Уолтер Брюггеман - Введение в Ветхий Завет Канон и христианское воображение
Прежде всего важно обратить внимание на присущее тексту понимание слова «святость» (Gammie 1989). Этот термин следует рассматривать именно в контексте повествования, поскольку он не имеет простого и однозначного определения. С одной стороны, под словом «святость» подразумевается отделение, практически в том же смысле, который вкладывается в основные религиозные табу. Согласно этому значению, Бог настолько отличен и отдален от Израиля, что Израиль осмеливается приблизиться к Нему и пребывать в Его присутствии только после тщательной подготовки (см. 2 Цар 5:6–8, где приводится описание одного из запретов подобного рода). С другой стороны, понятие «святость» постепенно приобретает в Израиле этическое значение, связанное с праведностью или справедливостью, представления о которых изложены в Торе. Из–за того, что с помощью этого понятия люди пытаются выразить наиболее характерные и поэтому наиболее загадочные и таинственные свойства Бога, оно обретает множество самых разных значений.
Таким образом, книга представляет собой сборник наставлений для священников, регламентирующий их поведение и отправление ритуала. У священников есть две основных обязанности:
Наставлять Израиль относительно правил ритуальной чистоты и очищать святилище от ритуальной нечистоты
(Milgrom 1989, 63).Об ответственности священников в Книге Левит в нескольких местах говорится по–разному. В главах 1–16 речь идет о святости культа. В главах 17–26 говорится о связи святости с землей обетованной. Основные принципы существования святости в этих двух разделах одинаковы, но выражаются они по–разному. На основании этого ученые предположили, что главы 17–26, названные Кодексом святости, представляют собой самостоятельную традицию и, возможно, восходят к отдельному литературному источнику.
В тексте первой части книги (гл. 1–16) можно выделить несколько фрагментов. Первый, главы 1–7, представляет собой перечень разного рода жертвоприношений, установленных ГОСПОДОМ и совершаемых священниками. Это очень схематичная типология жертвоприношений, в реальной жизни Израиля часто совершавшихся беспорядочно и по случаю. Происхождение некоторых видов жертвоприношений связано с разными историческими событиями. Безусловно, часть из них была взята из культурно–религиозной среды, в которой жил Израиль. Обрабатывая материал традиции, священники ставили своей целью систематизировать и обобщить то, что на практике не носило упорядоченного характера. Не обязательно (а может, и невозможно) стремиться понять детали и конкретные цели каждого из жертвоприношений. Достаточно увидеть в сложной «системе», запечатленной в традиции, дар Бога, благодаря которому становятся возможными взаимоотношения с Ним. Система жертвоприношений становится даром божественной благодати, делающей возможным общение между Богом и человеком. Следует отметить, что это взаимодействие (общение) традиционно понимается как опосредованный процесс. Израиль не может прийти к Богу напрямую, но достигает Его посредством определенных действий, совершаемых определенными людьми.
Ритуалы, связанные с жертвоприношениями, поражают разнообразием, но на самом деле все они могут быть поняты как (а) действия, свидетельствующие о правильно построенных и правильно функционирующих отношениях между Израилем и Богом, и (б) действия, ведущие к очищению, искуплению и восстановлению этих отношений в случае разрушения их из–за греховности и непослушания Израиля.
На протяжении многих лет в христианском богословии было принято критиковать систему жертвоприношений, представленную в начале Книги Левит, и полемизировать с нею. Утверждалось, что она отличалась «формализмом» и чрезмерным вниманием к мелочам, по сути служа для манипулирования Божеством. Эта критика достигла апогея в трудах протестантских богословов. Они осуждали не только описанную систему жертвоприношений, но косвенно и римско–католическую религиозную практику, которая, по их представлениям, слишком многое унаследовала от этой священнической традиции. Однако за этой полемикой совершенно потерялась следующая идея: в библейском контексте система жертвоприношений воспринимается как дар щедрого Бога, данный Им для того, чтобы служить проводником возможности общения с Ним для Его народа.
Кроме того, согласно Посланию к Евреям, Иисус, с точки зрения христиан, является одновременно и священником, примиряющим человечество с Богом, и жертвой, благодаря которой совершается это примирение. В данном случае Иисус замещает еврейскую систему жертвоприношений. В то же время именно на категориях этой системы основано свидетельство о личности и роли Иисуса. Все христианское учение о «спасении через кровь» зависит от этой литургической системы, ставшей основанием учения об искупительной жертве Христа. Таким образом, этот материал оказывается очень важным для христиан, поскольку объясняет «дело Христа».
