Барт Эрман - Искаженные слова Иисуса: Кто, когда и зачем правил Библию
Обзор книги Барт Эрман - Искаженные слова Иисуса: Кто, когда и зачем правил Библию
Искаженные слова Иисуса: Кто, когда и зачем правил Библию
От автора
Я глубоко признателен четырем проницательным и неравнодушным ученым, которые читали мою рукопись и предлагали, а иногда настаивали и уговаривали, внести в нее поправки. Это Ким Хайнс — Айцен из Корнеллского университета, Майкл У. Холмс из Вефильского колледжа, Миннесота, Джеффри Сайкер из университета Лойола Мэримаунт, и моя жена Сара Бекуит, медиевист из университета Дьюка. Научный мир стал бы более совершенным, если бы у каждого автора находились такие читатели.
Благодарности также заслуживают сотрудники редакции Harper в Сан — Франциско: Джон Лаудон — за оказанные проекту содействие и поддержку, Микки Модлин — за успешное доведение проекта до финала, но больше всех — Ричард Фрит, за внимательную вычитку и ценные замечания.
Переводы библейских текстов, за исключением указанных особо, выполнены мной.
Я посвящаю книгу моему наставнику и научному руководителю Брюсу Мецгеру, который ввел меня в эту сферу и по — прежнему вселяет в меня вдохновение, необходимое для работы.
Введение
Эта книга зрела у меня в голове дольше, чем любой другой написанный мной текст — целых тридцать лет, с тех пор, как еще в юности я приступил к изучению Нового Завета. Поскольку она была неразрывно связана со мной такое продолжительное время, я считаю своим долгом изложить личные соображения о том, почему этот материал имел и до сих пор имеет столь важное значение для меня.
Книга посвящена древним рукописям Нового Завета и расхождениям, обнаруженным в них, а также переписчикам, которые копировали Священное Писание и порой вносили в него изменения. Предмет книги может показаться малоперспективным, если рассматривать его как ключ к автобиографии, тем не менее он является таковым. Над подобными обстоятельствами никто не властен.
Прежде чем объяснить, каким образом и почему рукописи Нового Завета несомненно оказали на меня эмоциональное и интеллектуальное влияние, изменили мои представления о себе, мире, в котором я живу, мои взгляды на Бога и Библию, следует начать с личной предыстории.
Я родился и вырос в консервативном месте — в самом сердце моей страны, в консервативное время в середине 50–х годов XX века. В моем воспитании не было ничего из ряда вон выходящего. Наша семья, типичная семья, состояла из пяти человек, посещала церковь, но особой религиозностью не отличалась. Когда я учился в пятом классе, мы принадлежали к епископальной церкви Лоуренса, штат Канзас. Ее добрый и мудрый священник жил по соседству с нами, а его сын был одним из моих друзей (когда мы учились в старших классах, я втянул его в одну проделку, связанную с сигарами). Подобно многим епископальным церквам, наша была социально ответственной и пользовалась авторитетом в обществе. К литургиям в ней относились серьезно, а Священное Писание было их неотъемлемой частью. Его роль не преувеличивалась: наряду с церковными традициями и здравым смыслом Библия служила одним из проводников на пути к вере и ее исповеданию. В сущности, мы не так много говорили о Библии и почти не читали ее даже на занятиях в воскресной школе, где основное внимание уделялось практическим, социальным и нравственным проблемам.
В нашем доме Библию чтили, особенно моя мама, которая иногда читала нам ее, объясняла смысл библейских притчей и нравственных уроков (и в меньшей степени — «догматов»). Вплоть до старших классов школы я воспринимал Библию как загадочную книгу, имеющую определенное значение для религии, но отнюдь не источник, который следует изучать и осваивать. От Библии веяло древностью, некая связь этой книги с Богом, церковью и ее обрядами была несомненна. Однако я не видел причин читать ее самостоятельно и тем более изучать.
Мое отношение к Библии разительно переменилось на второй год учебы в старших классах. Именно с этим периодом связан мой опыт «возрождения в вере» — в обстановке, ничем не напоминающей о церковной жизни в моем родном городке. Я был типичным «маргиналом» — добросовестно учился, увлекался спортом, но не делал в нем значительных успехов, интересовался общественной жизнью и активно участвовал в ней, но не принадлежал к верхнему эшелону популярной школьной элиты. Помню ощущение внутренней пустоты, которое не удавалось заполнить ничем: ни разгулом в компании друзей (на вечеринках мы изрядно напивались), ни свиданиями (с первыми посвящениями в mysterium tremendum секса), ни учебой (я учился старательно и довольно успешно, но звезд с неба не хватал), ни работой (я работал торговым представителем компании — обходил соседние кварталы и предлагал товары для слепых), ни церковью (я был прислужником, притом довольно набожным — как и следовало по утрам в воскресенье, после всего, что происходило в субботу вечером). Я ощущал одиночество того рода, которое связано с ранней юностью, но конечно, не понимал, что причина его — возраст: мне казалось, я что‑то упускаю.
