Кристофер Райт - Познавая Иисуса через Ветхий Завет
Поэтому отцовство Яхве не было метафорой, характеризующей чувства. Скорее, речь шла, с одной стороны, о власти, а с другой, — о послушании, причем в рамках доверительных отношений, из которых израильтяне могли извлекать пользу и благодаря которым они могли получать защиту. Уже сейчас можно понять, как вышесказанное соотносится с тем, что Иисус осознавал Бога как Своего Отца, поскольку власть, готовность повиноваться и полное доверие были главными признаками тех близких отношений, которые Он демонстрировал в Своей жизни.
СЫНОВСТВО ИЗРАИЛЯ И ЗАВЕТХотя в еврейской Библии идея отцовства Яхве не так важна, как идея завета, между этими явлениями существует тесная связь. При анализе текстов, где используется язык отцовства и сыновства, обнаруживается интересный двойной аспект, который аналогичен двойному характеру самого завета, а именно: отношения между Израилем и Богом были фактом, состоявшимся благодаря Богу, а также требованием, которое Израиль должен был исполнять. Завет был одновременно и утверждением, и побуждением. Что касается сыновства, этот же самый двойной аспект возникает, когда мы замечаем различие между фрагментами, где Израиль называется «сыном» (в единственном числе), и фрагментами, где Израиль называется «сыновьями» или «детьми» (во множественном числе).
1) Национальный уровень
Есть несколько отрывков, где Израиль как единое целое называется сыном Яхве или же Яхве изображается как Отец всего народа. К ним можно отнести Исх. 4:22; Втор. 32:6,18; Ос. 11:1; Иер. 31:9; Ис. 63:15,16; 64:8.
Суть здесь в том, что Израиль как народ существует благодаря Божьим деяниям, связанным с творением и воспроизводством. Бог был отцом и Израиль был Его сыном, потому что Бог их создал. И положение сына Яхве они занимали не в силу выбора, действия или какого–то достоинства, — сыновство Израиля — данность, которая соотносится с безусловной данностью избрания Израиля и завета. Это было исключительно вопросом божественной инициативы. Израиль был «первородным сыном Яхве» исключительно потому, что Он создал его как народ, так же как он был «народом Яхве» исключительно потому, что Он возлюбил его и избрал его для Себя (см.: Втор. 7:6 и дал.). Сыновство здесь — в значительной степени привилегия.
2) Личностный уровень
Есть другие отрывки, где Израиль называется сыновьями Яхве (во множественном числе). К ним можно отнести: Втор. 14:1; Ис. 1:2; 30:9; Иер. 3:22.
Главная тема этих отрывков — обязанность израильтян демонстрировать перед Яхве свою верность и послушание, которые требуются от сыновей. Так, во Втор. 14:1 утверждается, что «сыны» Яхве, святого Бога, должны сами быть святыми. В большинстве пророческих отрывков, где есть эта метафора, слово «сын» стоит во множественном числе, и израильтяне обвиняются в неисполнении своей сыновней обязанности — жить в повиновении Богу. Например, в вышеупомянутых текстах они — «мятежные дети», «лживые дети». Этот второй аспект сыновства Израиля, несомненно, сочетается с другим аспектом основанных на завете отношений, а именно с требованием послушания, которое относилось ко всем отдельным членам израильского общества.
Итак, мы обнаруживаем, что в одной и той же метафоре, характеризующей отношения отца и сына, содержатся оба полюса завета: Божья инициатива и послушание Израиля.
Во Второзаконии добавляются две другие идеи, которые делают метафору еще более глубокой. Во–первых, здесь используется «язык наследия» — важная особенность Второзакония. В книге вся земля неоднократно характеризуется как наследие Израиля. Это еще один способ выразить и подчеркнуть, что Израиль — сын Яхве, ибо это первородный сын, который обладает правом наследования. Этот образ наследия в точности соответствует первому аспекту сыновства Израиля, то есть это нечто, дающееся бескорыстно и без каких–либо условий, ибо это то, что неоднократно подчеркивается во Второзаконии, когда речь заходит о даровании земли Израилю.
Во–вторых, во Второзаконии используется «язык любви». Во Второзаконии любви придается огромное значение! Здесь любовь Яхве к Израилю выдвигается на первый план (см., напр.: Втор. 7:7 и дал., а также другие отрывки). Именно Второзаконие цитирует Иисус, когда Его спрашивают о самой великой заповеди закона: «И люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всеми силами твоими» (Втор. 6:5; ср.: 10:12). Итак, любовь во Второзаконии — это чувство, которое может быть заповедано, и, следовательно, означает гораздо больше, чем чувство или привязанность, которая бывает между отцом и сыном. Это скорее вопрос верности и послушания в рамках установленного порядка отношений отца и сына. Некоторые ученые даже утверждают, что сыновняя любовь — синоним послушания, вытекающего из завета. Иными словами, любить Бога — то же самое, что слушаться Бога и соблюдать завет.
