Евгений Кузнецов - Валаамская тетрадь
Но академики и не знали, что подпиливают сук, на котором воссели. Зимой в академии началось движение: «Студентам пейзажного класса — Валаам!» К весне педагоги смирились, и 28 июня 1858 года на палубу парохода «Св. Сергий» взошла шумливая компания молодых бородачей, с баулами и этюдниками наперевес. Богомольное сообщество на палубе с неприязнью поглядывало на эту, несколько эпатирующую публику, компанию. Ах, знали бы вы тогда, уважаемые пассажиры, что рядом с вами — будущая гордость и слава русской пейзажной живописи! Через 20 лет — столпы, через полвека окажется, что основоположники!
А тогда студенты-третьекурсники во все глаза глядели на невские берега, настороженно всматривались в суровую грандиозность стен и башен неприступной государевой тюрьмы Орешка — Шлиссельбурга, восхищались просторами Ладоги. Плоское однообразие Коневца, где остановились на ночевку (а тогда пароходы ходили только в светлое время суток), не привлекло внимания юных живописцев. Но зато Валаам!
Валаам восхитил еще на подходе. Издали увидев сияющий, как серебро, шатер Никольской церкви, замерли в радостном ожидании чудес, что преподнесет им остров. Спустя неделю юный Шишкин (он, кстати, являлся тогда, как сейчас принято говорить, неформальным лидером молодой когорты) напишет отцу в Елабугу: «Живописен Валаам в высшей степени!!!» (Это он поставил тогда три восклицательных знака.) Началась упорная работа. На этюдах каждый божий день. Никаких «отгулов» и отлыниваний.
Павла Джогина влекли к себе более ансамбли архитектурные, отраженные природными ландшафтами. Александр Гине исхаживал километры побережья, его привлекали пейзажи с видами на просторы озера. Ваня Шишкин ходил по дебрям. Его уже и тогда манила к себе дремучесть лесов, неприступность скал, романтика глухоманей.
По осени, уже в Академии, случилось непоправимое. Живописные работы Ивана Шишкина совет Академии «не заметил», но, к всеобщему изумлению всей академии, три рисунка (пером черной тушью на белой бумаге) наградил большой серебряной медалью. Они и сделаны-то были для себя, для души. Крамской, что б ему, надоумил их выставить. Огорчению Шишкина не было предела: в нем не признавали живописца! «Записали» в графики! Что же теперь — в граверный класс? А там всю жизнь «париться» на Монетном дворе? И то хорошо, ежели возьмут туда. Было от чего расстраиваться. Но тогда никто еще не ведал той степени упорства, что заключена в этом юноше, елабужском мещанине купеческого звания. Знали бы все они, чего ему стоило получить благословение отца на поездку в Петербург, в Академию! Присмотрелись бы повнимательней. Но ничего, он еще им докажет!
Лето 1859 года проведя вновь на Валааме, осенью Иван привез в академию работу, в достоинствах которой уже никому не пришлось сомневаться. — «Сосна на острове Валааме». Золотая медаль. Знай наших, елабужских! На следующий год Шишкин, уже дипломант, вновь на острове. Хотя и нашлись советчики: «Ваня, для диплома Валаама может быть недостаточно. Смотри, не промахнись. Смени тематику». Не на того напали.
Он упорно работает два месяца, благо, натура была найдена еще в прошлые годы. Но на сей раз работает не каждый день, только в дни солнечные и с утра. То место, которое запечатлится навечно на его холсте, должно было, по его мнению, изобиловать игрой света и тени. Он своего добился. «Местность Кукко на Валааме» — дипломная его картина — получила безоговорочную высшую награду — большую золотую медаль. И, как следствие, высокое звание «классного художника». Он получал право исполнять, если они будут, заказы императорского двора! А попутно совет решил-таки отправить уже Ивана Ивановича (заметьте, а не Ваню) за границу. Три года в южной Германии не прошли бесследно. Через семь лет после окончания Академии, в начале августа 1867 года, на землю Валаама ступает уже не Ваня, и даже не Иван Иванович — профессор Шишкин! Между прочим, весьма забавно и примечательно! В книгах регистрации монастырской гостиницы (хранятся они в архиве Нововалаамского монастыря в Финляндии) мне удалось найти шишкинские автографы и записи о его пребывании. Первая запись гласила: «Иван Шишкин, елабужский мещанин, студент». Подпись. Запись 1859 года (это после «серебра» за рисунки): «Иван Шишкин, не классный художник». В слове «не классный» я усмотрел не официальное звание, а некую жалобу, огорчение молодого художника, состояние его души. Запись 1860 года (это после первого «золота»): «Иван Шишкин, классный художник». Звание классного официально он получит только в октябре, после диплома, здесь торжество самоутверждения! А вот запись 1867 года была уж лаконичней некуда: «Профессор Шишкин». Подпись. И все. Что тут рассусоливать, если я уже профессор!
