Барт Эрман - Великий обман. Научный взгляд на авторство священных текстов
Разница между современной биографией и современным романом, конечно, является вопросом литературного жанра. Оставим специалистам пространные дебаты о том, чем характеризуется жанр, нам же будет достаточно приблизительного определения. Жанр – это тип литературы, который подходит какому-то заданному формату. Короткий рассказ, например, должен быть коротким; роман гораздо длиннее. В обоих есть герои, сюжет и другие особенности, отличающие их от хайку. Лимерик обладает двумя парными рифмами и неожиданной ударной строкой в конце. Белый стих ничего этого не имеет, но для передачи смысла опирается на глубину языка. И так далее. В каждом жанре как бы заложено некое соглашение между писателем и читателями. Это напоминает контракт, в котором автор обязуется соответствовать тому роду литературы, который ожидают встретить читатели, а читатели обязуются не ожидать ничего нехарактерного для этого рода.
Когда речь идёт практически обо всех видах развлекательной литературы, читатели снисходительно относятся к исторической неточности, но при этом ждут исторического правдоподобия [47]. Чтобы беллетристика доставляла удовольствие, все следуют этим негласным принципам.
Совсем другое отношение мы видим к биографическим или историческим работам. Здесь другие условия контракта: автор придерживается исторических фактов насколько возможно точно, и читатели ожидают именно этого. Любое отступление от этих правил всеми осуждается.
В древних исторических трудах всё было несколько сложнее. По большей части из-за того, что в античности просто не существовало научного инструментария, которым мы владеем сегодня. Не было широкого доступа к надёжным источникам информации, обилия самих письменных источников, баз данных, поисковых систем, не было возможностей, которые нам сейчас предоставляют СМИ и электронные средства коммуникации. Древние историки работали почти на ощупь, собирая такие рассказы о событиях прошлого, которым можно было бы верить. Было действительно крайне сложно передать точную картину, но большинство историков честно пытались это сделать. И больше всего эта сложность была заметна в попытках передать подлинные слова тех людей, что жили много лет назад. Некоторые из лучших образцов истории, созданных в античности, в значительной степени состоят из прямой речи своих персонажей. Но если события происходили на десятилетия или даже столетия раньше, то откуда историк мог знать, что было точно сказано в ту эпоху, когда не было ни диктофонов, ни стенографистов, ни ежедневных публикаций в прессе? Конечно, ниоткуда.
Поэтому такой великий историк V в. до н. э., как Фукидид, и говорит совершенно откровенно, что все слова, передающие прямую речь его героев, сочинены им самим. А какой у древних историков был выбор? Самое большое, что они могли, это придумать для исторических персонажей слова, которые наиболее подходили бы их характеру и поводу для их произнесения, и потом верить, что эта выдумка приблизительно соответствует тому, что было сказано на самом деле. Чтобы установить, насколько историку удалась его затея, не было решительно никаких способов. Но образованные читатели это понимали, так что здесь мы снова видим негласное соглашение между автором и читателями: автор высказывает самую лучшую догадку относительно содержания речей своих героев, а читатели именно так её и принимают, то есть как самую лучшую догадку.
Некоторые ученые полагали, что подложные писания имели ту же общую черту – что-то вроде беллетристики, сопоставимой с придуманными историческими монологами, где настоящий автор и настоящие читатели как бы соглашаются не принимать всерьёз фальшивое авторство текста. Но как я уже показывал выше, современные ученые, серьёзно изучавшие отношение древних к подлогам, думают иначе. В подлогах автор текста действительно использовал вымысел, но делал это без согласия читателей. И читатели, когда обнаруживали вымысел, отнюдь не были за него признательны. Древние расценивали исторические подлоги, будь то повествования, трактаты или письма, как ложь и фальшивку, лишенную безобидности художественной литературы. Именно поэтому они проявляли заинтересованность в выяснении «законорожденности» текста от названного автора или его незаконности через непричастность тому же автору.
