Дэниел Сигел - Майндсайт. Новая наука личной трансформации
Еще 10–15 % детей обладали амбивалентной привязанностью, обусловленной непоследовательным поведением родителей{24}. Иногда они настраивались на ребенка, но не всегда. В незнакомой ситуации такой ребенок часто кажется тревожным еще до ухода мамы. Он ищет воссоединения с ней, но недостаточно быстро успокаивается и продолжает плакать вместо того, чтобы играть, или прижиматься к родителю, но выглядит отчаявшимся и беспокойным. Контакт с мамой явно не приносит ему облегчения, и каналы привязанности активируются слишком сильно.
Четвертую привязанность – дезорганизованную – добавили на базе более поздних исследований. Она проявляется примерно у 10 % среднестатистических детей, но возрастает до 80 % в группах повышенного риска, например у наркозависимых родителей. По возвращении родителя ребенок пугается, приближается к маме, но затем отдаляется от нее, замирает или падает на пол, прижимается к маме и плачет, но в то же время и отталкивает ее. Такое происходит, когда родители демонстрируют полное отсутствие настроенности на ребенка, когда они наводят на него ужас и когда сами испытывают страх. В подобных случаях ребенок не может найти эффективные средства, чтобы справиться с происходящим. Его стратегии привязанности не работают.
Итак, как же данные результаты вписываются в наше обсуждение интеграции? При надежной привязанности энергия и информация движутся в гармоничном потоке; при избегающей – в сторону скованности; при амбивалентной – хаоса; при дезорганизованной – то к скованности, то к хаосу. Только при дезорганизованной привязанности поток выходит за пространство терпимости. В оставшейся части главы мы рассмотрим, как модели раннего поведения сохраняются в дальнейшем в качестве характеристик сознания.
За многими из участвовавших в эксперименте детей наблюдали более двадцати пяти лет. Несмотря на прочие влиявшие на их развитие факторы, личностные характеристики изменялись довольно предсказуемо.
Как правило, дети с надежной привязанностью реализовывали свой интеллектуальный потенциал, строили нормальные отношения с другими, пользовались уважением у сверстников и хорошо контролировали эмоции. Хотя исследователи не изучали мозг напрямую, общие выводы во многом соответствуют функциям медиальной префронтальной коры. Дети с надежной привязанностью развили правильную телесную регуляцию, настроенность на других, эмоциональную уравновешенность, гибкость реакций, модуляцию страха, эмпатию, инсайт, а также представления о моральных нормах. (Девятая функция – интуиция – пока не анализировалась.) С точки зрения межличностной нейробиологии это говорит о том, что взаимосвязь ребенка и родителя по надежному типу способствует росту интегративных волокон в медиальной префронтальной коре мозга.
И наоборот: у детей с избегающей привязанностью обычно наблюдалась эмоциональная ограниченность, и, по мнению ровесников, они были замкнутыми, агрессивными и неприятными в общении. Дети с амбивалентной привязанностью часто демонстрировали тревогу и чувство незащищенности. А те, у кого привязанность характеризовалась дезорганизованностью, с трудом устанавливали связь с окружающими и плохо управляли своими эмоциями. У многих из них проявлялись симптомы диссоциации, а значит, они подвергались повышенному риску получения ПТСР.
Возможно, у вас назрел вопрос, совершенно точно мучивший меня: не объясняются ли такие различия наследственностью? Большинство мам и детей из эксперимента имели как минимум половину одинаковых генов, а чем ближе мы генетически, тем больше у нас общих черт: от интеллекта и темперамента до конкретных личностных характеристик вроде политических взглядов, склонностей к курению и просмотру телевизора. Однако из списка несколько выпадает привязанность. Многие специалисты по наследственности сходятся в этом мнении с психотерапевтами{25}. Типы привязанности – одна из немногих сфер человеческой жизни, которая, кажется, практически не зависит от наследственности. Доказательством являются случаи, когда у ребенка устанавливаются разные типы привязанности к разным взрослым. Кроме того, исследования с участием приемных детей выявили те же типы привязанности.
Естественно, формирование личности помимо типа привязанности к родителям обусловлено многими факторами, включая гены, случайность и опыт. Однако любому сомневающемуся в значении родительского поведения нужно принять к сведению многочисленные исследования привязанности{26}.