И. Крамской. Портрет И. И. Шишкина (1880)
Лаконичны эти записи. Так же кратки были и Архип Куинджи, и Петр Чайковский, и Рерихи, и многие другие. Но сколь много раскрывается в этих записях мыслей, душевного настроя. В этих же книгах есть записи, которые иначе как шедеврами откровения не назовешь. Приведу хотя бы две. Первая: «Их Императорского Величества Лейб-Гвардии гренадерского полка отставной сержант Ермил Тихонов прибыл на Валаам замаливать грехи тяжелого запоя». И подпись. Каково? И ведь регистратор слово в слово записал, не сумляшась. Или вот такое: «Петербургский мещанин Авим Петров прибыл на Валаам дать обет не бить жены даже по праздникам». Подпись.
Господа хорошие, да где же вы, кроме России, найдете такие откровения? На третьем ярусе колокольни, когда были поставлены леса для реставрации, на наружной стене (как уж туда попал автор — не ведомо) найдена была гвоздем, видимо, вырезанная в штукатурке надпись: «Купец третьей гильдии Макар Ворошилов дал обет вина не пить один год!» Да Макара Ворошилова не за обет, а за одну только эту надпись медалью наградить надо было.
Ладно, шутки в сторону. Летом 1867 года Шишкин, как всегда, приехал не один. Но приехал не только для того, чтобы вспомнить свои студенческие тропы и поработать. Он привез с собой юного, семнадцатилетнего тогда, брата своей жены Федю Васильева. Привез для того, чтоб и для Феди Валаам стал кладезем натуры.
И. Крамской. Портрет Ф. А. Васильева (1881)
О Федоре Александровиче Васильеве написано много трудов, поэтому я не буду тут растекаться мыслью по древу, скажу только, что талантлив был он необыкновенно. Не случайно Крамской высказался о нем: «Гениальный мальчик». Трагедия только в том, что гениальному этому мальчику судьба отпустила всего только 23 года. И даже краткое мгновение на земле было так прожито этим человеком, что оставило неизгладимый след в истории не только русского, но и мирового искусства. Он умер от чахотки в Крыму и пока мог держать кисть в руках, не отходил от мольберта. И оставил после себя хоть незначительное по количеству, но зато ярчайшее по содержанию художественное наследие. Лучшие музеи мира счастливы иметь его работы в коллекциях. Влияние его творчества на дальнейшие пути русской пейзажной школы, на ее развитие поистине неоценимы. «Лирический пейзаж» — вот, наверно, как можно сформулировать то, что талант его подарил миру. Это потом придут Архип Куинджи, Исаак Левитан и другие. У истоков этого явления навсегда останется юный Федя Васильев.
В тот год на Валааме им были созданы всего две работы: «Этюд с охотником» и «В церковной ограде». Обе работы эти принадлежат нынче Русскому музею. А тогда Федю даже не приняли в Академию Художеств. Ах, Россия-матушка, что же ты делаешь с гениальными сыновьями своими!
30 июня 1871 года ступил на землю Валаама Архип Иванович Куинджи. Проработал он на острове два месяца. Результатом этой поездки явились две законченных работы: «Вид на острове Валааме» и «Ладожское озеро». По поводу первой работы Стасов в свое время скажет: «Я у этого Куинджи понимаю все, кроме одного: как это делается». Полагаю, что и сейчас художники стоят перед работами Архипа Куинджи с этой мыслью: «Как же это сделано?». Думаю, что об Архипе Ивановиче особо распространяться не надо. Он человек-легенда, и сказано о нем немало.
Б. Кустодиев. Портрет Н. К. Рериха (1913)
Перечислить имена всех, кто в те годы живописал на Валааме, просто не представляется возможным. Это десятки имен. Из тех, кто сегодня известен всему миру, нельзя не упомянуть Николая Константиновича Рериха. Три года подряд, летом 1916–1918 годов, наезжал он на Валаам. Рерихи жили тогда на ближайшем к острову побережье Ладоги в городе Сердоболь (ныне Сортавала). В Русском музее хранятся его работы тех лет: «Святой остров», «Карелия, вечное ожидание», «Ждущая» и другие.
И. Шишкин. Художники Шишкин и Гине в мастерской на Валааме (без даты)
После восемнадцатого года русских художников на Валааме появляться не стало. Эмигрантам было не до этого. Для живших в «Союзе» он был за семью печатями. Наезжали, правда, художники финские.
