Александр Эткинд - Хлыст
По словам Трегубова, сектанты-коммунисты показали свои достижения на Всероссийской сельско-хозяйственной выставке 1923 года и доказали свою полезность в борьбе с пороками социалистического быта — самогоном, табаком и матерщиной; это, однако, далеко не все. В отличие от Бонч-Бруевича времен НЭПа, Трегубов не перестает восторгаться собственно политическими перспективами сектантской идеологии:
Но главная заслуга сектантов с точки зрения Советской власти и коммунистической партии — это, конечно, заслуга политическая […] Сектанты […] давно уже ведут борьбу за коммунизм с царями, попами и буржуями […] И потому, когда началась революция […] и затем началось коммунистическое строительство, то они приняли живейшее участие в той и другом […] Главная политическая заслуга сектантов заключается в том, что многие из них давно уже стремятся к коммунистической жизни и живут коммунами, каковы: духоборцы, ‘общие’ молокане, новоизраильтяне, свободные христиане, народные трезвенники, некоторые толстовцы и другие сектанты-коммунисты[2348].
Отсюда видно, как заинтересован был Трегубов в старых русских сектах, которые он считал коммунистическими, и как обострились его отношения с толстовцами, из которых лишь «некоторые» попали в привилегированный список. Впрочем, по словам этого автора, «в последнее время» коммунистические устремления замечались и среди протестантских сект западного происхождения — евангельских христиан, баптистов, адвентистов[2349].
В большой статье, опубликованной в Правде в мае 1924[2350], Бонч-Бруевич снижает тон, в котором уже слышно разочарование. Сектантство в СССР — «массовое, громадное, народное явление», — пишет он здесь. «Самое главное — огромные тайные сектантские общины стали было обнаруживать себя, но ввиду современных нам преследований, этот здоровый процесс жизни к сожалению приостановился». Сектантство и старообрядчество в России насчитывает до 35 миллионов; это значит, поясняет он, что «не менее трети населения всей страны принадлежит к этим группам». На самое вероятное возражение против таких подсчетов Бонч-Бруевич отвечал: в последние годы старообрядцы-беспоповцы настолько изменились, что их «громадное большинство почти слилось с так называемым сектантством». У духоборов, части молокан, сектантов ‘Старого’ и ‘Нового Израиля’, у трезвенников наблюдается «неизбывное тяготение не только к коллективному способу производства, но и к коммунистическим началам жизни». Поэтому сравнительное благополучие сектантов не должно вызывать беспокойства. «Смешно упрекать сектантов в том, что их хозяйство всегда и везде значительно выше окружающих их православных крестьян. Да ведь тому причиной взаимопомощь в труде, дружный коллективный подъем работы». В рукописи этой статьи были и более сильные формулы: «Живущие до сего дня в России сектанты везде и всюду выделяются своей хозяйственностью, смелой и умелой организацией, настойчивостью, трудолюбием, трезвостью, честностью, стремлением к культуре, стремлением к кооперации». Сектанты почти поголовно грамотны, у них господствуют чистота, целомудрие и здоровье, у них достигнуто равноправие женщин, нет пьянства и абортов. Сектантам придаются противоречия самого НЭПа: с одной стороны, они рачительные хозяева; с другой стороны, бескорыстные коммунисты. Сектантские общины, по его мнению, «готовы тотчас же поселиться в разоренные совхозы». Бонч-Бруевич приводил положительные примеры таких сектантских хозяйств: коммуны трезвенников в Ленинградской области, баптистов в Тверской, новоизраильтян в Ставропольской губернии. Итак, писал Бонч-Бруевич в Правде, «сектанты в огромном большинстве — передовое население на сельско-хозяйственном фронте», и не использовать сектантов «не только странно, но просто преступно».
СМЕХ, АПЛОДИСМЕНТЫС крупнейшим в этой области ученым и лояльным к партии политиком трудно было не соглашаться. Для тех, кто в аппарате и в партии читал тексты Бонч-Бруевича, было ясно одно: в русских губерниях существуют огромные массы людей с чудными названиями, которые близки коммунистам, мечтают о коллективной жизни и готовы трудиться на государственной земле. В подготовленных Михаилом Калининым к партийному съезду тезисах О работе в деревне появляется специальный пункт, призывавший партию к особому вниманию к сектантам. По мистическому совпадению, вполне отвечавшему сути дела, съезд партии и пункт резолюции имели один и тот же номер: 13.
