Андрей Кураев - Дары и анафемы
Иной сборник языческих свидетельств о человеческих жертвоприношениях в античном мире составляет христианский писатель конца II века Климент Александрийский: «Мессенец Аристомен заколол триста человек Зевсу Итомскому, полагая, что столь великие и вместе с тем столь изысканные гекатомбы совершил при благоприятных предзнаменованиях. В том числе закланных был и Теопомп, царь лакедемонян, благородное и жертвенное животное. Тавры — племя, населяющее полуостров Таврику, тех из чужестранцев, которых они у себя захватят, после того, как те, плывя по морю, сбились с пути, сразу приносят в жертву Артемиде Таврической. Эти заклания Еврипид вывел в трагедии. Моним же в „Собрании удивительных вещей“ рассказывает, что в Пелле, городе Фессалии, приносят в жертву Пелею и Хирину ахейцев. Аентиклид в книге „Возвращения“ сообщает, что ликтийцы (это критское племя) закалывают Зевсу людей, а лесбосцы подобную жертву приносят Дионису, по словам Досида. Фокейцы же (не премину сказать о них), как Питокл повествует в третьей книге „О согласии“, устраивают человеческсие всесожжения Артемиде в Таврополье. Житель Аттики Эрехтей и римлянин Марий принесли в жертву собственных дочерей: один — Персефоне, как сообщает Демарат в первой книге „Трагедийных деяний“, другой же, Марий, — Аверрункам, как рассказывает Дорофей в четвёртой книге "Италийской истории» (Климент Александрийский. Увещание к язычникам. 42,2-7).
И римляне не были чужды этому обычаю. В 536 г. во вторую пуническую войну по совету Сивиллиных книг на базарной площади были живьём зарыты в землю два галла и два грека (по мужчине и женщине)[301]. В крайне стеснённых обстоятельствах употреблялся обет священной весны. В силу этого обета все, что родится в будущую весну живого, не исключая и людей, должно быть принесено в жертву богам. Убивать, впрочем детей не решались в историческое время, а давали им вырасти до зрелого возраста и затем выпроваживали их за пределы своего отечества на все четыре стороны. Подобный обет раз сделали и Римляне в начале второй пунической войны (537 г.), ограничив, впрочем его одними жертвенными животными и через 21 год действительно исполнили обещанное[302]. Был у римлян и своеобразный ритуальный штрафбат — Devotio: посвящение человека в искупительную жертву за государство. У римлян полководец мог обречь в жертву подземным богам кого угодно из списка воинов, чтобы чрез это отвратить гнев богов от своего войска. Обречённый бросался в самый пыл сражения и если был убит, это значило, что жертва принята богами благоприятно. Если же он оставался в живых, то вместо него все-таки хоронили изображение человека и над ним приносили очистительную жертву[303].
Язычники и сами со временем начали гнушаться подобными практиками: “ — Смотри, что ты делаешь, преступный Дамид! Своими словами ты едва не опрокидываешь храмы и алтари богов. — Не все алтари, Тимокл. Ведь что ж в них дурного, если они полны благовоний и фимиама? Но я увидел бы охотно свергнутых со своих оснований алтари Артемиды в Тавриде, на которых эта дева наслаждалась известными всем жертвоприношениями, радовавшими её” (Лукиан. Зевс трагический, 44). «Известные всем жертвоприношения” Артемиде — это намёк на историю Ифигении…
В Аркадии богу Ликею «обыкновенно» приносили в жертву мальчиков (Августин. О Граде Божием. 18, 17).
"В историческую эпоху здравое чувство Греции победоносно борется с этим страшным пережитком. Где человек заменяется жертвенным животным[304]; где — куклой; где человек остаётся человеком, но жертвоприношение заменяется окроплением жертвенника его кровью, или же его сбрасывают со скалы, принимая меры к тому, чтобы он был спасён; где, наконец, очень редко, — и это было самым строгим отношением к старине, — для жертвоприношения приберегают присуждённого к смертной казни преступника. Все это были так называемые «фармаки», то есть средства «исцеления» государства от болезни"[305].
