Александр Мень - История религии. В поисках пути, истины и жизни. Том 3. У врат Молчания. Духовная жизнь Китая и Индии в середине первого тысячелетия до нашей эры.
Фатальное слово было произнесено, и путь к отступлению оказался отрезанным, Начикета уже нельзя было просто посвятить богам и жрецам; отец связал себя обетом и не мог его не выполнить.
Утешая отца, которого тяготила клятва, вырвавшаяся в пылу гнева, юноша сказал ему: «Среди многих иду я… погляди назад на прежних людей, погляди вперед на бегущих — подобно зерну созревает смертный; подобно зерну рождается он вновь».
Не случайно имя Начикет означает «незнающий»: молодого брахмана манила вековечная загадка смерти, и он надеялся разрешить ее в царстве Ямы, владыки усопших.
В этом рассказе, который чем-то напоминает историю жертвоприношения Авраама, отец и сын как бы олицетворяют два аспекта индийской религиозной жизни. Брахман-отец полагает свою главную цель в награде богов, Начикет же оказался выше этих простодушных расчетов; для него на первом месте стоит истина, обрести которую он надеется в загробном мире.
Юноша спускается в обитель Ямы. Как он проник туда, Упанишада не говорит, но, поскольку он пришел к Смерти сам, а не по ее зову, он застает Яму врасплох: властелин преисподней три ночи отсутствует неведомо где. Когда же он возвращается, Начикет напоминает ему, что над негостеприимным хозяином могут сбыться все недобрые пожелания обиженных посетителей. Смущенный Яма готов искупить свою вину: он предлагает смелому юноше три дара по его выбору.
Начикет не задумываясь называет свои пожелания. Два первых Смерть охотно удовлетворяет: царь преисподней обещает гостю, что по возвращении в мир живых отец встретит его с радостью, и объясняет, какое нужно совершить приношение, чтобы стать угодным богам.
Но третий дар — главный: «Сомнение возникает после смерти человека — одни говорят: он есть, другие: его нет — да узнаю я это, обученный тобой. Вот третий дар из даров».
Это поистине вопрос вопросов, и он касается не только загробной участи человека, но и самой сущности бытия. Загадка жизни разрешится не раньше, чем будет дан ответ на загадку смерти: правда ли, как говорят иные, что человека впереди ждет «ничто», правда ли, что смерть — это, в конце концов, лишь стремительное падение во тьму небытия?
Для современного европейского читателя этот вопрос Начикета, обращенный к Яме, звучит почти как абсурд; в самом деле: может ли человек сомневаться в том, что со смертью не все кончается, если он мыслит и говорит, находясь в потустороннем царстве? Но не будем слишком требовательны к притче, тем более что для ее составителя основное — это не столько судьба индивидуальной души, сколько существование последнего и глубочайшего смысла вещей. Слова «есть или нет» относятся не просто к посмертию, но и к центральной Сущности мира.
Яма не сразу соглашается посвятить юношу в эту тайну.
— Даже боги, — говорит он, — до сих пор сомневаются здесь, ибо нелегко распознать это тонкое рассуждение. Выбери себе другой дар, Начикет, не обременяй меня, освободи меня от этого.
— Даже боги, — отвечает упрямый брахман, — и то сомневаются здесь, и ты, бог Смерти, сказал, что это нелегко распознать. Не найти мне другого наставника в этом, равного тебе. Нет никакого другого дара, равного этому.
— Выбери себе, — продолжает настаивать Яма, — сыновей и внуков, что проживут сотню лет; множество скота, слонов, золото, коней; выбери себе обширные угодья на земле и живи сам столько осеней, сколько хочешь. Если ты считаешь это равным даром, выбирай себе богатство и долгую жизнь; процветай, Начикет, на великой земле, я сделаю тебя обладателем всего желанного. Какие ни бывают труднодостижимые желания в мире смертных — проси себе вволю все, что желаешь. Вот красавицы на колесницах, сопровождаемые музыкой, такие недоступные людям. Пусть, подаренные мною, они служат тебе, Начикет, — не спрашивай только о смерти.
Казалось бы, теперь пришло время Начикету согласиться: ведь ему обещано все, о чем может мечтать человек. Но нет, оказывается, он уже перерос эти мечты; он хочет высшего знания, потому что ничто временное не может утолить его жажды.
— Преходящи эти удовольствия у смертного, о Антака [«Приносящий конец» — один из эпитетов Ямы], — говорит он, они иссушают силу всех чувств, да и жизнь-то вся коротка. Пусть же остаются у тебя повозки, танцы, пение. Не должен человек радоваться богатству: разве сможем мы владеть богатством, если увидим тебя? Будем ли мы жить, пока ты правишь? Лишь этот дар следует избрать.
