Валериан Лункевич - Подвижники и мученики науки
Клетки больших полушарий, говорит Павлов, в высшей степени чувствительны к малейшим колебаниям внешней среды и должны быть тщательно оберегаемы от перенапряжения, чтобы не дойти до органического разрушения[31].
Торможение означает временное (по тем или иным причинам) угнетение, ослабление, задержку работы ка-кого-либо центра мозговой коры или всей коры.
Сильное раздражение клеток коры больших полушарий головного мозга дальше определенного предела вызывает, как бы охраняя их от перенапряжения, временное торможение их работы. Более сильные условные рефлексы, действуя одновременно с другими, более слабыми, могут тоже вызывать торможение последних.
Работы, проведенные в лабораториях И. П. Павловым и его сотрудниками, показали, что сон является по существу периодом, когда большая часть центров коры головного мозга (или все они целиком) охвачены тормозным процессом, необходимым мозгу для восстановления питательных запасов нервных клеток, истощающихся в период бодрствования.
Учение И. П. Павлова явилось блестящим развитием, углублением и экспериментальным обоснованием идей его славного учителя и предшественника И. М. Сеченова, отца русской физиологии, намеченных им в книгах «Рефлексы головного мозга», «Физиологические очерки», «Физиология нервных центров» и др.[32]
Благодаря исследованиям Павлова стало ясно, что работа мозга неразрывно связана с возникновением у нас различных ощущений, понятий, мыслей и желаний, т. е. наших душевных переживаний. Эти переживания изучает наука психология, материальную объективную базу которой составляет, по Павлову, физиология (жизнедеятельность) всего нервно-мозгового аппарата человека.
Это учение Павлова создало твердую почву для новой, материалистической психологии, бьющей по всем идеалистически-церковным учениям о божественном происхождении душевной жизни человека.
Не будучи в состоянии научно опровергнуть учение Павлова, некоторые церковники пытаются подорвать это учение хитрой ссылкой на то, что сам-де Павлов оставался до конца своих дней религиозным человеком.
Был ли Павлов в действительности религиозным человеком? Нет, не был. Утверждение о якобы религиозности Павлова основывается на фальши, а именно на подмене сущности религии ее формой. В самом деле, в чем заключается сущность религии? В слепой вере в потусторонние, сверхъестественные силы, в какого-то бога (или богов), создавших мир и по своей воле управляющих им.
Формой же религии являются насаждаемые церковниками всевозможные обряды, разные у разных народов и изображающие общение людей с богом в виде крещения, произнесения и пения молитв на разные случаи жизни, исповеди, публичные покаяния — с самоистязанием или без него, крестные ходы и т. д. Роль таких привычно действующих на воображение обрядов — создавать и поддерживать в массах дух смирения, покорности властям и хозяевам. Ведь верить в бога — значит не думать об устранении всех зол и несправедливостей мира, предоставив все воле божьей.
Так в чем же проявилась приверженность Павлова религии? Да в том, говорят обличители, что его видели с женой в церкви. А если он при этом не молился, а только слушал привычное с детства церковное пение? А если он заходил в церковь не по собственному побуждению, а лишь сопровождая свою верующую жену?.. Но вот что не вызывает никакого сомнения и никаких кривотолков, так это тот факт, что всю свою сознательную жизнь Павлов посвятил борьбе со слепой верой, неутомимо исследуя закономерности природы, исключающие всякую мысль о божьем произволе, о существовании чего-либо сверхъестественного и непознаваемого.
Павлов верил в науку, в ее плодотворную, способную изменить мир роль. Но эта вера Павлова в науку не была слепой: она покоилась на доказуемости ее завоеваний, на постоянной тщательной проверке ее положений. Отсюда его страсть экспериментатора, его потребность тысячу раз повторять любой опыт, привнося в него каждый раз новые и новые условия.
