Марина Власова - Энциклопедия русских суеверий
Этот популярный в крестьянской среде сюжет записан и в Пензенской, Орловской губерниях, — по версии жителей Орловщины, черт, успевая подменить дитя поленом, все же не может завладеть им окончательно.
В быличке Владимирщины черти бросают похищенного из зыбки ребенка «на расхлестке дорог» обросшим корой как у дерева (через двадцать лет после кражи).
Черт-похититель, черт-смутитель небезопасен и для взрослых. Рассказы о нем, в отличие от сходных повествований о лешем, пожалуй, более бытовизированы, приземлены и морализованы.
В одном из повествований черт вселяется в жену крестьянина, который поссорился с ней и в конце ссоры сказал: «Чтобы тебя черти-то взяли от меня, тогда бы я хоть пожил в спокое». После этих слов жена крестьянина легла на печку. «Полежав там минут пять, она слезает и говорит, что ей надо ехать в город, что за ней приехал мужичок, вот он дожидается у ворот. Бедный мужик испугался, когда его жена стала рвать на себе платье. Попробовал он ее успокоить, схватил за руки и думал связать ей руки веревкой. Но жена размахнула руками, и он полетел в сторону… Скоро народу собралась полная изба». Растрепанная женщина с красными от обильного прилива крови глазами, ее свирепый вид и удивительная сила наводили на посетителей страх.
Занемогшая отказывалась от святой воды, не признавала своих детей, плевала на иконы, не понимала ни слова из Воскресной молитвы. «Наконец решили кадить ладаном. Когда дыму набралось много, женщина начала сильно волноваться, упала на лавку и уснула. Спустя час она проснулась здоровой.
Народ после говорил, что в нее был вселивши „Дьявол“, который и производил такие чудеса» (Новг.).
В повествовании из Вологодской губернии Дьявол похищает ночью пьяниц старшину и смотрителя, проклятых своими женами, причем подкладывает на их место чурбаны-статуи. Сообщается, что чурбан старшины черт подделывал три года, так как не мог уловить сходства. Добавляют также, что и тот и другой и поныне живут в одном из дворцов нечистых, где один торгует, а другой все время пьет.
По некоторым поверьям (в частности, приходя на беседы, вечеринки), черт стремится залучить к себе людей, особенно девушек, которым необходимо в таких случаях распознать его истинный облик под личиной красивого парня. Девушки, угадавшие, что имеют дело с чертом, спасаются различными способами: заставляют его ткать и пересчитывать свои наряды до петухов (Смол., Тульск.), наматывают кудель на веретена крестиком (Новг.) и просто убегают.
«А вот у моей матери есть сестра, так вот, было ей восемнадцать лет, завелся у них в доме черт. Это правда было. Вот он влюбился в нее. Он стал за ней ухаживать, ну, преследовать ее. Целую неделю. Ну, деда-то в то время дома-то не было. Дед приехал, позвал охотников, и стали они в подпол палить. <…> Черти-то выстрелов боятся, они далеко уходят» (Новг.) <Черепанова, 1996>.
Людей, которыми завладели черти, можно попытаться возвратить с помощью молитвы, молебнов, обращения к колдуну и т. п. (хотя рассказов о таком возвращении от чертей, как и о пребывании у чертей, меньше, чем сходных повествований о возвращении от лесных духов — см. ЛЕШИЙ).
В повествовании из Заонежья в Иванов день жена (при содействии «знающего» человека) отыскивает пропавшего мужа у лембоев (согласно заонежским поверьям, лембои-черти живут на Ишь- и Мянь-горах, где у них большие поселения с домами). Лембои предлагают женщине угадать, где ее муж, среди сотен таких же унесенных ими людей, но она справляется с этой задачей и уводит мужа (у мужа на лице румянец и правая пола одежды поверх левой).
Схожий (подобно лешему) с «живыми» ветром и бурей, черт-вихрь стремительно носится по лесам и дорогам, производя разрушения. Он завладевает не только проклятыми, но и умершими неестественной смертью людьми. В рассказах, записанных на Новгородчине, черт вихрем проносится верхом на удавленнице; идет «принимать на руки» душу девушки-самоубийцы.
Мужику-пьянице, который решает удавиться, старик советует сказать при этом: «Душу свою отдаю Богу, а тело — черту!» Мужик отправляется вешаться в лес, где ему являются два черта: «Подхватили под руки и повели к громадной осине. А около осины собралось великое сборище всякой нечисти: были и колдуны, и ведьмы, и утопленники, и удавленники. Кругом стояли трясучие осины, на каждом сидит по человеку и все манят:
— Идите поскорее! Мы вас давно ожидаем!
