Романо Гвардини - О Боге Живом
А потом начинается великое превращение. Детский мир разрушается. Молодая жизнь начинает мощно себя проявлять. Потребность жить подымается и ширится. Появляется ощущение бесконечности. Одновременно пробуждается критическое отношение к тем образам, среди которых прежде протекала детская жизнь, они теперь кажутся ребячливыми, узкими... Непосредственные связи прежнего мира исчезли. Прежде все было одно в другом, - этого больше нет. Молодой человек со своей внутренней жизнью противостоит внешнему миру и ищет уверенности в самом себе, стремится получить опору внутри и больше простора вокруг себя. Это тоже проявляется в критике, которая оказывается тем более раздраженной, чем менее молодое существо уверено в себе... Молодой человек ощущает духовное, с его достоинством и со своей собственной ответственностью за него. В том, что он ощущает духовное и страстно переживает его безусловность, как раз и лежит та точка, в которой он чувствует и утверждает свою особенность. И с тем большей нетерпимостью он восстает против всего, что кажется ему нарушающим чистоту духовного.
Так начинается и борьба за Бога. Борьба за такое представление о Боге, при котором молодой человек может иметь сильную веру, но вместе с тем и широту жизни, и страстность и зрелость духа. Он ищет, чаще всего бессознательно, иных материалов и масштабов для своего мышления о Боте. Он угадывает, что существенны бесконечность Бога и Его вечность, Его духовность и истинность. Чувство бесконечности у развивающейся жизни и суровая жесткость молодого духа предоставляют для этого материалы. В качестве же масштабов ему подходят законы природы, действующие всюду, или нравственный закон, в своей возвышенности и строгости связывающий совесть, - словом, такие законы, которые стоят выше каждого частного случая, или такие жизненные опыты, которые перехлестывают через любую грань. Бог есть Тот, Кто есть во всем и Кто во всем действует, подобно этим законам мирового hi человеческого бытия. И еще Бог - Тот, Кто мощно пронизывает все, подобно тому как сердечное чувство до бесконечности пронизывает мир. Глубина потока жизни, сила воодушевления, неизмеримость тоски объемлющей все мироздание, великий опыт любви дают материал для образа Бесконечного.
Ревниво оберегается чистота представлений о Боге. «Чистота» же означает, что о Нем не должно говориться ничего изменчивого, конечного, вещного, человечески ограниченного. Бог должен пребывать в незапятнанной, неизменной духовности, в ничем не ограниченной бесконечности. И если тогда оказывается, что в Священном Писании говорится о том, как Он грядет «на крыльях бури», то остается думать, что это - красивое поэтическое сравнение. А если спросить, надо ли это принимать всерьез, в собственном смысле, то это будет отклонено с недоумением: как же так, Бог и вдруг «грядет»? Как может Бог смотреть на людей строющих башню, да еще опускаться с неба чтобы лучше увидеть, что они делают? Как может он разгневаться и смешать их языки? Ведь Бог - вечный смысл, вечная истина, все наполняющая бесконечность!
Но потом происходит новое превращение. Чувство бесконечности, свойственное пробуждающейся жизни, слабеет. Человек смутно ощущает свои пределы. Очертания предметов, прежде захлестнутые, проступают все больше, выдвигаются наружу, все более отчетливо и жестко. Человек начинает угадывать противопоставленные ему пределы Иного. Он замечает иллюзию, содержавшуюся в тех движениях, казавшихся ему бесконечными. Но в то же время ему открывается, что такое, в сущности, «человек», - именно этот человек, со всеми! своими ограничениями и с трезвостью своего пробужденного существования. Нечто гораздо большее, чем всякая бесконечность жизни! Если теперь один человек приходит к другому и они понимают друг друга, и между ними возникает общность судьбы и общность чести, то это нечто неизмеримо более высокое, чем «закон природы» с его бесчувственным равнодушием. И если один заботится о другом и принимает его стремления как свои собственные, то это глубже, чем где-то витающий, отвлеченный «нравственный закон». Становится ясным, что характер важнее одаренности, личность глубже природного простора; добровольно признанная, пережитая, наполненная борьбою конечность благороднее кажущейся бесконечности юношеских ощущений.