Именно в это время я начал посещать собрания студенческого клуба «Молодежь за Христа»; они проводились в домах студентов, и первое, на которое я попал, проходило под открытым небом возле дома одной популярной личности, поэтому я решил, что не мешает присоединиться к этой группе. Ее глава, двадцатилетний Брюс, зарабатывал на жизнь организацией местных клубов движения «Молодежь за Христа», призывал студентов и старшеклассников «возродиться в вере», привлекал к серьезному изучению Библии, устраивал молитвенные собрания и так далее. Брюс прекрасно умел располагать к себе окружающих: он был моложе наших родителей, но старше и опытнее нас и пользовался действенным аргументом, объясняя наше ощущение внутренней пустоты (мы были слишком юными! И все ощущали эту пустоту!) отсутствием Христа в наших сердцах. Но если мы примем Христа, он войдет в наше сердце и наполнит его радостью и счастьем, которые способен познать лишь тот, кто «спасен».
Брюс мог по любому случаю процитировать Библию и делал это виртуозно. Поскольку я чтил Библию, но имел слабое представление о ней, цитаты звучали заманчиво. Происходящее ничуть не походило на посещение церкви, ритуалы которой были рассчитаны скорее на взрослых людей со сложившимися взглядами, чем на подростков, жаждущих развлечений и приключений, но ощущающих внутреннюю пустоту.
Короче говоря, я в конце концов познакомился с Брюсом поближе, воспринял его довод о спасении, принял в сердце Иисуса и пережил самое настоящее «возрождение в вере». На свет я появился всего пятнадцатью годами ранее, но возрождение стало для меня новым и волнующим опытом, с него началось путешествие длиной в жизнь, путь веры петлял, делал неожиданные повороты и закончился тупиком, который, в сущности, оказался новым путем — им я следую по сей день, спустя более тридцати лет.
Те из нас, кто пережил подобное возрождение, считали себя «истинными» христианами — в противоположность тем, кто посещал церковь в силу привычки, но не носил Христа в сердце и, следовательно, предпочитал видимость реальности. Одним из способов противопоставить себя общей массе для нас стало целеустремленное изучение Библии и молитвы — в особенности изучение Библии. Брюс сам был библеистом, он учился в Библейском институте Муди (Moody Bible Institute) в Чикаго и мог найти в Библии ответ на любой вопрос, какой бы ни возник у нас (а также на множество вопросов, которые нам даже не могли прийти в голову). Вскоре его способность цитировать Писание стала вызывать у меня зависть, и я сам увлекся библеистикой: изучал некоторые тексты, вникал в их смысл, даже заучивал важнейшие стихи наизусть.
Брюс убеждал: мне следует задуматься о том, чтобы стать «серьезным» христианином и полностью посвятить себя христианской вере. Под этим посвящением он подразумевал полноценное, занимающее все время изучение Писания в Библейском институте Муди, которое, помимо всего прочего, должно было сопровождаться кардинальной переменой образа жизни. В институте Муди существовал нравственный «кодекс», которого надлежало придерживаться студентам: не пить, не курить, не танцевать, не играть в карты, не ходить в кино. И не расставаться с Библией. Как мы говорили, «главное слово в названии института — „Библейский“». Думаю, я относился к нему, как к подобию христианского учебного лагеря для новобранцев. Так или иначе, я решил, что в вере нельзя довольствоваться полумерами, подал заявление в институт: Муди, был принят и приступил к учебе осенью 1973 года.
Учеба в институте Муди оставила у меня глубокие впечатления. Я решил специализироваться на библейском богословии, следовательно, мне предстояло углубленное изучение Библии и курсы систематического богословия. На этих курсах господствовала только одна точка зрения, которой придерживались все наши преподаватели (им приходилось давать соответствующую расписку) и все студенты (от нас требовали того же): Библия — непогрешимое слово Божье. В ней нет ошибок. Она целиком и полностью ниспослана свыше, и в самих ее словах — «словесная, полная богодухновенность». Все курсы, которые я посещал, преподавались исходя из этой предпосылки и с этой точки зрения; любые другие считались ошибочными и даже еретическими. Полагаю, кое‑кто счел бы это «промыванием мозгов», идеологической обработкой, но для меня все происходящее было огромным «скачком вперед» по сравнению со скудными представлениями о Библии, которыми я располагал во времена ранней юности и принадлежности к епископальной церкви. Учебу я стал понимать как путь радикального христианства для самых преданных.