Неутомимый правдоискатель и человеколюбец, Павлов горел жаждой служить трудовому народу, служить своей родине. Это ярко сказалось, между прочим, в тяжелые годы гражданской войны в его отказе уехать из России за границу, под крылышко капиталистов, куда они старались увлечь его всяческими соблазнами благополучия, богатства и почестей…
Завоевавшее мировую известность павловское учение об условных рефлексах и о высшей нервной деятельности человека оказывает большое влияние на ряд других наук. Оно помогает философии тем, что, утверждая материальные основы психологии, подтверждает некоторые важные положения диалектического материализма. О влиянии учения Павлова на науку психологию мы говорили выше. Очень много дает учение Павлова медицине, ибо нет такой отрасли ее, на которой не сказалось бы влияние исследований Павлова, — это особенно относится к пониманию и лечению нервных, психических, сердечных, гипертонических, язвенных и других болезней. Педагогика также находит в работах Павлова исключительно полезный для себя материал.
Хочется еще раз остановиться на поразительном сходстве Павлова с Дарвином. Необычайная честность мысли, тонко развитая научная совесть — вот что составляет одну из характерных черт Павлова как ученого. Он беспощадно удалял все ложное, наносное. Он сурово преследовал в своих замечательных лабораториях всякое верхоглядство, поспешные, необоснованные заключения; ему были прямо ненавистны «мнимо ученые болтуны, легко порхающие над фактами…» И как ученый, и как человек Павлов никогда не занимался приспособленчеством, никогда не кривил душой, никогда не лицемерил. Это был настоящий человек.
Павлов прекрасно знал — и другим это внушал, — что сделанная им и его лабораторией огромная работа — далеко еще не все, что нужно знать для полного понимания деятельности головного мозга: необходимо еще постичь и ту наиболее сложную часть этой деятельности, которую мы называем словом «сознание» (мысль, чувство, воля). Материалистическая база для понимания этого процесса была Павловым заложена. Пути для познания его были открыты, общие законы установлены. И все же осталось сделать многое. Со всем присущим ему беспристрастием Павлов сознавал это. И горячо, страстно мечтал довести начатое им дело до конца. Незадолго до смерти он с жаром говорил:
«Я хочу жить, хочу долго жить — до ста лет и даже больше. Я только начал работу и своими руками, непременно своими руками, хочу ее закончить хотя бы вчерне».
Закончить не привелось… Это задача его талантливых учеников и идущей за ними молодежи. Это их долг перед великим учителем, и лучшего памятника для него не нужно.
Лучшая характеристика Павлову невольно дана им самим в прекрасном письме-завещании его советской молодежи. Основные мысли этого письма должны стать руководящим принципом, путеводной нитью в работе каждого ученого, особенно начинающего.
«Последовательность, последовательность, последовательность… — подчеркивает Павлов. — Изучите азы науки, прежде чем взойти на вершины ее. Никогда не беритесь за последующее, не усвоив предыдущего. Никогда не пытайтесь прикрыть недостаток знаний хотя бы самыми смелыми догадками и гипотезами. Приучайте себя к сдержанности и терпению. Научитесь делать черную работу в науке. Изучайте, сопоставляйте, накопляйте факты… Но, изучая, экспериментируя, наблюдая, старайтесь не оставаться у поверхности фактов. Не превращайтесь в архивариусов фактов. Пытайтесь проникнуть в тайну их возникновения. Настойчиво ищите законы, ими управляющие.
Второе — это скромность. Никогда не думайте, что вы уже все знаете… Не давайте гордыне овладеть вами. Из-за нее вы будете упорствовать там, где нужно согласиться. Из-за нее вы откажетесь от полезного совета и дружеской помощи…
Третье — это страсть. Помните, что наука требует от человека всей его жизни. И если у вас было бы две жизни, то и их бы не хватило вам. Большого напряжения и великой страсти требует наука от человека. Будьте страстны в вашей работе и ваших исканиях!»
Сам Павлов является идеальным воплощением этого беспримерного по глубине и искренности завещания.
Всю свою научную жизнь он последовательно и терпеливо изучал, сопоставлял и накоплял факты, наблюдая и экспериментируя, производя опыты, отличающиеся удивительным остроумием и тонкой, «кружевной» отделкой. Но факты не заглушили творческих взлетов его ума, ибо он никогда не останавливался на их внешних показаниях, никогда не был «архивариусом фактов», а всегда старался проникнуть в тайну их возникновения и упорно искал законы, ими управляющие.
Свою научную работу он вел, не преувеличивая того, что знает, и не преуменьшая того, чего еще не успел узнать: ученая спесь, гордыня, упорство, не желающее из ложного стыда признавать свои промахи, — были чужды ему.
