Александр Данилин - LSD. Галлюциногены, психоделия и феномен зависимости
Это и есть нарциссизм — самовыражение на все случаи жизни; первичность акта связи относительно характера сообщения, безразличное отношение к его содержанию (так в творческом акте метод подменяет сущность. — А.Д.), «игровое» поглощение смысла; сообщение, не имеющее ни цели, ни слушателей. Автор сообщения становится его же главным слушателем. В результате — изобилие спектаклей, выставок, интервью; слова, не имеющие ни для кого никакого значения, которые даже не разряжают обстановку; речь идет совсем о другом — о возможности и желании, независимо от характера «послания», о праве и желании нарцисса высказываться — высказываться ни о чем, просто высказываться ради самого себя, зато услышать свои слова, усиленные средствами массовой информации».
Последнюю, восьмую стадию жизни человека Эриксон характеризовал «кризисом» «эго» — интеграция — отчаяние». Возраст от 65 лет до смерти завершает жизнь человека. По убеждению Эриксона, последнюю фазу зрелости характеризует не столько качественно новый кризис, сколько суммирована и переоценка всех предыдущих стадий развития.
«Только у того, кто каким-то образом заботился о делах и людях, — писал Эриксон в 1963 году, — кто переживал триумфы и поражения в жизни, кто был вдохновителем для других и выдвигал идеи, — только у того могут постепенно созревать плоды семи предшествующих стадий. Я не знаю лучшего определения для этого, как эго-интеграция».
Чувство интеграции проистекает из способности человека охватить взглядом всю свою прошлую жизнь и смиренно, но твердо сказать себе: «Я доволен». Таких людей не пугает неотвратимость смерти, так как они видят свое продолжение в потомках или в своих творческих достижениях.
Для характеристики интеграции Эриксон и использует слово «мудрость». Но в то же самое время он отмечает:
«Мудрость старости отдает себе отчет в относительности всех знаний, приобретенных человеком на протяжении жизни. Мудрость — это осознание безусловного значения жизни перед лицом смерти» (Erikson, 1982).
Несмотря на оптимизм высказываний ученого-материалиста, «чувство относительности всех знаний» привносит в его определение мудрости тщетно скрываемое отчаяние. Единственная идеология, которую принимал сам Эриксон, не в состоянии дать надежду на жизнь вечную.
На противоположном полюсе «кризиса» старости находятся люди, Относящиеся к своей жизни как к череде ошибок и нереализованных возможностей. Теперь на закате жизни они осознают, что слишком поздно начинать все сначала или искать новые пути к достижению целостности своего «Я».
Старость и ожидание смерти ставит все на свои места.
Личность перед лицом смерти не в состоянии оправдать себя ни собственным «нарциссизмом», ни «виртуальностью» культуры.
Бодрийара и Липовецки радовала пустота, воцарившаяся в обществе…
Пустота прожитой жизни не может радовать человека перед лицом персонального апокалипсиса, которого никому не дано избежать.
«Ты все пела, это дело… так пойди же, попляши!»
Радовавшийся жизни «нарцисс» испытывает отчаяние.
Отчаяние Эриксон характеризовал как отсутствие интеграции или дезинтеграцию (диссоциацию!). Оно проявляется у этих людей в неспособности вспомнить, что же являлось главным в их жизни. Чувство бессмысленности прожитой жизни даст знать о себе в непрестанном страхе смерти. Страх этот будет прятаться, в свою очередь, за постоянной тревожностью и озабоченностью тем, что «что-то может случиться».
Эриксон полагал, что эти чувства, вкупе с одиночеством, горечью и жалостью к себе самому, могут вызвать у пожилого человека паранойяльные (бредовые) расстройства и старческое слабоумие — старческую диссоциацию личности.
В отличие от наркотика «виртуальность» культуры вызовет диссоциацию только в старости. Но вызовет все равно!
ПОЧЕМУ НАРКОТИКИ ВСЕ ВРЕМЯ СВЯЗАНЫ С ПОПУЛЯРНОЙ МУЗЫКОЙ?
«Психоделическая революция», как и движение хиппи, главными своими пророками и глашатаями считала музыкантов. Вслед за Джоном Ленноном LSD стали принимать миллионы. Вслед за Бобом Марли сотни тысяч подростков и по сей день курят марихуану. Основные точки, где продаются галлюциногены сегодня, — это ночные музыкальные клубы и дискотеки.
