С. Сказкин - Настольная книга атеиста
Если в политеизме сверхъестественное не было четко отделено от земного, естественного, то в монотеизме нашел свое наибольшее проявление дуализм естественного и сверхъестественного. Так, в иудаизме постепенно сформировалось понятие о едином и единственном боге Яхве, который как высшее, потустороннее начало противостоит всему земному, чувственно воспринимаемому, реальному. Бог вечен, земные вещи преходящи и конечны, бог — всемогущий творец мира, мир — результат его творческой деятельности, бог — воплощение мудрости и добродетели, человек — существо слабое и греховное. Подобное противопоставление божества как высшей потусторонней сущности реальному миру восприняли у иудаизма христианство и ислам. Вероучение этих религий подчеркивает «непохожесть» божества на земные вещи и явления, его противоположность всему земному.
В этой связи перед монотеистическими религиями встала сложная проблема: допустимо ли изображение божества? Ведь любое изображение бога возможно лишь в земных формах, в формах естественного, материального мира. Следовательно, изображая бога, художник как бы низводит его до уровня чувственно воспринимаемой реальности. А бог, согласно вероучению монотеистических религий, есть высший дух, к которому неприложимы земные мерки.
Различные монотеистические религии по–разному решили указанную проблему. Иудаизм и ислам пошли по пути запрета всяких изображений бога в храмах. Этот богословский запрет существенно повлиял на развитие искусства в мусульманских странах. Он был распространен на изображение всего живого — и человека и животных. В силу этого арабское изобразительное искусство до последнего времени не знало портрета, а художественное творчество средневековых восточных мастеров развивалось лишь в направлении создания различных форм растительного орнамента.
В христианстве, начиная с первых веков его существования, были две тенденции. Первоначально многие «отцы церкви», активно боровшиеся против «языческой» античной культуры, выступили против любых изображений божества и вообще против изобразительного искусства, рассматривая его как пагубное идолопоклонство. «Бог равно запрещает, — писал Тертуллиан, — и делать идолов, и поклоняться им».
Наивысшей точкой развития этой тенденции в христианстве было движение византийских иконоборцев в VIII в. н. э. Утверждая, что христианская церковь не должна допускать изображения божества, так как земными материальными средствами невозможно передать духовную, возвышенную и неземную природу бога, иконоборцы восстали против икон как остатка ненавистного для них идолопоклонства.
Однако они потерпели поражение. В христианстве победила иная точка зрения, признававшая допустимость изображения бога и святых в церкви. Победа этой тенденции сделала возможным широкое использование изобразительного искусства в христианском культе и тем самым поставила на службу церкви могущественные средства идейного и психологического воздействия. В то же время она обусловила существование глубокого внутреннего противоречия, свойственного христианскому культовому искусству.
Это было противоречие между тенденцией к условности, схематизации, деформации реальности и тенденцией к реалистическому, художественно правдивому изображению земных явлений, образов и событий. Первая тенденция вытекает из культового, религиозного предназначения искусства. Поскольку, например, икона есть изображение божества, сверхъестественного, постольку изображаемое на ней не должно быть воспроизведением «обычных» людей, реальных событий и т. п. Один из современных православных богословов пишет, что основное достоинство древних икон состоит в том, что они не отвечают привычным требованиям похожести на всеми видимую реальность окружающей действительности.
Тенденции к условности и схематизации, навязываемой церковью, противостоит в культовом искусстве тенденция к реалистическому воспроизведению земных человеческих образов и характеров. Бе истоки выходят за рамки религии. Иконописец не мог изолироваться от своего народа, не мог не отразить (нередко даже не осознавая этого) свою эпоху, ее искания и стремления, живые человеческие характеры и образы. Вот почему сквозь богословскую символику древних русских икон и фресок явственно пробивается тенденция к художественному восприятию жизни той эпохи, за образами богоматери, Христа, святых улавливаются контуры мыслящих и чувствующих людей того времени.