Одна осина и макушку свою наклонила: приглашает. Увидали черти нового товарища, заплясали и запели, на радостях кинулись навстречу, приняли из рук вожжи, захлестнули на крепкий сук — наладили петлю. Двое растопырили ее и держат наготове, третий ухватил за ноги и подсадил головой прямо к узлу. Тут мужик и вспомнил старика и выговорил, что тот ему велел.
— Ишь, велико дело твое мясо, — закричали все черти. — Что мы с ним будем делать? Нам душа нужна, а не тело вонючее!
С этими словами выхватили его из петли и швырнули в сторону.
В деревне потом объяснял ему тот же старик:
— Пошла бы твоя кожа им на бумагу. Пишут они на той бумаге договоры тех, что продают чертям свои души, и подписывают своею кровью, выпущенной из надреза на правом мизинце» <Максимов, 1903>.
По многочисленным популярным среди русских крестьян рассказам, удавленники, утопленники и опойцы становятся слугами (а точнее — лошадьми, скотом) чертей, которые разъезжают на них в облике всадников, кучеров.
Эти поверья, общие для черта и лешего, в рассказах о черте определеннее окрашены в морализующие тона: черти буквально подталкивают разуверившихся и растерянных людей к самоубийству, гибели, в надежде заполучить и душу, и новую «лошадь» (см. ПОКОЙНИКИ).
Поддавшегося наущению нечистой силы именуют пренебрежительно «черту баран». Черт мешает самоубийцами уголья в геенне огненной (Яросл.).
Таково же отношение к опойцам: в одном из популярных сюжетов (записанном в Новгородской области) черт приезжает на священнике-опойце к кузнецу и просит подковать своего коня (конь во всем похож на настоящего, но его передняя нога оказывается при ближайшем рассмотрении человеческой рукой).
Популярно в крестьянской среде и повествование о езде верхом на стремительно перемещающемся черте (чаще всего — по уговору с ним, как и по уговору с лешим, — см. ЛЕШИЙ).
Этот сюжет, контаминируясь с рассказом о черте, который может быть заклят, запечатан крестным знамением в сосуде, получил разработку в старинной русской литературе, в частности в житиях (в легендах об Иоанне Новгородском и Авраамии Ростовском). Плененный архиепископом Иоанном нечистый, чтобы спастись, за одну ночь относит его в Иерусалим и назад (см. БЕС).
Есть и народные, фольклорные версии этой легенды. Ср.: «Какой-то архимандрит встал к заутрене, пришел умыватца, видит, в рукомойнике нечистый дух, взял его и заградил крестом» (отпущенный затем черт «до обедни» успевает свозить архимандрита в Иерусалим). «После забрали как-то справки, — все удивились, как он скоро мог съездить в Ерусалим, спросили его, и он рассказал ето» (Перм.).
Хотя Н. Н. Дурново в работе «Легенда о заключенном бесе в византийской и старинной русской литературе» (существующей и на Востоке, и на Западе во множестве вариантов) показал, что источник легенды — еврейские талмудические сказания о власти Соломона над бесами, ее, безусловно, питали и народные поверья.
Ю. Юдин видит в представлениях о возможности заключения соглашения с чертом, его пленения и езды на нем отголоски древних верований, полагая, что договоры с водяными и лешими (которых замещает черт) имеют вполне явное тотемическое происхождение <Юдин, 1976>.
Крестьяне многих районов России верили, что находящиеся в распоряжении чертей безвременно умершие (в частности, погубленные матерями, некрещеные младенцы) помогают им охранять клады, подземные сокровища, которыми могут владеть нечистые (см. КЛАДОВОЙ).
Нечистая сила, прежде всего — черти стерегут будто бы расцветающий в ночь на Иванов день папоротник, цветок которого делает человека всевидящим и «открывает» клады. В многочисленных рассказах о поисках цветка папоротника черт стремится любыми способами напугать, обмануть и уже завладевших этим цветком людей, чтобы отнять драгоценную находку: «Один парень пошел Иванов цвет искать, на Ивана на Купалу. Скрал где-то Евангелие, взял простыню и пришел в лес, на поляну. Три круга очертил, разостлал простыню, прочел молитвы, и ровно в полночь расцвел папоротник, как звездочка, и стали эти цветки на простыню падать. Он поднял их и завязал в узел, а сам читает молитвы. Только откуда ни возьмись — медведи, начальство, буря поднялась. Парень все не выпускает, читает себе знай. Потом видит: рассвело и солнце взошло, он встал и пошел. Шел, шел, а узелок в руке держит. Вдруг слышит — позади кто-то идет; оглянулся: катит в красной рубахе, прямо на него; налетел да как ударит со всего маху — он и выронил узелок. Смотрит: опять ночь, как была, и нет у него ничего» (Симб.).
