Андрей Десницкий - Люди и фразы
В том-то и проблема, что мы ничего на самом деле не знаем, внутрицерковная жизнь непрозрачна даже для самой церковной иерархии, не говоря уже о простых прихожанах. Приезжает епископ на приход или в монастырь, его торжественно принимают, показывают парадную сторону приходской или монастырской жизни, с почетом провожают и шлют затем в епархию стандартные отчеты. А что там происходит в повседневности? Если случится ЧП или возникнет какой-нибудь скандал, который осветят светские СМИ, да еще в свойственной многим из них глумливой манере, – вот тогда мы действительно что-то узнаем. Не раньше.
Да и без скандалов, в повседневной жизни, мы узнаем количество людей, посетивших храмы на Пасху или Рождество, по милицейским сводкам, но ни один церковный источник не скажет нам, сколько людей бывает в этой епархии в храме в рядовое воскресенье. А ведь одна эта объективная цифра могла бы многое сказать нам о текущем состоянии дел. Стало бы видно, например, где нам действительно нужны миссионеры, и срочно нужны. Впрочем, есть потребность не только во внешнем миссионерстве (в той же Сибири, не говоря уже о других странах), но и во внутреннем тоже. Слишком много таких людей, которые к Церкви так или иначе принадлежат, но жить стараются не по Евангелию, а по каким-то второсортным брошюрам, откуда и проистекают потом настоящие беды, вроде бегства под землю. Но пока гром в светских СМИ не грянул, мы как-то стесняемся такое замечать.
Впрочем, осторожность в обсуждении внутрицерковных дел хорошо понятна. Мы все помним время гласности, когда о недостатках советской жизни сначала стали потихоньку говорить, а потом и кричать на всех углах. Кульминацией стали съезды народных депутатов, превратившиеся в митинги: вот здесь кошмар, вот тут ужас, там вообще всему конец… Конец и настал всему советскому довольно скоро. Бегать и повсюду кричать о проблеме – еще совершенно не значит делать что-то для ее решения. И нет, наверное, худшего сценария для Церкви, чем превращение соборов или епархиальных собраний в такие мини-съезды.
Но все же первый шаг для решения любой проблемы – это осознать ее наличие, начать осторожное и конструктивное обсуждение ее возможных причин и возможных путей решения. Такой подход может ударить по авторитету Церкви? Возможно, для кого-то и ударит. А остальным, наоборот, покажет, что Церковь – не надменное сборище «святых отцов», которые почитают самих себя совершенными, а всех остальных только поучают (именно так ее зачастую изображают в светских СМИ), что церковные люди вполне вменяемы и адекватны, что они сами осознают свои неурядицы, а с некоторыми даже успешно справляются.
Причем происходить это должно не в связи с каким-то ЧП, а по мере необходимости. Как именно, где именно может проходить подобное обсуждение, я не берусь сейчас сказать. У нас, к сожалению, нет ни бумажной, ни электронной прессы, которая могла бы стать дискуссионной площадкой для спокойного и взвешенного разговора о внутрицерковной жизни. Есть официальные издания, есть журналы миссионерско-просветительской направленности, есть приходские и епархиальные листки. Есть, наконец, церковно-политическая агитация «за наших», а все больше «против ненаших», обычно очень невысокого уровня. Есть блоги и форумы, совершенно неформальные площадки, но это все-таки очень узкий круг.
Церковь, пожалуй, единственная часть нашего современного общества, в которой существуют настоящие сословия, – четко ограниченные группы людей со своими особыми правами и обязанностями, а значит, со своими интересами и своими проблемами. Отстаивать сословные интересы перед государством и светским обществом у клириков в целом получается (что порой тоже вызывает неудовольствие светских СМИ, но ведь это естественно). Но должны быть и способы мирно решать возникшие разногласия и устранять возможные перекосы внутри самого сословия, как писал и апостол Павел: «Как смеет кто у вас, имея дело с другим, судиться у нечестивых, а не у святых? Разве не знаете, что святые будут судить мир? Если же вами будет судим мир, то неужели вы недостойны судить маловажные дела?» (1 Кор. 6:1–2).
Видите, он не говорит: смиряйтесь, делайте вид, что все у вас в порядке, чтобы внешние ничего не узнали. Он требует, чтобы споры среди христиан получали решение от «святых», то есть от самих христиан, чтобы не было никакой необходимости прибегать к «суду нечестивых». Само существование споров вполне нормально, мы живем в падшем мире и нуждаемся порой в защите или восстановлении справедливости.
