Томас Балфинч - Всеобщая мифология. Часть I. Когда боги спускались на землю
Я вошла по колено и, не довольствуясь этим, сбросила свои одежды на ивы и вошла в воду. Когда я играла в воде, то услышала неясный шум из глубин речки, и быстро выскочила на ближайший берег. Голос сказал: «Почему ты убегаешь, Аретуса? Я – Алфей, бог этой речки» Я бежала, но он преследовал; он был не быстрее меня, но сильнее и нагнал меня, когда мои силы ослабли. Наконец, изнуренная, я заплакала, призывая на помощь Диану: «Помоги мне, богиня! Помоги своей почитательнице!» Богиня услышала и внезапно обернула меня в густое облако. Речной бог искал меня здесь и там и дважды подходил прямо ко мне, но не мог меня найти. «Аретуса! Аретуса!», – кричал он. О, как я трепетала (как ягненок, который слышит вой волка снаружи овчарни). Холодная влага снизошла на меня, мои волосы превратились в потоки; там, где я стояла, возникла лужа. Короче, я стала источником.
Но и в этом виде Алфей узнал меня и попытался смешать свои воды с моими. Диана расщепила землю, и я, стремясь убежать от него, погрузилась в расщелину, и через недра земли вышла здесь, в Сицилии. Когда я проходила через самые глубокие части земли, то видела твою Прозерпину. Она была грустна, но в ее спокойном выражении не было видно тревоги. Она выглядела так, словно стала царицей – царицей Эреба; могущественной невестой повелителя царства мертвых».
Река Алфей действительно на определенной части своего пути уходит под землю, находя дорогу через подземные каналы, пока снова не выходит на поверхность. Говорили, что сицилийская река Аретуса была той же рекой, которая, пройдя под морем, выходит на поверхность в Сицилии.
На этом потолочном плафоне эпохи рококо изображена история нимфы Аретузы
Отсюда появилась история, что чашка, брошенная в Алфей, снова появляется в Аретусе. Эта легенда о подземном течении Алфея приводится великим английским поэтом Сэмюэлем Колриджем в его поэме «Кубла Хан»:
В стране Ксанад благословенной
Дворец построил Кубла Хан,
Где Альф бежит, поток священный,
Сквозь мглу пещер гигантских, пенный,
Впадает в сонный океан.
Английский поэт-романтик Перси Биши Шелли так завершает свое стихотворение «Аретуса»:
И сверкающей пеной
Под обрывистой Энной
Плещет двух водометов струя,
Словно подали руки
После долгой разлуки
Неразлучные сердцем друзья.
Утром, прыгнув с откоса,
У подножья утеса,
Словно дети, играют они;
И весь день среди елей
И лесных асфоделей
Беззаботно лепечут в тени;
И в глубинах Дорийских
Возле скал Ортигийских
Засыпают, колышась едва,
Словно души влюбленных
В небесах благосклонных,
Где любовь и по смерти жива.
Слушая рассказ нимфы Аретусы, Церера стояла, как оцепенелая; потом повернула свою колесницу на небо и поспешила предстать перед троном Юпитера. Она рассказала историю о своей тяжелой утрате и умоляла Юпитера вмешаться, чтобы вернуть ей дочь. Юпитер согласился при одном условии, а именно: если Прозерпина за время своего пребывания в нижнем мире не вкушала никакой еды; а иначе богини судьбы, Фаты, запретят ее освобождение. Итак, вновь на переговоры был послан Меркурий, которого сопровождала Весна, чтобы потребовать Прозерпину у Плутона. Хитрый царь согласился, но, увы! девушка взяла гранат, который Плутон предлагал ей, и вкусила сладкую мякоть от нескольких зернышек. Этого было достаточно, чтобы воспрепятствовать ее полному освобождению. Но был найден компромисс: половину времени года она будет проводить с матерью, а остальное время – со своим мужем Плутоном[16].
Церера позволила себе умиротвориться этим соглашением, и вернула земле свое расположение. Теперь она вспомнила о Селее, и его семье, и своем обещании, данном его сыну и наследнику Триптолему. Когда мальчик вырос, они научила его использовать плуг и сеять семена. Она взяла его в свою колесницу, ведомую крылатыми драконами, и показала все страны земли, передавая человеческому роду ценные семена и знание земледелия. После своего возвращения Триптолем построил величественный храм Церере в Элевсии и учредил богослужение богине под названием Элевсинских таинств, которые в блеске и торжественности ритуала превосходили все другие религиозные празднества греков.