Создание связного нарратива
Интересно, а что определяет наши методы воспитания детей? Наши детские воспоминания – предположили исследователи. Звучит логично, но, как выяснилось, не совсем верно.
Настоящий вывод ученых изменил мое представление о принципах работы сознания. Оказалось, что наибольшее влияние имеет не детство нынешних родителей, а то, как они осмыслили свой детский опыт. С помощью ряда вопросов можно разобраться, как их сознание сформировало воспоминания о прошлом, чтобы объяснить их личность в настоящем. Наши чувства по отношению к прошлому, понимание поступков окружающих людей и воздействие определенных событий на наше взросление – все это составляет материал жизненных нарративов. Последние порой вынуждают передавать детям болезненное «наследие». Если, например, кто-то из ваших родителей так и не смог осмыслить собственное тяжелое детство, он с большой вероятностью будет сурово обращаться с вами, а вы, в свою очередь, – с вашими детьми. Однако родителям, проанализировавшим свое непростое детство, удалось воспитать детей с надежным типом привязанности и остановить механизм передачи ненадежной привязанности.
Эти выводы показались мне очень интересными, но они вызывали и вопросы: что стоит за осмыслением? Как оно происходит в нашем сознании и как его добиться?
По мнению исследователей, нарратив – ключ к осмыслению, то есть то, как мы облекаем наш опыт в слова, передавая его другому человеку. Например, люди с надежной привязанностью отмечали как положительные, так и отрицательные аспекты детского опыта и его влияние на последующее развитие. Они могли связно рассказывать о своем прошлом и о том, как они стали самими собой.
И наоборот: те, у кого было сложное детство, часто повествовали о нем непоследовательно. В чем именно проявлялась непоследовательность, я поясню на следующих страницах. Встречаются и исключения вроде Ребекки. С учетом их раннего опыта они должны были иметь избегающую, амбивалентную или дезорганизованную привязанность и непоследовательный нарратив. Однако если в их жизни присутствовали гармоничные отношения хоть с кем-то: с родственником, соседом, учителем или психологом, – то такая связь помогала им осознать свой путь. У них развивалась так называемая приобретенная надежная привязанность, и их нарративы получали структуру, пригодную для последовательного описания. Таким образом, мы способны изменить свою жизнь, выстроив связную историю, даже если изначально она отсутствовала.
Это настолько важная мысль, что я хочу ее повторить: когда дело касается привязанности к нам наших детей, практически не имеет значения, было ли у нас сложное детство. Гораздо важнее, смогли ли мы осмыслить влияние данного опыта. За двадцать пять лет в психотерапии я тоже пришел к выводу, что осмысление становится источником силы и эмоциональной устойчивости.
Интервью для оценки привязанности у взрослых
Существует специальное интервью для оценки того, как мы, взрослые, сумели осмыслить свою жизнь. Оно состоит приблизительно из следующих вопросов: каким было ваше детство? Как характеризовались отношения с каждым родителем (здесь стоит вспомнить ранний период и несколько эпизодов в качестве иллюстрации)? Имелись ли у вас близкие отношения с другими людьми? С кем вы были ближе всего и почему? Как вы переносили разлуку, расстройство, угрозу или страх? Испытали ли вы в детстве утрату, и если да, что чувствовали вы и ваша семья? Как менялись ваши отношения с течением времени? Как вам кажется, почему ваши родители вели себя именно так, а не иначе? Как, по-вашему, этот ранний опыт повлиял на взрослую жизнь? В случае наличия детей задают и такие вопросы: как детский опыт повлиял на ваш подход к родительству? Чего вы желаете детям в будущем? Представьте, что вашему ребенку двадцать пять лет и его спрашивают о самых важных вещах, которым вы его научили, – что бы вы хотели услышать? Вот, пожалуй, и все.
Ответы на данные вопросы сродни глубокому погружению в нетронутые воспоминания. Когда я проводил исследования с использованием перечисленных вопросов, многие участники говорили, что это была самая полезная психотерапевтическая сессия. Она позволила сделать новые открытия даже людям, имеющим за плечами несколько лет терапии.