Еще в своем «Государстве» Платон предостерегал: «Нужно избегать введения нового рода музыки — это подвергает опасности все государство, так как изменение музыкального стиля всегда сопровождается влиянием на важнейшие политические области».
А вот мнение Аристотеля:
«Только музыка имеет силу формировать характер… При помощи музыки можно научить себя развивать правильные чувства».
В 1951 году (и снова на заре психоделии) в Лондоне вышла работа английского пианиста и композитора Сирила Скотта «Музыка и ее тайное влияние в течение веков». Эта книга, как и многие другие работы Скотта (а он был одним из ведущих теоретиков модернизма в Британии), имеет теософскую окраску. Мистические склонности не мешают автору убедительно, с помощью метода психологических параллелей, обосновывать свой взгляд на роль музыки в человеческой истории.
В частности, Скотт предполагает, что, например, оратории Генделя, с их яркостью, мощью, возбуждающей благоговейный трепет, восстановили английскую мораль и что именно популярность музыки Гендедя способствовала возникновению того, что мы сейчас называем эпохой Викторианства в Англии.
Не скрывая того, что определенный формализм музыки Генделя в известной степени тормозил развитие мысли в этой стране, способствуя таким британским «родимым пятнам», как мелочная щепетильность или болезненная привязанность к традиции, Скотт считает, что во многом благодаря гармонически-божественному строю этих творений сформировались и такие черты английского национального характера, как осознание долга, чувство собственного достоинства, стремление к порядочности во взаимоотношениях, мораль частной жизни и т. д.
С точки зрения Скотта, музыка Баха оказала решающее влияние на мышление немцев. Именно в период открытия немецкой культурой клавирных и органных творений Баха возникло колоссальное здание немецкой классической философии.
Но вот что интересно. Два величайших сочинения Баха — оратории «Страсти Господни по Евангелию от Матфея» и «Страсти Господни по Евангелию от Иоанна» — считались утерянными и не исполнялись более ста лет.
Именно в этом, по мнению Скотта, коренится причина бюргерской ограниченности, пресловутого филистерства и прочих плодов немецкой цивилизации XIX века. В них в конечном счете и следует искать истоки той странной легкости, с которой фашизм овладел умами и душами одной из самых интеллектуальных в прошлом стран Европы.
У музыки Бетховена миссия была несколько иного характера. Произведения композитора содействовали углублению процессов понимания людьми друг друга. Скотт считает, что Бетховен был величайшим музыкальным психологом и… подлинным отцом психоанализа, так как благодаря именно его творчеству стало «энергетически возможным» развитие глубинной психологии и соответствующего взгляда на внутренний мир человека, на различные проявления его души.
Определенные стороны музыки Бетховена как бы функционируют в качестве «музыкального аналитика». Они способны извлекать на поверхность и освещать многие чувства, скрытые в глубинах бессознательного. Симфонии Бетховена, расширив эмоциональный диапазон людей своей эпохи, обогатили их пониманием доселе не проявленных и оттого недоступных сознанию свойств человеческой души.
Особым свойством личности, а стало быть, и творчества Бетховена является его способность пробуждать в людях сострадание друг к другу (ведь все понять — значит все простить). Современникам великого композитора было необходимо не только научиться понимать, но и чувствовать индивидуальность каждого отдельного жителя Земли.
Скотт, в частности, предполагал, что под влиянием именно этой музыки в Европе возникла такая общественная форма проявления сочувствия страдающим, как благотворительные фонды и учреждения.
Что касается музыки Шумана, то его «Детские сцены», «Рождественские альбомы» и огромное количество других произведений, посвященных детям, способствовали сближению взрослых и детских душ. По мысли Скотта, под влиянием популярных фортепианных и камерных циклов композитора в Европе около 1840 года появились первые детские сады.
Разумеется, невозможно пересказать всю большую книгу Скотта. Тем более, что в своих взглядах он был не одинок. Другой известный в самом начале XX века музыкант — суфий Хазрат Инайят Хан — писал, что, слушая музыку, мы сталкиваемся с «мелодическим внушением». Если сопоставить их взгляды, то окажется, что процесс воздействия музыки на культуру удивительно схож с тем, что Джон Лилли называл «метапрограммированием человеческого биокомпьютера».