Идея, которую уже полвека вынашивали русские народники, вновь рождалась среди большевиков, поднимаясь по иерархии от Трегубова и Бонч-Бруевича до Калинина и Зиновьева. Шла борьба за наследство Ленина. Фигура его личного друга и вечного сотрудника, авторитетно интерпретировавшего его идеи и даже замыслы, имела в этой борьбе немалую ценность. Но у про-сектантской позиции, и лично у Бонч-Бруевича, были враги. Не менее старый большевик Степанов-Скворцов призывал к осторожности. Сектантов надо рассматривать «не в свете возглавленных их далекими предками коммунистических движений, […] а в их реальной действительности», — писал он в Правде. В реальной действительности по Степанову-Скворцову, союз большевиков с сектантами приведет к обратному результату: «к установлению и укреплению, при нашем простодушном содействии, смычки крестьянства с формирующейся деревенской буржуазией»[2351]. Бонч-Бруевич отвечал с сарказмом: «Надо же, наконец, знать тот народ, которым управляешь»[2352]. Со знанием народа на 13-м съезде выступал некий С. А. Бергавинов:
У нас налогов сектанты не платят, в армию не идут, ведут смычку с кулаком, ведут работу по втягиванию бедняцкого слоя […] Если мы будем оказывать сектантам внимание, мы создадим стимул к их развитию за счет бедняцких слоев, а этого мы не можем допустить[2353].
Молодые коммунисты, за которыми стоял Троцкий, и партийные специалисты по воинствующему атеизму возражали против заигрывания с сектами. Неожиданно для многих наблюдателей, вопрос о сектах вызвал раскол стратегических сил партии. Дискуссия развернулась на секции по работе в деревне, где за резолюцию о сектах выступили Зиновьев, Луначарский и Бонч-Бруевич, а против линии ЦК — Степанов-Скворцов, Емельян Ярославский, Красиков, Буденный.
Согласно Степанову, «мы пустимся в авантюру» и будем «поощрять прозелитизм», если поддержим сектантов, как предлагает ЦК[2354]. Буденный сказал, что специально знакомился с этим вопросом в 1922 году; к сектантам тогда «стали переходить очень многие, главным образом бедняки, для того, чтобы не идти в армию», — говорил Буденный[2355]. Среди сектантов «сидят хлопцы более умелые, чем наши живисты и автокефалы», — утверждал Бергавинов, имея в виду текущие расколы внутри православной церкви. Некий Иванов дополнил: «у этих сектантов недавно отобрали 40 миллионов патронов и 10 тысяч винтовок»[2356].
Опираясь на чувства старых большевиков, Бонч-Бруевич сумел создать блок, в рамках которого его позиция оказалась совпадающей с генеральной линией партии. Защиту линии ЦК в этом вопросе неожиданно возглавил Зиновьев; его аргументам не откажешь в реализме:
Мы живем в крестьянской стране, неграмотной на 70 % […] Тут еще надо подойти к сектантам, а ведь их, минимум, 10 миллионов. […] У нас есть рабочие, беспартийные сектанты, я лично сам с таким знаком. Он всю революцию прошел с нами […] Нам нужно приблизиться к ним, чтобы в деревне и через них иметь некоторую опору[2357].
Участвовал в полемике и Луначарский, в прошлом богостроитель и автор Дифирамбов Дионису, ныне нарком просвещения и автор пьесы Кромвель. Дополнив личные воспоминания Зиновьева солидной исторической перспективой, Луначарский предупреждал о «недопустимости враждебных демонстраций против русского сектантства». По Луначарскому, сектантство —
зародыш реформации в России. Революция делает реформацию ненужной, но эти реформаты разбиваются на многие оттенки, из которых многие близки нам[2358].
Чтобы высказать эту позицию и поддержать борьбу старых большевиков против новых и неясных еще тенденций, руководитель Наркомпроса, конечно, и пришел на секцию работы в деревне. Но полнее и солиднее всех говорил Бонч-Бруевич. Он поручился и за то, что сектанты аккуратно платят налоги, и за то, что от армии им уклониться на деле крайне трудно, потому что для этого надо доказать, что и отец, и дед тоже были сектантами. Главным аргументом Бонч-Бруевича являлся, однако, прецедент Воззвания 1921 года. По его словам, «и Наркомюст, и НКВД, и НК РКИ признали в громадных сектантских массах еще в 1921 наличность элементов, которые нам содружествуют»[2359]. Вопрос был вынесен на пленарное заседание съезда, где про-сектантскую позицию большевистской элиты поддержал авторитетный Рыков. Аргументы его воспроизводили идеи Бонч-Бруевича времен 2-го съезда:
