Алексей Лебедев - Исторические очерки состояния Византийско–восточной церкви от конца XI до середины XV века От начала Крестовых походов до падения Константинополя в 1453 г.
Лишь только совершился факт завоевания Константинополя латинянами, как начался ряд мер, направленных к стеснению и подавлению православной веры и Церкви; и это продолжалось во все более чем пятидесятилетнее правление латинских императоров в Константинополе. Оказалось, что сам папа Иннокентий лишь исполнял пустую формальность, когда порицал крестоносцев за взятие Византии; в душе же он был рад такому событию и восхищался возможностью важных религиозных последствий. Эти свои задушевные мысли Иннокентий выразил в письме на имя епископов и аббатов, бывших в среде крестоносцев в Константинополе. Папа патетически писал: «В Писании сказано, Бог пременяет времена и поставляет царства; в наше время, к нашей радости, это, видимо, исполняется на царстве Греческом. Бог передал Византийскую империю от гордых — смиренным, от неповинующихся — послушным, от отделившихся — верным сынам Церкви, т. е. от греков — латинянам».[27] В другом письме на Восток папа выражает надежду, что с завоеванием Константинополя обратятся к римской вере не только византийцы, но и Иерусалим с Александрийской церковью.[28] С этой целью Иннокентий делает распоряжения, которые грозили опасностью и вере, и церкви Греческой. Еще в том же году, когда совершилось занятие Константинополя западными, папа предписывал поставить в Константинополе священников и клириков для исполнения латинского богослужения; при этом папа внушительно замечал, что было бы достойно порицания оставаться без богослужения по римскому обряду там, где, быть может, латинскому народу навсегда суждено оставаться властителем.[29] Под влиянием таких идей, латинский патриарх в Константинополе, которого поспешили поставить западные, приходит скоро к вопросу: уж не следует ли насильственно обратить греков к латинству? С этим вопросом патриарх адресуется к Иннокентию. На первый раз папа отвечает на этот вопрос не совсем определенно, но во всяком случае с явным наклонением в пользу положительного решения предложенного ему вопроса. Иннокентий писал патриарху: «Если греки не могут быть отклонены тобой от их богослужения и от их совершения таинств, то оставь им и то и другое, — пока я по зрелом размышлении не положу относительно этого дела чтолибо другое».[30] Этого зрелого размышления недолго ждали греки со стороны папы. В 1213 г. возгорелось сильное гонение на греческих христиан со стороны латинян. Это гонение получило особенную напряженность по прибытии в Константинополь папского легата Пелагия (кардинала, епископа Альбанского), поразившего греков как своею надменностью, так и пышностью свиты, блиставшей пурпуровым цветом одежды, на который, по понятию туземцев, имели исключительное право только императоры. Он начал свою деятельность угрозами и преследованием всех, отказавшихся повиноваться уставам Римской церкви; запретил греческое богослужение, ввергнул в темницу православных священников и монахов, грозя упорным даже смертной казнью. Многие из них искали спасения в бегстве, между тем как знатнейшие византийцы, встревоженные жестокими мерами, требовали от тогдашнего латинского императора в Константинополе Генриха (Эрика по греческому произношению) отвращения гонения. Они прямо говорили императору: «Мы признаем твою власть, но во внешних только делах, а не в духовных и делах совести. Мы не можем отказаться от своих обрядов и от того, что считаем священным для себя». Опасаясь возмущения в самых стенах столицы, император Генрих велел отпереть греческие церкви и освободить из темницы монахов и священников, пострадавших за приверженность к православию.[31] Но конечно, эта мера не изгладила того тяжелого, мучительного впечатления, какое должны были производить и производили на греков самоуправство и нетерпимость латинян.