В Лев 8–10 основное внимание перемещается с предписанных Торой жертв на священника, совершающего жертвоприношение. При этом подчеркивается значение потомков Аарона, основного персонажа священнической традиции. Именно благодаря Аарону и его сыновьям Израиль может приблизиться к ГОСПОДУ. По–видимому, эта текстуальная традиция связана с защитой и провозглашением господства династии ааронидов во время вавилонского плена и в пос–лепленный период, когда вопрос священнической власти вызывал множество споров. Мотив легитимации власти Аарона особенно очевиден в те моменты, когда он изображается основателем династии священников или когда подчеркивается его родство с Моисеем, обладавшим верховной властью. (Конечно, следует помнить о том, что в Исх 32 сохранились отголоски направленной против Аарона традиции, защищавшей противников его священнической власти и превосходства.)
В этом фрагменте содержится загадочный рассказ о том, как сыны Аароновы были обвинены в непослушании ГОСПОДУ. Они принесли «огонь чуждый» на жертвенник и в результате были сожжены (Лев 10:1–2). Эта странная история говорит о том, что при всех притязаниях на власть священства следует принимать в расчет, что даже самые совершенные культовые установления Израиля имеют свои недостатки и уязвимые места. Несмотря на то, что даже принадлежность к священническому роду не спасает от роковых ошибок, именно на священниках лежит основная ответственность за различение между сакральным и профанным, чистым и нечистым (10:10), в результате чего Израиль может приближаться к Богу, не рискуя нарушить предписания о святости, действующие в подобной ситуации.
В главах 11–15 содержится подробное описание святости и разного рода «ритуальной нечистоты», которая может подвергнуть риску всю общину. Эти главы особенно интересны, поскольку не связаны непосредственно с культом. Они свидетельствуют о том, что требование святости имеет решающее значение для всех сторон жизни Израиля. Очевидно, что понятия «сакральное и профанное» связаны с понятиями «чистое и нечистое», причем как последние, так и первые имеют отношение к ритуалу. Различение между ними может быть связано с вопросами гигиены, однако из текста это прямо не следует.
Особое внимание следует уделить вопросу нечистоты при «истечениях», обсуждаемому в основном в главе 15, но косвенно связанному также с материалом главы 12. Текст, в частности, говорит о ритуальной нечистоте женщины во время регул и после рождения ребенка. Этот фрагмент неоднократно подвергался критике за то, что в нем осуждаются естественные физиологические процессы, делающие женщину «нечистой». Однако следует обратить внимание и на то, что в этой же главе идет речь о мужских «истечениях». Несмотря на всю неоднозначность этого текста, очевидно, что в нем имеется в виду нечто большее, нежели просто осуждение женской физиологии. Мери Дуглас (Douglas 1996) предположила, что подобные истечения понимаются как нарушения обычного порядка, в результате которых нечто оказывается «не на месте». Для этих текстов показателен акцент на самой ритуальной практике при совершенно неудовлетворительном объяснении мотивировки заповеди.
Очень показателен материал главы 16, говорящей о ритуале, совершаемом в Иом–Киппур, День Очищения, или День Искупления. Это самый торжественный и страшный из ритуалов, совершаемый в самый торжественный и страшный день прощения грехов Израиля, день примирения с Богом.
Этот ритуал, в некоторой мере сохранившийся в синагогальной службе, и сегодня имеет огромное значение. Прощение грехов оказывается связанным с переносом вины на животное, уносящее грех и ритуальную нечистоту прочь. В данном случае с грехом обращаются так, словно он материален.
Подобная процедура может показаться современному читателю крайне примитивной. Однако следует обратить внимание на то, что абсолютно те же ритуалы и принципы существуют в христианском сознании, для которого Иисус Христос оказывается «несущим грехи» людей. И у иудеев, и у христиан прощение грехов и очищение зависят от божественной воли, однако осуществляются через древнейший ритуал, для которого трудно найти какое–либо рациональное или моральное объяснение. Примирение с Богом оказывается связанным с божественной милостью, воплощенной в литургическом действии, таинственном и потому не поддающемся богословскому объяснению. И хотя сущность данного ритуала выходит за рамки традиционной христианской экзегезы, однако всегда следует помнить о том, что «искупление», совершенное Христом, точно так же трудно объяснить, обращаясь исключительно к доводам разума или морали. Все действие глубоко священно и представляет собой зримое воплощение незримой богословской истины.