И все же — было… Было и в Греции, было и на Руси.
Рассказ «Повести временных лет» о том, как Перуна пустили в плавание по Днепру, перестаёт казаться «разрушением культурных памятников родной старины», если вспомнить, что Перуну ещё за несколько лет до года Крещения принесли в жертву христиан: «В год 6491 (983) пошёл Владимир против ятвигов, и победил ятвигов, и взял их землю. И пошёл к Киеву, принося жертвы кумирам с людьми своими. И сказали старцы и бояре: „Бросим жребий на отроков и девиц, на кого падёт он, того и зарежем в жертву богам“. Был тогда варяг один, а двор его стоял там, где сейчас церковь святой Богородицы, которую построил Владимир. Пришёл тот варяг из Греческой земли и исповедовал христианскую веру. И был у него сын, прекрасный лицом и душою, на него-то и пал жребий, по зависти диавола. И посланные к нему, придя, сказали: „На сына-де твоего пал жребий, избрали его себе боги, чтобы мы принесли жертву богам“. И сказал варяг: „не дам сына моего бесам“. Посланные ушли и поведали об этом людям. Те же схватили оружие, пошли на него и разнесли его двор. Варяг же стоял в сенях с сыном своим. Сказали ему: „дай сына твоего, да принесём его богам“. И кликнули, и подсекли под ними сени, и так их убили. И не ведает никто, где их положили»[306]. До Крещения Владимира и Руси оставалось пять лет…
Не от жестокости люди приносили столь страшные жертвы — скорее от отчаяния. Слишком далёк Бог. Слишком близки боги. И слишком непостоянен у них характер: сегодня помогают — завтра издеваются. И как жест последней надежды люди убивали друг друга перед лицом богов: может, хоть это сделает вас милосерднее…
Нельзя понять Евангелие без рассказа о грехопадении. Нельзя понять сияние Фаворской горы без знания той пропасти, в которую скатились люди. Долго человечество карабкалось к той «полноте времён», когда ему можно было дать Евангелие. За это время не только много воды утекло — но и много крови у многих алтарей.
Есть смутный отблеск правды в этих кровавых блужданиях религиозного чувства. Действительно, «без пролития крови не бывает прощения» (Евр. 9,22). Кровь есть жизнь, и человек ощущает потребность именно жизнь, «весь живот наш» вверить, посвятить горнему миру. Кроме того, Бог просит людей: «Сыне, дай мне сердце твоё». Но и духи также хотят всецело подчинить себе людей. Поистине, по слову Достоевского, — «здесь дьявол с Богом борются, и поле битвы сердца людей». Союз должен быть не поверхностен, он должен быть заключён не на периферии человеческой жизни, а в её глубине — в сердце. И вот духи просят: так вынь это сердце наружу и дай его нам. Как жест вверения себя духовным владыкам, человек льёт кровь свою и кровь жертв.
И у семитов в доветхозаветные времена был культ человеческих жертв. Жертвоприношение Иеффая (Суд. 12) предстаёт как отголосок архаичной практики. По весьма вероятной догадке В. Розанова, обряд обрезания родился как замена ханаанскому обычаю жертвопришения первенцев[307].
И все же не кровь людей, но кровь животных льётся в мире Ветхого Завета. Это — лучше, чем «вечерняя жертва восьми молодых и сильных».
Тем не менее, если знать техническую сторону ветхозаветных ритуалов, то планы восстановления иерусалимского Храма и древнееврейского богослужения не вызывают энтузиазма.