И поэтому нам пора начинать честно, спокойно и конструктивно отвечать друг другу на неудобные вопросы – и уж тем более на те вопросы, которые ставит перед нами жизнь. Не прятаться от них ни за кирпичными стенами, ни за машинами с добытым кирпичом.
Люди и фразы
Когда на экраны вышел фильм Павла Лунгина «Царь», стало очевидно: это не просто очередной блокбастер. Это взгляд на нашу историю, где с такой пугающей точностью повторяются некоторые вещи: и самооговоры обвиняемых, и рухнувший купол с крестом – это какие годы, 1560-е или 1930-е? Возможно, какие-то исторические детали изображены в фильме неточно, а оценки очень субъективны, так что с ними многие не согласны. Но фильм прежде всего и не про историю. Он – про святость (и вернее было бы назвать его «Митрополит»), про отношения Бога и человека. Да, пожалуй, ничего другого в фильме просто нет – он о том, как два человека, Иоанн и Филипп, «ходят пред Богом», каждый своим путем. Все остальное – только иллюстрация.
Иоанн постоянно молится, цитирует Писание, рассуждает о Божественном. Кстати, здесь историческая достоверность вполне соблюдена, ведь до нас дошли подлинные слова царя Иоанна – прежде всего его переписка с Курбским. Мы знаем не только о том, что он делал, но и о том, как сам свои поступки объяснял. И в его письмах мы видим действительно глубоко религиозного человека, у которого всякое слово подтверждено от Писания, всякое дело творится по воле Божьей. Правда, не всем достаются одни и те же цитаты: говоря о себе, он упоминает о милосердии Божьем, говоря о других, – настаивает на послушании, обличает и грозит вечными муками. В этом ведь особое удовольствие: самому покаяться, а врагов, подлинных или мнимых, обречь на смерть без покаяния и погребения, чтобы и там, за гробом, они оказались перед ним виновны.
А Филипп лишен всякой демонстративной религиозности – он просто живет своей верой. Иногда, очень сдержанно и скупо, реагирует на то, что происходит перед его глазами. Если Иоанн постоянно говорит о Боге, потому что не умеет иначе, то Филипп поминает Его лишь тогда, когда не может смолчать.
Люди, подобные Иоанну, существовали всегда, немало их и сегодня, пусть и редко им достается такая абсолютная власть. Христианский словарь в их устах порой становится своего рода новоязом, как в романе Оруэлла. В антиутопии английского писателя пытками ведало министерство любви и гражданам объясняли, что «мир – это война». Точно так же и человек, овладевший православным (или любым другим) лексиконом, очень легко может научиться манипулировать людьми с помощью красивых и правильных слов: «послушание», «каноничность», «духовность»… Только все они будут значить в каждый конкретный момент времени ровно то, что удобно самому говорящему.
Эта проблема видна еще и в Ветхом Завете. Священник Александр Ельчанинов размышлял некогда над тем местом книги Иова, где Господь оправдывает дерзкие, почти богохульные речи самого Иова, но порицает его друзей, которые говорили вроде бы все правильно: «Иов – это честная, правдивая натура, ищущая “дела”, а не слов, а те – люди религиозной фразы, шаблона, традиционных формул. Иов вопит о “неправде”, о непонятности страданий, о благополучии грешников, о безвинных муках – и не только своих; а его друзья отвечают ему общими и лживыми фразами, для них все ясно, и, установив порядок в словах и мыслях, они считают, что установили гармонию и в мире».
Вот в чем главная опасность такого подхода: на самом деле ничего не меняя, люди пытаются повесить на все удобные ярлыки. Проблемы на приходе? Никаких проблем нет, это просто у кого-то смирения не хватает. Возник сложный вопрос? Читай отцов и обязательно найдешь ответ. В общественной жизни страны не все благополучно? Вот когда у нас будет самодержавная монархия, то все трудности сами собой исчезнут. И так буквально во всем: вместо решения проблем предлагается их переименование.
На самом деле это ведь тоже форма эскапизма, ухода от неуютной реальности. Человек моделирует некую комфортную для него словесную модель, а потом всячески «впихивает» реальность в эту придуманную схему. Это часто можно увидеть в политических и идеологических спорах: разница между «шпионом» и «разведчиком», «мятежником» и «повстанцем» чисто оценочная, сам выбор слов задает некую систему координат. Но в религии такое действие оказывается особенно мощным, потому что любая религия говорит о вещах незримых и абсолютных. Одно дело объявить мятежника повстанцем или наоборот, а уж совсем другое – заявить, что твой враг есть Антихрист.