Можно немного усомниться в том, что история Цереры и Прозерпины является аллегорией. Прозерпина означает зерно, которое, брошенное в землю, лежит там, скрытое, – это она унесена богом подземного мира. Затем оно вновь показывается – это Прозерпина возвращена своей матери. Весна выводит ее обратно на белый свет.
Мильтон обращается к истории Прозерпины в «Потерянном рае», (Кн. IV):
Не так прекрасна Энна, где цветы
Сбирала Прозерпина, что была
Прекраснейшим цветком, который Дит
Похитил мрачный; в поисках за ней
Церера обошла весь белый свет.
Ни рощу Дафны дивную, вблизи
Оронта, ни Кастальский ключ, певцов
Одушевляющий, нельзя никак
С Эдемским Раем истинным сравнить.
В своих очаровательных «Пасторалях» английский поэт Александр Поп так рисует образ своей возлюбленной:
Любимая, тебя, в тени древесной,
Зефир дарит прохладою чудесной.
Где легкая твоя пройдет стопа,
Цветов пурпурных там полна тропа.
Будь я Алфей, была б ты Аретуза!
Твой блеск воспеть мне помогла бы Муза,
Чтоб отклик звонкий птичьих голосов
Тебя благословлял в тиши лесов.
Эрихтион был богохульником и презирал богов. Однажды он осмелился осквернить топором рощу Цереры. В этой роще стоял священный дуб, столь большой, что сам был, как лес. Его древний ствол, на который часто вешали венки обетов, вздымался вверх и был покрыт надписями, выражающими благодарность или мольбы к духу дерева. Часто вокруг него плясали дриады, взявшись за руки. Его ствол был пятнадцати локтей в окружности и возвышался над другими деревьями, как они возвышались над кустарниками. Но, несмотря на все это, Эрихтион не видел причин пощадить дуб и приказал своим слугам срубить его. Когда он увидел их нерешительность, то выхватил у одного топор и оскорбительно воскликнул: «Мне нет дела, любила ли это дерево богиня, или нет; даже если оно само богиня, то повалится, если будет стоять на моем пути». Сказав так, он поднял топор и дуб, казалось, вздрогнул и простонал. Когда на его ствол обрушился первый удар, из раны потекла кровь. Все стоящие рядом были охвачены ужасом, и один из них отважился возражать и отобрать роковой топор. Эрихтион с презрительным взглядом сказал ему: «Получай награду за свою жалость», и повернул против него оружие, которое использовал против дерева, нанес на его тело множество ран и отрубил ему голову. Тогда из глубины дуба послышался голос: «Я, живущая в этом дереве нимфа, которую любит Церерой, умирая от твоей руки, предупреждаю, что тебя ждет наказание».
Он не воздержался от своего преступления, и, в конце концов, дерево расщепилось под повторными ударами и, стянутое веревками, с грохотом упало, повалив большую часть рощи при падении.
За экологическое преступление Эрихтиона ждало суровое наказание
Дриады в смятении от того, что потеряли свою подругу, видя, что честь леса поругана, пошли к богине природы Церере, все в траурных одеждах и умоляли наказать Эрихтиона. Она кивнула в знак согласия, и, когда склонила голову, зрелые колосья на налитых полях также наклонились. Она задумала для Эрихтиона столь страшное наказание, что можно было бы пожалеть его, если такой преступник вообще достоин жалости: предать его Голоду. Так как сама Церера не могла приблизиться к богине Голоду, потому что парки предопределили, что эти две богини никогда не будут соседствовать, она позвала Ореаду с горы и сказала ей такие слова: «В самой отдаленной части покрытой льдом Скифии есть одно место – печальная и бесплодная пустошь без деревьев и злаков. Там живут Холод, Страх, Трепет, и Голод. Пойди и скажи последней, чтобы она овладела внутренностями Эрихтиона. Не слишком снижайся к ней, а не то сила моих даров прогонит ее. Не бойся расстояния (ибо Голод живет очень далеко от Цереры), но возьми мою колесницу. Драконы мои быстры и послушны, и перенесут тебя по воздуху в краткое время».
С этими словами Церера отдала Ореаде вожжи; та унеслась прочь и быстро достигла Скифии. По прибытии на гору Кавказ она остановила драконов и нашла богиню Голод на каменистом поле, выдергивающую зубами и когтями скудную траву. Ее волосы были грубыми, глаза впалыми, лицо бледным, губы белыми, пасть покрыта пылью, кожа туго натянута, так что были видны все кости. Когда Ореада увидела ее издалека (так как не осмелилась приблизиться), то передала приказания Цереры; и хотя остановилась на очень короткое время и держалась как можно дальше от нее, все же начала и сама чувствовать голод и, развернув драконов, понеслась обратно в Фессалию.
