Георгий Кочетков - Беседы по христианской этике. Выпуск 2: Нравственное доказательство бытия Божия по И. Канту и М. Булгакову. Магия, ведовство, колдовство, вампиризм
Божие через доказательство бытия дьявола в этом эмпирическом мире. Сделать это, как вы прекрасно понимаете, не так трудно. Зло в мире существует – это очевидно для всех здравомыслящих людей. Но существует и добро. И есть, или должен быть, некий универсальный принцип соотношения того и другого в нашем мире.
Вот Булгаков и пытается доказать универсальность этого принципа точно так же, как это делал Кант. Ему для себя нужно было понять, как может существовать такой мир, как наш, в свете монизма, в свете монистического представления о целостности мира. Он думает, что ничего в этом мире не происходит случайно, что все имеет свой явный или тайный смысл, что все со всем связано и если кто-то страдает от какого-то зла, то он страдает не зря, он скорее всего виноват в этом сам. Если вы помните еще одну страничку из романа, где вдруг магически показывается эпизод военных действий и там на войне умирают как бы невинные люди. Но мудрый дьявол, профессор Воланд, поясняет, что они-то погибают, а вот рядом кричащий младенец не погиб, потому что «он еще не успел согрешить». Этим предполагается, что тот, кто погиб, уже успел.
Это большая проблема. Нам, боюсь, придется разрушить и седьмое доказательство бытия Божия, данное Михаилом Булгаковым. Будем надеяться, что мы далее не пойдем по их пути и не соорудим еще одного доказательства, которое, конечно, придется в любом случае кому-то еще разрушить. Но с этими доказательствами еще надо разобраться. Ведь в каждом из нас сидит именно то, о чем писал Кант и о чем так горестно и в то же время мужественно и весело писал Булгаков. Нам нужно разобраться в том, как является Бог в этом мире и можем ли мы с вами всерьез говорить о том, что в этом мире «всё от Бога»; не «все Божественно», не «все Бог», как говорят пантеисты, и с критикой их никто не спорит – а «все ли от Бога»?
Булгаков хотел найти смысл там, где смысла нет. Подобной же вещью занимался и Кант, хотя и отнес ее куда-то в заоблачную высь, в изначала трансцендентальную реальность, априорную реальность, а потом и дальше, в реальность трансцендентную, в которой, как я и говорил, только и может, по Канту, мыслиться существование свободы, бессмертия и Бога.
Впрочем, мы в чем-то с ними можем и согласиться. В чем? По-настоящему верно, что есть некий нравственный закон. Мы его признаем по той простой причине, что не признав его, мы должны сразу отвергнуть всякую нравственность вообще. И никто из нас, наверное, не хочет этого делать. И все мы, наверное, уже давно поняли, что объяснить, истолковать нравственные принципы просто исходя из общечеловеческого, в том числе социального, опыта невозможно. Мы знаем, что нравственное состояние человека очень связано не только с ним самим, но и не только с обществом и состоянием всего мира.
Никто из нас не сомневается в правде нравственных принципов, хотя редко кто из нас задумывается о том, откуда эти принципы взяты. Часто верующие люди здесь упрощали дело, когда просто апеллировали, например, только к откровению воли Божией. Когда на вопрос «Почему не надо убивать?» отвечали: «Потому что сказано: “Не убий"». «Почему не надо прелюбодействовать?» – по той же самой причине. Нравится это кому-то или совсем не нравится, но сказано: «Не прелюбодействуй» – вот, пожалуйста, и не прелюбодействуй. И конечно, цепочка рассуждений уже на этом должна была оборваться. В этом случае поднимался вопрос о том, почему сказано именно так, а не иначе, почему нельзя сказать «убий», «прелюбодействуй», «кради». Хотя наше современное общество, конечно, имеет опыт и такого рода, когда люди спокойно друг другу могут сказать: «Прелюбодействуй, кради, и это даже очень хорошо. Очень хорошо прелюбодействовать, и дурак тот, кто этого не делает. Очень хорошо красть, и вдвойне дурак тот, кто этого не делает» и т. д., и т. д.
Но мы признаем некий нравственный закон, мы признаем то, что есть правильное в этой жизни, и умеем отличать каким-то образом, лучше или хуже, правильное от неправильного. И умеем иногда даже возводить правильное к праведному и называем этот нравственный закон волей Божьей. Хотелось только, чтобы объяснение этому было дано не такое простое, как я только что привел вам, чтобы не просто ссылкой на цитаты решались все жизненные вопросы.