КАК ПРИНОСИЛИ ЖЕРТВЫ В ИЕРУСАЛИМСКОМ ХРАМЕ
Священники ходили по потокам крови и их руки были в самом буквальном смысле «по локоть в крови». Более того — они сами и проливали эту кровь. Вот приносят в жертву горлиц: “Как совершается хаттат из птиц? Он помещает оба её крыла между своими двумя пальцами и обе ноги её между своими двумя пальцами и вытягивает шею её на своих пальцах и щемит ногтем против затылка, но не отделяет головы и окропляет её кровью стены жертвенника, а остальную кровь выжимал на песок… Как совершается всесожжение из птиц? Он щемит голову её против затылка, отделяет и выжимает её кровь на стену жертвенника, затем берет голову, прижимает место отщемления к жертвеннику, обтирает солью и бросает на огонь жертвенника,… затем он разрывает туловище и бросает в огонь жертвенника… разрывает рукой, но не ножом” (Талмуд. Трактат Зевахим. гл.6,4-6)[308].
Ветхозаветным законом предписывалось ежедневное принесение жертвы: «Вот что будешь ты приносить на жертвеннике: двух агнцев однолетних каждый день постоянно; одного агнца приноси поутру, а другого агнца приноси вечером» (Исх. 29,38-39). Ежедневное утреннее жертвоприношение ягнёнка начинается с того, что, дождавшись первых солнечных лучей, священник говорит тем, за кого приносится жертва: «выйдите и принесите ягнёнка из камеры ягнят». Ягнёнку связывали переднюю ногу с задней («Комментаторы понимают это так: ягнёнка не вяжут, но священники держат его за ноги»). «Голова обращена на юг, а лицо поворачивалось на запад. Заколающий стоит на востоке лицом на запад. Снимавший кожу не ломал задней ноги, но придырявливал колено и вешал; кожу снимал до груди; дойдя до груди, он срезал голову и передавал её тому, кому выпала голова; затем срезал голени и передавал тому, кому они выпали; он доканчивал снятие кожи, разрывал сердце, выпускал кровь его, отрезал руки (передние ноги) и передавал их тому, кому они выпали на долю; приходил к правой ноге (задней), отрезал её и передавал тому, кому она выпала, а с нею оба яичка, затем он разрывал его и весь оказывался перед ним открытым; он брал тук и клал на место отреза головы, сверху; затем брал внутренности и передавал тому, кому они выпали, чтобы он их обмыл. Он брал нож и отделял лёгкое от печени и палец печени от печени, но не сдвигал их с места; он прободал грудь, обращался к правой стенке и резал, спускаясь до позвоночника, но не доходил до позвоночника, а доходил до двух мягких рёбер; он это отрезал и передавал тому, кому это выпало, а печень висела на этом. Он обращался к шее и оставлял при ней два ребра с одной стороны и два ребра с другой, отрезал и передавал тому, кому она выпала на долю, а дыхательное горло, сердце и лёгкие висели на ней. Он обращался к левой стенке и оставлял при ней два мягких ребра сверху и два мягких ребра снизу и столько же оставлял у другой стенки; он отрезал её и передавал тому, кому она выпала на долю, а позвоночник с нею и селезёнка висит на ней. Он обращался к хвосту, отрезал его и передавал тому, кому он выпал на долю, а курдюк, палец печени и обе почки с ним. Затем он брал левую заднюю ногу и отдавал тому, кому она выпала на долю. Оказывается, все они (участники жертвоприношения) стоят рядом с жертвенными членами в руках; первый с головой и задней ногой: голова в правой руке, нос обращён к верхней части руки, рога между пальцами, место зареза наверху и тук над ним, а правая задняя нога в его левой руке с местом кожи наружи; второй с двумя передними ногами: правая в его правой руке, а левая в его левой, и их место кожи снаружи; третий с хвостом и ногой: хвост в правой руке, курдюк свешивается между его пальцами, а палец печени и две почки с ним, а левая задняя нога в левой руке…» Всего так стоят 9 участников утреннего жертвоприношения. Они отправлялись и клали свои доли на нижней половине кевеша к западу, солили их, сходили, приходили в камеру газит, чтобы читать Шема" (утреннюю молитву). (Талмуд. Трактат Тамид гл. 3,3-4,3)[309].
