Романо Гвардини - О Боге Живом
Когда мы радуемся, Бог Живой в этом присутствует. Он знает о нашей радости и она к Нему обращена. Когда мы страдаем, мы - Его создания. А Его создания Ему не безразличны. Страдание обращено тоже к Нему.
Когда мы заняты своим делом, это - дело, Им порученное нам. Ему не безразлично, как столяр делает стол, как мать ведет свое хозяйство, как врач лечит больных. Существует дурная религиозность, воображающая, что она возвышает божественное, принижая земное В ней сказывается загнанное внутрь вожделение земного и расплата за это. Нет, земные дела не ничтожны. Они не безразличны, и уж совсем не безразличны Богу. Ибо Бог сотворил мир, «чтобы он был». И Бог увидал, что в мире вое было «хорошо весьма». Ему угодно, чтобы все и оставалось хорошим, и Он божественно скорбел, когда в то благое, что Он создал, ворвался грех. Для Него это было так важно, что Он «послал в мир единородного Сына Своего в умилостивление за грехи наши». Свое дело Бог передал в человеческие руки, чтобы люди его берегли и продолжали и хорошо завершили бы по Его воле, Ему на радость, а себе самим на осмысление своего существования. Таким образом, Бог с нами, когда мы делаем свое дело, в чем бы оно ни заключалось. Делать мы должны для Него и вместе с Ним. Для Него живо наше дело.
Люди встречаются, соприкасаются друг с другом, пробуждают друг друга к жизни и расширяют рамки существования один для другого; они борются между собою и через это тоже растут; они объединяются между собою в верности и в любви, в общности судьбы и творчества - и во всем этом присутствует Бог. Они - Его дети. Он вызвал их к существованию. Ему угодно, чтобы они расли, один благодаря другому, и вследствие этого «полнее воздавали бы Ему хвалу». Человеческое общество живо тоже для Него.
Он нас побуждает нашею совестью. Только в свободном делании может быть место для святости. Бог призывает человека, чтобы тот в своей свободе дал Ему место. Когда человек не на высоте, Бог его судит через его совесть. Но и при этом суде Ему угодно, чтобы человек был жив. В своей вине человек чувствует поврежденным глубочайший нерв подлинной жизненности, блага бытия, единства с вечной святостью. Бог дает ему это почувствовать. Но Он хочет «не смерти грешника, но да обратится и да будет жив». Бог не отсекает. Он говорит: ты стал виновным; но у тебя есть еще путь. Через твою вину этот путь стал другим, но он остается путем. Прими вину на себя. Ответь за нее. Преодолей и иди дальше вперед! - Когда же человек поступает по правде, Бог одобряет его и это внутреннее «Да» содержит в себе блаженство божественно-святой жизни. Бог в этом живет Своей жизнью, и в этом живет и растет свободное создайте Божие.
Благодатью же Бог дал человеку участие в Своей собственной жизни: возродившись в лоне Божием, верующий живет потоком божественной жизни и именно в нем становится вполне и по-настоящему самим собой.
Это так: Бог есть Бог Живой и для Него все живо.
Но вот приходит смерть.
Бывает смерть завершающая. Как говорится, человек умирает тогда «своей» смертью. Умирает так, что эта смерть - как бы плод его наиболее подлинного существования, которое тут и дозревает окончательно. Такая смерть - редкий дар. Но и тут стоит вопрос: почему вообще жизнь должна приходить к концу?
Бывает и смерть разрушительная. Молодое существо расцветает, все в нем готовится принять полноту жизни! и эту полноту проявить, и вот приходит смерть. Что может означать такое обрывание?.. Человек нужен другим, он им служит поддержкой и защитой, он необходим для их личного существования. И этот человек исчезает... Или человек рос у нас на глазах, мы видели, как развивались его силы, как он приобретал познания, учился владеть вещами, сознавал все яснее свою задачу, накапливал опыт, и в нем уже проявлялось все то, что нужно для высокого творчества. Он дал бы очень многое, но его жизнь оборвалась преждевременно...
Обо всем этом тяжело думать. Еще тяжелее от этого на сердце. Не отрицается ли тут сама жизнь? Нет ли тут какого-то провала в жизненности Самого Бога?
Вера нам говорит, что в смерти Бог дает жизни ее настоящее свершение.
Вера говорит: как бы ни складывалась жизнь человека, ее мера установлена Богом, Который «не смерти хочет, но жизни». Что дано человеческой жизни, то и есть ее мера. И то, что казалось внезапным отрывом, было только проявлением этой меры. Перед Богом, каждый человек умирает «своей» смертью, той, которая вытекает из его жизни и ей предназначена. С точки зрения человеческой, это может быть завершением или внезапным отрывом. Но тут перед нами - тайна Божиего знания.