Начикет уже ясно понял, что раз всякая жизнь оканчивается умиранием, значит, единственная реальность — это смерть, и на ней нужно сосредоточить все свои размышления. Лишь тогда, когда Яма посвятит его в свою тайну, тревожное сердце успокоится и насытится пытливый ум.
В других Упанишадах мотив бренности земного звучит с огромной силой, окрашиваясь порой настоящей ненавистью к обманчивому и тленному. Сама плоть начинает внушать отвращение: «Какие наслаждения от исполнения желаний могут быть, господин, в этом зловонном, бренном теле, в этом скоплении костей, кожи, мышц, костного мозга?»
Итак, человек пришел к четкому сознанию: все, что было вожделенной и единственной целью его предков — земля и ее дары, жизнь и ее утехи, — все это суета, не заслуживающая серьезных усилий и трудов. Все преходящее улетучивается, а разум отказывается бежать за призраком. Что толку в цветке, если он вянет в руках? Человек ищет опоры в непреходящем, ищет постоянного, вечного. И поэтому он с таким упорством пытается проникнуть за завесу смерти.
«Кто, — говорит Начикет, — из подверженных уничтожению и смерти внизу на земле, приблизившись к неуничтожимости и бессмертию, узнав и поразмыслив об удовольствиях, рожденных внешней оболочкой и страстью, — кто из них станет радоваться слишком долгой жизни? Скажи нам. Смерть, о том, в чем сомневаются. что заключено в великом переходе, — этот дар, проникший в скрытое, а не иной, выбирает Начикет» [16].
И в конце концов человек побеждает: Смерть согласна посвятить его в великую тайну. Оказывается, все сопротивление Ямы было лишь испытанием брахмана, и теперь царь преисподней одобряет юношу за то, что он предпочел познание всем земным соблазнам. Здесь мы присутствуем при одном из великих поворотов в истории духа, переоценке всех прежних ценностей. Новый взгляд на жизнь автор Упанишады влагает в уста царя-Смерти:
Различны поистине благо и удовольствие.
Оба они связывают человека, имея различные цели.
Хорошо будет тому, кто из них обоих берет себе благо.
Но если же кто-либо выберет себе удовольствие, его цели не будут достигнуты.
Благо и удовольствие приходят к человеку.
Мудрый различает их,
Ибо мудрый выбирает благо, предпочитая его удовольствию.
Глупый же выбирает удовольствие ради земных благ.
Поистине, поразмыслив, отказался ты, Начикет,
Желать приятное или кажущееся приятным:
Ты не искал пути к богатству,
На котором пали многие люди.
Различны и ведут в разные стороны
Незнание и то, что известно как знание.
Я полагаю, о Начикет, что ты стремишься к знанию,
Многочисленные желания не отвлекли тебя.
Погрязшие в незнании,
Но полагающие себя мудрыми и сведущими,
Глупцы, по извилистым путям блуждающие,
Подобны слепым, имеющим слепого поводыря.
То, что за пределами этого мира, неясно глупцу.
Безучастному, обманутому блеском богатства,
Думающему: «Есть лишь этот мир, нет другого», —
Он непрестанно подпадает под мою власть [17].
В этой замечательной речи уже видно направление пути, по которому собираются повести нас Упанишады. Это — путь в мир незримый, путь к вечному, неумирающему. Они провозглашают, что служение земным кумирам заканчивается гибелью. Нужно искать «Того, Кого многие слышат, но не знают» [18]. Он есть «невидимое, неосязаемое, не имеющее ни рода, ни варны, ни слуха, ни рук, ни ног, вечное, всепроникающее, вездесущее, тончайшее» [19]. Но где же Он, скрытый от взоров непосвященного Родник мироздания? Как найти Его?
Ответ на этот вопрос — главное, о чем пытаются сказать миру Упанишады.
ПРИМЕЧАНИЯ
Глава четвертая
«ТАЙНОЕ УЧЕНИЕ»
1. См. об этой эпохе обзорную книгу индийскою исследователя Б. Лупи «История индийской культуры» (М., 1969. с. 59-93).
2. Этот индийский жизненный идеал (ашрама) делился на четыре ступени: ученичество. общественное служение, религиозные размышления и. наконец, полное 6eccтpaстиe бездомного «муни». См.: Mахабхарата. Мокша-Дхарма. 191 (пер. Б. Смирнова).
3. См.: Mахабхарата. Адипарва. Л., 1950. с. 24, 170. Пер. В. Кальянова. К середине VII в. борьба заканчивается упрочением кшатрийской династии в одном из главных царсгв Индии — Магадхе.