Теоретические, гносеологические истоки указанного противоречия уловил еще Гегель. Он писал: «Мы уже видели, что искусство должно поставить в центре изображении прежде всего божественное начало. Но божественное, взятое для себя как единство и всеобщность, по существу, доступно только мысли и, будучи в самом себе чем–то бёзббразным, не может стать предметом художественной фантазии». Если перевести эту мысль на материалистический язык, то она означает, что сверхъестественное может стать «предметом художественной фантазии», т. е. быть выражено в художественных образах, только будучи представленным в естественных, земных формах.
Церковный канон и художественное творчество
Тенденция к условности, схематизации и деформации реальности находила свое практическое выражение в создании православной церковью канона, т. е. совокупности правил, строго регламентировавших написание икон и роспись церквей. Иконографический канон сформировался в Византии и воплощал в себе ряд существенных особенностей христианского миросозерцания. Главной целью византийского культового искусства было постижение художественными средствами сверхъестественного «горнего» мира, существование которого утверждало христианство. Отсюда вытекали основные требования к иконам, предъявляемые церковью.
Во–первых, образы Иисуса Христа, богоматери, пророков, апостолов, святых на иконах должны были подчеркивать их духовный, неземной, сверхъестественный характер. Поэтому средоточием иконы является всегда голова изображаемого небожителя и его глаза, пристально устремленные на зрителя.
Во–вторых, поскольку сверхъестественный мир, согласно христианскому вероучению, — это мир вечный, неизменный, постоянный, фигуры библейских персонажей и святых на иконе должны изображаться неподвижными, статичными.
В–третьих, поскольку задачей византийского иконописца было постижение вечной метафизической сущности вещей, канон предъявлял специфические требования к изображению на иконах пространства и времени. Предметы изображались не такими, какими их может видеть человек в данный момент из определенной пространственной точки (линейная перспектива), а такими, какими они представляются иконописцу с точки зрения их сущности. Поэтому средневековый живописец соединял в изображении предметов несколько точек зрения, несколько проекций, определял размеры изображаемых персонажей не их пространственным положением, а их религиозным значением и т. п. (так называемая обратная перспектива). Время, передаваемое в иконах, также весьма специфично. В одной и той же иконе определенный персонаж изображается в разных ситуациях, отделенных друг от друга во времени. Так, Иоанн Креститель на одной из икон держит чашу со своей отсеченной головой.
Ирреальность, условность изображаемого на иконе оттеняется также ее золотым фоном. Золотой фон как бы изолировал каждое изображение, вырывал его из реального земного окружения и возносил в идеальный сверхъестественный мир.
Церковный канон не только направлял внимание молящихся от реального, земного мира к «горнему», сверхъестественному. Он создавал стереотипную систему изображений божества и святых и тем самым способствовал выработке у верующих стереотипных религиозных образов, которые, при посещении церкви, вызывали интенсивные религиозные переживания.
Средневековый художник, проникнутый религиозными настроениями, не всегда сознавал догматизирующее, мертвящее воздействие церковного канона. Для многих русских иконописцев, например, канон выступал как нечто само собой разумеющееся, незыблемое, воплощавшее церковность, которая была в то время неотъемлемым компонентом самосознания большинства людей. Однако объективно канон сковывал творческие возможности средневековых художников, тормозил развитие их индивидуальности.
Конечно, никакие требования церковного канона не могли полностью помешать проявлению творческой индивидуальности средневековых живописцев. Их оригинальность проявлялась и в определенных способах композиции, в некоторых отступлениях от канонических сюжетов и подлинников, но прежде всего и больше всего она проявлялась в колористическом решении икон и фресок, в выборе цветов, в их соотношении, оттенках, переливах и т. п. Чтобы понять эстетические достоинства древних русских икон, нужно прежде всего вникнуть в тот «художественный язык», которым пользовались русские иконописцы и основой которого был цвет. Вне удивительных, неповторимых цветовых гамм древних икон нельзя понять их подлинную эстетическую ценность и одновременно раскрыть творческие индивидуальности их творцов.