Тогда тоже становится ясным, что тот образ Бога еще не был последним. От одной заботы сохранить чистоту представления о Боге он превратился в нечто застывшее иди в нечто ускользающе-неопределимое. Теперь к этому добавляется новая определенность и новая жизненность: решающая жизненность личности. Бог видит человека, - склоняется к нему, - ведет его, - дарует ему Себя Самого, - все такие выражения приобретают новый смысл. Человек начинает чувствовать, что вся та «духовность» и неизменность не стоит задушевной глубины приближающегося теперь к нему нового образа Бога. Словно смелея, человек доходит до «че-ловеко- образия» Бога, т. е. до Его историчности, которая и проявляется всюду в Священном Писании, приводя в негодование «мудрецов мира сего», - к которым, ведь, и сам наш человек недавно еще принадлежал и считал необходимым принадлежать ради достоинства духа! Но вот теперь он смелеет, сознавая, что пробивается к чему-то гораздо более существенному и глубокому: к тому Богу, с Которым можно говорить та можно приходить к согласию.
При этом нет речи о том, чтобы терять что-либо из действительно имевшегося у него прежде. Неизменность и бесконечность остаются, но среди них вырисовывается нечто новое. Точно прежде мы видели только звезды в холодной строгости их взаимоотношений, или только море с необозримым чередованием его волн, - а теперь среди всего этого ясно проявляется живое лицо. Все что было раньше остается, но теперь оно определяется тем, что Бог есть Личность. Теперь это уже не «Бог философов», также и не «Бог поэтов», а «Бог Живой», о Котором говорится в Священном Писании.
Эта история, самая возвышенная ив всех, имеет еще продолжение. Но покамест хватит того, что сказано.
Это - история о том, как представление о Боге Живом и наше отношение к Нему приобретают свой образ из материалов нашего существования.
Правда, то, что в Священном Писании понимается под Богом Живым, представляет собою нечто еще гораздо большее и иное, чем все сказанное выше. Детская вера, духовность и понятие бесконечности, опыт глубины и серьезности личного отношения - все это только подготовка, только предчувствие. В самую суть вводит нас только Откровение. От него мы и должны научиться, а все до сих пор сказанное служит только дверью, через которую мы входим, начиная при этом предугадывать, о чем, собственно, ищет речь.
Промысл
Одна мысль все время повторяется в Новом Завете, выражая совокупность того, что принес нам Христос: Промысл. Столько притч говорит об этом: притча о воробье, который не упадет с крыши без воли Божией, или о птицах, которых Бог питает, и о цветах, которые он одевает. Нам напоминается, что мы не должны боязливо заботиться о пище и одежде, о хлебе не только на сегодня, но и на завтра, - будущее в руках Отца и мы должны на Него уповать. И вновь и вновь одна и та же тайна звучит в задушевности, этого выражения: «Отец ваш небесный»...
Все это означает: в своем существовании и в своей жизни со всем, что вам принадлежит, вы окружены бесконечной благостью. Все, что происходит, происходит не случайно, а для вашего блага, ибо ход вещей направляется любящей заботой, обращенной на вас.
К этому нельзя относиться легкомысленно. Если посмотреть на окружающий нас мир, то отнюдь не кажется, что дело обстоит действительно так. В мире все протекает по своим неумолимым законам - и как часто за счет отдельной личности и ее счастья! Хорошие люди хиреют, не могут себя проявить, тогда как столько вещей нуждались бы в их заботливой и будящей руке. Творческие люди умирают, не успев принести своих плодов, а другие процветают, неизвестно, по какому праву. Благородные существа, неспособные защищаться, подвергаются насилию. Для чистых мыслей не оказывается места; ценное гибнет, низкое, посредственное, пошлое распространяется во все стороны.
Иногда кажется что царит бессмысленный произвол, разрушительная случайность. Порою можно даже подумать, что проявляется некая злая воля, притом именно тогда вдруг все ломается, когда могло бы расцвести нечто прекрасное или редкое свершение могло бы созреть.
Могут возразить, что в мире царит определенный порядок и все происходит по точным законам. Конечно, порядок существует. Только ему нет дела до человека. Этот порядок идет своим путем, с ним не считаясь. Разве похоже на то, чтоб он был направлен на жизненное свершение людей? Или на установление между ними справедливости, хотя бы только в самом скромном размере? Ведь, жизненное свершение у людей - вернее надо бы сказать: у данного человека, потому что в действительности существует всегда только отдельное живое существо! - могло бы означать только удовлетворение его сердечных запросов, приобретение творческого простора, исполнение его влечения к великому. Но мироздание на него не смотрит; оно идет своим ходом. Животным нет дела до нас. Они взяты в тиски неизбежных данных своего существования. Деревья нас не замечают, даже когда мы едим их плоды. Они растут и потом исчезают. Горы на нас не глядят. Они стоят и больше ничего.