Теперь, возвращаясь к Новому Завету, можно выявить некоторые из этих ветхозаветных образов, которые касаются Иисуса как Сына Божьего. В предыдущей главе мы говорили о том, что сменяющие друг друга заветы еврейской Библии сходятся в одной точке — в Иисусе как инициаторе Нового Завета. Осознав, что Он представляет Израиль, Иисус выражал это разными способами. Говоря о Себе, например, как об истинной «виноградной лозе» (см.: Ин. 15:1 и дал.), Он использовал ветхозаветные образы Израиля как виноградной лозы, или виноградника Яхве. Он также характеризует Себя как наследника (см.: Мк. 12:7), и «язык наследия» становится частью христианского словаря, благодаря чему можно теперь описывать различные аспекты христианского опыта, ссылаясь на Иисуса Христа, Который «наследник всего» (см.: Евр. 1:2).
На Иисусе как на Сыне Божьем лежит обязанность быть истинным сыном, который преуспел там, где Израиль потерпел неудачу; повиновался Божьей воле там, где Израиль был мятежным; был послушным там, где Израиль проявлял непослушание. Это была одна из сторон искушений в пустыне после Его крещения, что более полно мы рассмотрим в следующей главе.
Автор Послания к Евреям, который более, чем какой–либо другой новозаветный автор, воспевает высокое положение Иисуса как Единственного в своем роде Сына Божьего, также связывает Его сыновство с послушанием и страданием. «Хотя Он и Сын, однако страданиями навык послушанию» (Евр. 5:8). Это, конечно, не означает, что Иисуса следовало принуждать к послушанию через страдание, будто, в противном случае, Он мог бы проявить непослушание. Это лишь подчеркивает, что сыновство для Иисуса, как и для Израиля, было связано с послушанием и что для Него страдание — это часть послушания Отцу. Вероятно, автор Послания к Евреям имел в виду искушения, а говоря конкретнее — последнюю великую духовную битву Иисуса в Гефсиманском саду. Здесь, в полной мере осознав, чего Ему будет стоить послушание, Иисус принял окончательное решение полностью подчинить Свою волю воле Отца, как Он и делал это раньше. Здесь также из Его уст мы слышим слово «Авва», когда Он пытается соединить, с одной стороны, собственное ощущение присутствия и заботы Отца и, с другой стороны, — скорую перспективу смерти на кресте в одиночестве, то есть необходимость заплатить цену за послушание (см.: Мк. 14:36 и дал.).
СЫНОВСТВО КАК ОСНОВАНИЕ НАДЕЖДЫПоведение Иисуса в Гефсимании показывает нам, что, как и любой другой человек, Он хотел избегнуть страдания и смерти. Тем не менее Евангелия говорят нам, что Он шел к Своей смерти с уверенностью в воскресении. Ранее, во время служения Иисуса, как только Его ученики начали, хотя и неотчетливо, представлять, Кем Он в действительности был, и формулировать это в терминах мессианства, Иисус сразу же начал готовить их к тому, что Ему придется пережить отвержение, страдание и смерть (см.: Мф. 16:21). Похоже, делал Он это постоянно. Но все Евангелия передают Его слова о том, что Он воскреснет «в третий день». Очевидно, это не оказало большого впечатления на учеников, поскольку они в тот момент были шокированы и смущены открытием, что Он был страдающим Мессией, но они вспомнили об этом после того, как все произошло так, как Он сказал. Не нужно думать, конечно, что такая уверенность в воскресении могла уменьшить для Иисуса ужас креста. Сам эпизод в Гефсимании делает невозможной всякую поверхностную мысль о том, что ожидание воскресения каким–то образом нейтрализовало глубину боли и страдания, которые Он претерпел, неся грех мира. Об этом же свидетельствует и раздавшийся с креста отчаянный крик о Его одиночестве. Однако возникает вопрос: почему Иисус был столь уверен в Своем воскресении?
Один ключ к ответу, содержащийся в отрывках, повествующих о Кесарии Филипповой, кроется в том, что Иисус, соглашаясь с признанием Петра, что Он — Мессия, с помощью выражения «Сын Человеческий» переориентировал свое учение (см.: Мк. 8:31). Как будет видно в следующей главе нашей книги, выражение «Сын Человеческий», которое использует Иисус в отношении Себя, заимствовано из Дан. 7. И одна из примечательных особенностей образов в данном тексте заключается в том, что Сын Человеческий показан наделенным великой славой и властью. Другой ключ к ответу кроется в том, что Иисус отождествлял Себя со страдающим рабом из Ис. 40–55. Мы видели, что это было частью Его характеристики, подтвержденной Им Самим при крещении. И снова говорится, что раб будет тем, кто, помимо страданий и смерти, увидит оправдание, победу и положительные достижения своего служения (см.: Ис. 52:12,13; 53:10—12).
