится «показать ложь, фальшь, примитивный обман ритуального представления» о религии[23]. Очень характерно также описание в книге пребывания Л. Н. Толстого в Оптиной пустыни – описание лаконичное и предельно скупое на подробности, с такого рода примечаниями: «К старцам-отшельникам идти не собирался, если не позовут. Разумеется, не позвали. В Оптиной пустыни делать было нечего и опасно долго задерживаться. Оставалось повидать сестру, проститься перед дальней дорогой»[24]. Непонятно, как здесь могло появиться это безапелляционное «разумеется» и как можно всю драматическую встречу писателя с сестрой-монахиней сводить только к желанию «проститься», когда сам писатель ясно заявлял о своем желании не уезжать от сестры и встретиться со старцами.
Еще в советское время появился ряд специальных исследований, посвященных проблеме «Л. Н. Толстой и власть», а также оппозиции «Толстой – Победоносцев» и обстоятельствам последних дней жизни Л. Н. Толстого. Безусловно, в этот период были опубликованы и важнейшие источники по этой теме. Однако необходимо отдавать себе отчет в том, что, хотя в советских публикациях и монографиях мог содержаться достаточно интересный с научной точки зрения материал, их общий подход был предельно идеологизирован. Научно-методологическая схема, рожденная в этот период времени, может быть охарактеризована следующим образом: Толстой заблуждался в своих духовных поисках, но его критика государства и Церкви носила прогрессивный характер. Отлучение Толстого – акт расправы над ним и русской Церкви, и русского государства, и лично К. П. Победоносцева, и в негативном восприятии этого акта были единодушны все передовые русские люди[25].
Даже поверхностный анализ имеющихся в руках у исследователей документов показывает, что эти выводы не выдерживают серьезной научной критики – они либо совершенно ошибочны, либо нуждаются в существенной корректировке. Как это ни парадоксально, принципиально важная с исторической точки зрения проблема отлучения Л. Н. Толстого в современной науке также не может считаться даже удовлетворительно поставленной. Происходит это по причине, уже неоднократно указанной выше: без использования специальных методов церковно-исторического (и отчасти богословского) исследования история отлучения Л. Н. Толстого от Церкви будет выглядеть только как акт личной мести К. П. Победоносцева, в котором Церковь и государство стали безусловными союзниками. Именно так и смотрят на проблему большинство современных «светских» исследователей: отлучение писателя есть одновременно акт несправедливости и своеобразное историческое недоразумение, которое как можно скорее (например, к столетию со дня смерти Л. Н. Толстого) должно быть исправлено.