Мы должны более глубоко понимать, откуда берется то или иное требование этики. Только тогда мы с вами будем в состоянии что-то в жизни изменить в себе и вокруг себя. Сейчас совершенно недостаточно деклараций и цитирования, ссылок на авторитеты. И здесь мы должны будем согласиться и с Кантом, и с Булгаковым в том, что эта правда, эта правильность жизни задана нам точно так же, как природе заданы, например, физические, или химические, или еще какие-то законы. И тогда мы оказываемся очень близки к тому, о чем говорил Кант, с его всеобщностью, общеобязательностью нравственного закона, с его абстрактно-формальным отвлеченным характером, закона единого, раз и навсегда данного для всех. В этом тоже есть часть правды. Все-таки люди понимают, что заповеди «не убий», «не прелюбодействуй» и т. д. были даны людям не сейчас, а весьма и весьма давно, и значит, они, будучи общепринятыми, выдержали испытание временем, и многие-многие народы, люди самых разных культур, традиций, уровней развития принимали этот закон или способны его принять и исполнить.
Итак, принимая кантовское различение трансцендентного и трансцендентального мира, мы готовы признать трансцендентальную правду, само ее существование, и в этом смысле готовы признать то, что на этом основании может строиться и существенная часть религиозной жизни. С другой стороны, мы также готовы признать, что в трансцендентном мире существует некая истина, которая больше той нравственной правды, о которой шла речь. Мы готовы признать, что нравственный закон – это еще не все в жизни человека, что по-настоящему свобода, бессмертие и Бог больше той области, в которой существует этот закон. Если этот трансцендентный мир, мир истинный, отождествить с миром божественным, то у нас получается уже некая картина, некое представление. И тут мы все больше и больше можем находить параллелей с булгаковским текстом. Кто из вас помнит, есть одна интересная деталь в романе: речь идет о покое и свете. Покой дарует профессор Воланд, а свет принадлежит Богу. Во свет вводит Христос, и это не то же самое, что «вечный покой», которым удостаивает «алчущих и жаждущих правды» сатана.
И еще одно различение я хотел бы вам сегодня предложить в связи с этим. Мы с вами хорошо знаем разницу закона и благодати. И знаем давно. Сейчас снова, слава Богу, введен в научный и духовный оборот древнерусский текст середины XI в., первый из известных нам русских философских текстов, – «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона. Но это известно нам, конечно, не только из текста «Слова». Мы здесь вспоминаем и Евангелие о том, что «закон дан через Моисея, а благодать и истина произошли через Иисуса Христа». К этому хотелось бы приложить еще одну вещь, в наше время не часто всерьез обсуждаемую. Хотелось бы сказать о том, что является душой мира, или божественной душой, и областью Духа, собственно Божественным миром, областью Духа Святого.
Не случайно многие отождествляют реальность «божественной души» со знаменитыми античными категориями «нуса» и «логоса». Есть некий «божественный ум» – нус, есть некое высшее «божественное слово», упорядочивающее этот мир, – логос, т. е. некая «Божья воля», и есть некий высший «божественный чувственный мир». И в Новом завете мы находим соответствующие призывы, чтобы у каждого человека «были те же чувствования, что и во Христе Иисусе», Господе нашем. Помните апостола Павла? Вот об этом идет речь. И мы должны, конечно, найти соответствие, соотнести эту душевность с известной христианской духовностью.
Если мы говорим о душе человека, мы, естественно, вспоминаем ту же античную триаду – говорим об уме, чувствах и воле человека. Аналогично можно рассуждать применительно к божественной душе и Духу Святому. Это для нас очень важно, потому что мы должны знать, что в жизни одобрять, а что в нашей жизни должно быть осуждено: то, что соответствует этому высшему уму, этим высшим чувствам, этой Божьей воле, то и есть правда, то и праведно для человека.
И это принадлежит к реальности трансцендентальной, априорной, внутренне данной человеку. Голос совести именно об этом вещает нам. Чаще всего он не открывает нам тайн Божественной жизни, духовной жизни, он говорит нам о том, что правильно, а что неправильно в нашей жизни, что в этом мире правда, а что – ложь, что грех, а что – правда, что зло, а что – добро.
Таким образом, этические качества человека одновременно воспринимаются нами и как врожденные, и как воспитуемые. Мы не отрицаем авторитета общества и влияния этого авторитета на человека и тем не менее утверждаем, что это не является самым главным. Марксистская этика говорит, как известно, об отражении общих противоречий исторического процесса, из-за которых-то и появляются противоречия между должным и существующим, сущим и эмпирическим. Как видите, разница в воззрениях принципиальная. По Михаилу Булгакову, все в мире, хотя и бессмысленно, и страшно, но в конце концов – правильно. «На этом построен мир», как он говорит. Ибо у него мир един. И нам понятно воззрение Булгакова, нам понятно, почему он так думает, почему он убеждает себя и нас в этом, – потому что только так можно было жить в те времена, в которые жил Михаил Афанасьевич. Кто живет по правде, обретет покой. А стремление к Свету пока нереализуемо, за исключением Иешуа и его учеников, которые должны целиком жертвовать собой, быть мудрыми и простыми, не иметь никакого страха и жить в мире сем, но не от мира сего. Эти исключения представляются Булгакову редкими, почти уникальными, он их практически не вводит в оборот действий. Он на них указывает, но от них себя и других отстраняет.