Когда же человек умер, он предстает перед Богом. Тогда спадают все покровы. Бог везде и однако Он людям далек. Он далек человеку из-за того, что человек из себя представляет. Мое бытие и бытие вещей показывают мне образ Божий и о Нем говорят, но они же и скрывают Его от меня, закрывают мне доступ к Нему. Это бытие разбивается смертью. В смерти происходит чудо вторжения Бога. Бог Сам срывает покровы. Вера говорит, что это - чудо благодати: Бог раскрывает Свое присутствие. Согласно нашей вере, смерть есть Божия милость. Она означает, что Бог раскрывает Себя.
И вот человек стоит перед Богом. Одним тем фактом, что человек умер, он еще не стоял бы «перед Ним», потому что никакое состояние, ни жизни, ни смерти, само по себе еще не означает раскрытия Бога. Но от Бога исходит благодатный дар Его раскрытия. Человек стоит перед Богом и все его существо начинает гореть как стружка, которую держали бы в невиданном пламени. Она воспламеняется к подлинной жизненности.
Все мертвое уничтожается. Ведь мы, живые, не полностью живы. Многое мы всего только тащим на себе. Внутри у нас немало мертвого груза. Вот мы что-то сделали, и как часто нам приходится браться за сделанное сызнова, чтобы оно стало действительно нашим. Вот с нами произошла неприятность, но она только скользнула по нам. Как часто приходится нам сидеть с другим человеком, рассказывающим нам свои горести, и при этом чувствовать с отчаянием свою собственную отупелость. Мы живем лишь отдельными взлетами... Здесь же все сразу вовлекается в высшую жизненность. Что не живо, то сгорает. Сгорают все корки, все окаменелости. Все, что атрофировалось, начинает шевелиться. Все, что было придавлено, начинает дышать свободно.
Вина становится явной и раскаяние - безмерным. Но что такое христианское раскаяние? Бог судит человека, и человек, стоящий перед Богом, тоже, вместе с Богом, судит себя самого. Святость Божия раскрывается с такой неслыханной мощью и с такой несказанной красотой, что человек измеряет себя самого мерою божественной любви. Измеряет во всем, также и в том, в чем он против этой любви погрешил. Он соучаствует в свершении Божиего суда, против себя самого, со страстной убежденностью. И если по милости Божией его жизнь была такой, что несмотря на все грехи ее самая сокровенная суть оставалась обращенной к Богу, то этим судом сжигается всякая вина; человек принимает на себя наказание и оно, при всей своей тяжести, становится для него напряженно жизненным. Живая святость к нему прорвалась.
«Все их дела следуют за ними», говорится об умерших. Умирая, человек не избавляется от всего того, что он сделал, все это продолжает жить в нем. Все это остается в его живом существе, - остается, как животворящая или тормозящая сила. Все это он приносит с собой на суд Божий. Он вступает в палящий жар присутствия Божия и «как через огонь», сжигающий все что не может ожить, он входит в вечную жизненность. С ним вместе проходит все, от ударов молотком, которые делал рабочий, до высших духовных произведений, и « как через огонь» все это вступает в Жизнь.
И мы еще не сказали самого глубокого. Верою, благодатью и нашим возрождением Бог в нашу природную жизнь внедрил жизнь иную. Эта новая жизнь сплетается с той, но она исходит от Него. Она борется с трудностями, стремится к росту, к созреванию в ясности и полноте. На нее давит старое, вина и ничтожество не дают ей развиваться, мир, со своей вынужденной, тяжкой ограниченностью, перекрывает ее. При всем этом, новая жизнь действует сокровенно, она прорывается то тут, то там, но не может вполне пробиться наружу. Но в тот миг, когда человек предстанет перед. Богом, станет явным, что он из себя представляет в действительности; тогда про явится «слава детей Божиих». Тогда, в освобождающем свете Божества, внутренняя новизна торжествующе вырвется наружу: «день рождения» - так древняя Церковь называла смерть.
Бог есть Царь, для Которого все живы.
Вечность есть «вечная жизнь». Один мыслитель древности сказал, что она - «всеобъемлющее и совершенное обладание никогда не кончающейся жизнью». Жизнь же, так переживаемая, есть Бог. Это - жизнь Бога, по благодати дарованная человеку и с его участием свершающаяся.
Нам возражают: представление о вечной жизни означает всего только монотонную тягучесть. - Не надо просто отметать такие слова, надо уметь допускать то, что в них проявляется.