В таких‑то чертах изображается историками отношение латинян к грекам в XII и XIII вв. Что, кроме чувства глубочайшего нерасположения, могли в себе воспитывать греки в отношении к западным христианам? Рознь, которая все более и более устанавливалась между двумя христианскими народами, делалась еще резче, решительнее, когда и греки, со своей стороны, в рассматриваемое время не упускали также случая вредить латинянам на Востоке. Они пользовались представлявшимся случаем, чтобы на заносчивость и грубость латинян отвечать причинением им неприятностей. Их терпение, в особенности с течением времени, истощалось, и жестокость являлась возмездием этому народу за его Деяния. Если прочтем у Никиты Хониата рассказ об отношении греков при императоре Мануиле к армии одного вождя крестоносцев, Конрада III, то увидим, что еще до разграбления Константинополя греки подозрительно и недружественно смотрели на полчища латинян, пугавшие первых своими передвижениями через области восточной империи. Жители греческих городов затворяли ворота, когда приближались к ним крестоносцы; продажу съестных припасов вели особым образом: греки спускали веревки со стены и требовали, чтобы крестоносцы привязывали к ним монеты, следующие за продаваемые вещи, а затем уже спускали на тех же веревках хлеб и прочие съестные припасы, причем продавцы не только обвешивали и обмеривали покупателей, но даже и вовсе ничего не давали, получив деньги вперед, или же примешивали к проданной муке известь, вредную для здоровья. Сам император не оставался в стороне от этих действий. Он или приказывал делать тайные засады против проходивших войск, или же подговаривал турок напасть врасплох на крестоносцев.[32] Так относились греки к крестоносцам, временным гостям своих стран, так же или даже хуже относились они к латинянам, еще ранее того осевшим в Византийской империи. Достоин исторического внимания следующий случай взрыва народного негодования со стороны греков против латинян во второй половине XII в. На престол византийский вступает Андроник I, имевший повод к неудовольствию на латинян. Этого было достаточно для византийцев, чтобы произвести избиение латинян в Константинополе. По словам Никиты Хониата, «жители Византии поднялись против латинян, согласившись между собой на дружное нападение, — началась битва на суше и море. Латиняне бросились спасать себя, кто как мог, оставив на произвол грабителей свои дома, полные богатства. Одни из них рассеялись по городу, другие укрылись в знатных домах, иные искали спасения на кораблях единоплеменников. А кто был пойман, те все были осуждены на смерть и все без исключения лишились имущества».[33] Западный историк того времени Вильгельм Тирский передает рассказы об ужасных вещах, случившихся в это восстание греков на латинян. «Целая часть города, населенная латинянами, — говорит он, — была выжжена. Также церкви, в которых многие из них искали себе убежища, были преданы огню. В латинском госпитале больные были сброшены со своих кроватей. Даже кости умерших латинян были вырыты из могил и влачимы по улицам и переулкам. Папский легат, кардинал Иоанн, был обезглавлен, и голова его была привязана к хвосту собаки, которая и разгуливала по городу. Греческие священники и монахи, — по словам Вильгельма, — показывали при этом самое деятельное участие. Они награждали деньгами убийц, ходили по домам и отыскивали скрывшихся в них латинян и отдавали их палачам. Более 4000 латинян, в качестве рабов, было продано туркам и другим варварам. Латиняне, со своей стороны, убегая на кораблях из Константинополя, грабили все греческие города, какие только встречались на пути, а жителей избивали мечом».[34]
Вот те факты глубокой национальной вражды, в каких в XII и ΧΠΙ вв· выражалось взаимное нерасположение латинян и греков. Эти факты имели место собственно в политических и общественных отношениях двух христианских народов, но они совершенно естественно в то же время полагали новые неодолимые препятствия к братолюбивому сближению Востока с Западом и в области религиозной. Заклятые враги в жизни не могли быть друзьями по убеждениям. Латиняне видели в греках людей негодных во всех отношениях и, следовательно, низко ценили и религиозные обряды, и убеждения их; в свою очередь, греки видели в латинянах варваров во всех отношениях, не исключая религии.
Теперь, в каких церковно–исторических фактах выражалась все более и более возраставшая неприязнь Латинской церкви к Греческой и наоборот в рассматриваемое время — неприязнь, которая и до этого времени была сильна, а вследствие рассказанных нами обстоятельств еще удесятерилась?
Уже при самом начале крестовых походов находим, что религиозная рознь между латинянами и греками была глубока и решительна. Один из первых вождей крестоносцев писал другому вождю (Боэмунд — Готфриду): «Знай, мой возлюбленный, что ты имеешь дело с самыми опасными зверями и с самыми недостойными людьми, — так назвал он греков. — Все их помыслы обращены лишь к тому, чтобы погубить весь народ латинский. Я знаю злобу и непримиримую ненависть греков к латинянам». В ответ на это письмо было получено уведомление такого рода: «Обо всем этом я знал и раньше на основании общественных толков, а теперь в этом же убедился самым делом». Следовательно, со слепою ненавистью к грекам латиняне и приходили с Запада на Восток. Неудивительно после этого, если латинские хронисты с постыдным равнодушием рассказывают о сожжении латинянами греческих городов, с их, как они называли, еретическими жителями.[35] Со своей стороны, греки считали и называли латинян прямыми еретиками и отступниками от Церкви.