Так что и люди древности понимали разницу между выдуманными повествованиями и рассказами по истории. Некоторые историки, такие, как Лукиан Самосатский и Полибий, в отличие от Фукидида твёрдо придерживались взгляда, что исторический труд должен передавать исключительно происходившее на самом деле и что историку не следует придумывать сюжеты или прямую речь героев для своих работ. Во II в. до н. э. Полибий выразил это так: «Задача историка состоит не в том, чтобы рассказом о чудесных предметах наводить ужас на читателей, не в том, чтобы изобретать правдоподобные рассказы и в изображаемых событиях отмечать все побочные обстоятельства, как поступают писатели трагедий, но в том, чтобы точно сообщить только то, что было сделано или сказано в действительности, как бы обыкновенно оно ни было» [48].
Причина, по которой Полибию приходится об этом говорить, заключается в том, что другие историки поступали ровно наоборот, «изобретая правдоподобные рассказы» и придумывая речь героям своих трудов по истории. Это правда, что не только профессиональные историки, но и прочие люди придумали множество историй про исторических деятелей. В христианском сообществе это касается практически всех известных личностей: Иисуса, Павла, Петра и других членов апостольского круга. Поскольку сейчас нас интересуют подлоги с именем Петра, в этой главе мы начнем с рассмотрения историй, сочиненных о Петре, чтобы потом перейти к текстам, которые ложно приписываются ему самому.
Истории о Петре
У нас есть несколько книг времен раннего христианства, в которых рассказывается о Петре. Их сюжеты практически полностью придуманы неизвестными нам христианскими авторами. В нашей системе определений эти тексты не являются подлогами, поскольку не приписываются авторству Петра. Но они могут быть названы подделками, потому что при своей претензии на историчность являются выдумками [49].
Одна из самых интересных таких историй содержится в подложном тексте. Однако это подлог под именем не Петра, а Тита, бывшего спутником апостола Павла. В Новом Завете есть также подложное послание Титу, якобы написанное Павлом (почему это подлог, объясняется в третьей главе). Около четырехсот лет спустя появляется другое письмо, якобы написанное Титом. Письмо довольно занимательное, так как в нем громогласно заявляется, что единственный путь к обретению спасения лежит через аскетичную и целомудренную жизнь. Если говорить проще, то обрести жизнь вечную можно только воздерживаясь от секса. В контексте излагаемых взглядов подделыватель ссылается на историю о чуде Петра.
Некий крестьянин приводит к Петру свою дочь для получения благословения. Петр произносит над ней молитву, прося у Бога сделать то, что будет для девицы самым лучшим. Девушка тут же падает мертвой. Вполне понятно, что крестьянин глубоко расстроен, но автор повествования называет его «неверным», поскольку тот не верит, что всё произошло в интересах дочери. Отец умоляет Петра вернуть дочери жизнь, и апостол исполняет его мольбу. Но через несколько дней некий человек, гостивший у крестьянина и называвший себя христианином, соблазняет дочь и навсегда исчезает с ней. На этом история заканчивается, и её смысл вполне прозрачен: лучше смерть, чем реализация полового влечения.
Нечто похожее можно найти в сборнике историй о миссионерской деятельности Петра, вероятно, написанном во втором веке. Этот сборник, известный как «Деяния Петра», описывает чудеса, которые Петр сотворил после воскресения и вознесения Иисуса и которыми он демонстрирует силу воскресшего Господа, а также обращает к вере бессчетное количество людей.
В одной из этих историй Петр говорит у себя дома перед воскресным собранием христиан, которые принесли ему для исцеления несколько больных. Но тут из толпы собравшихся кто-то спрашивает, почему Петр не излечит собственную парализованную дочь, лежащую в углу. Петр уверяет собравшихся, что Бог имеет власть исцелить её, если только пожелает. Чтобы доказать это, Петр приказывает дочери встать и пройтись перед людьми, после чего возвращает её в прежнее состояние. Собрание и изумлено, и смущено.
Тогда Петр рассказывает историю своей дочери. Ещё когда та была маленькой, Петру было видение, из которого он узнал, что если она останется здоровой, то многих совратит с пути истинного. Она была красивым ребенком и, повзрослев, соблазнила бы многих мужчин. Так и случилось, когда ей было всего десять лет. Сосед польстился на её красоту, но прежде, чем он успел реализовать свою похоть, по милости Божьей девочку парализовало. Сосед же ослеп за свои грехи, пока Петр не исцелил его и не обратил в христианство. Но девочка осталась парализованной, чтобы не соблазнять других мужчин. Смысл снова ясен: секс опасен, и его следует избегать любой ценой, даже ценой пожизненной инвалидности.
