Валерий Гиндин - Психопатология в русской литературе
Всеволод Михайлович Гаршин родился 2 февраля 1855 года в дворянской семье. Отец его был офицером кирасирского полка, участником Крымской войны 1853–56 гг., мать – из семьи морского офицера. Дед Гаршин был человеком жестоким, крутым и властным, порол мужиков, пользовался правом «первой ночи», заливал кипятком фруктовые деревья непокорных однодворцев. Дед по материнской линии был образованным и добрым до необыкновенности.
Отец – Михаил Егорович постоянно что-то изобретал, добивался признания собственных «изобретений», разрабатывал фантастические теории. В быту же был нетерпим своими «ненормальными» выходками.
«Нет кажется порока, – писала о муже мать Гаршина – «которым бы не наделила его природа: ограниченным умом, проникнутый всеми предрассудками необразованного русского помещика, подверженный притом часто припадками сумасшествия, он сделал жизнь для меня невыносимой».
Психиатр А. И. Галачьян в 1924 году опубликовал исследование генеалогического древа семейства Гаршиных.
Оказалось, что в семи поколениях у многих членов этой семьи проявляются патологические особенности психики. Психиатры ретроспективно дают краткую характеристику отцу Гаршина: «Добрый и кроткий, слабовольный картежник. Страдал циркулярным психозом: первый раз заболел на 3 курсе Университета. Назывался «Мишель странный». Под конец жизни страдал каким-то видом умственного расстройства, по словам сестер, писал проекты, которые адресовал на имя государя; неудачный изобретатель “канатной железной дороги”».
Мать Екатерина Степановна – смуглая статная красавица с бездонными черными глазами была образованной, начитанной женщиной.
Характером обладала властным, нетерпимым, неуравновешенным и капризным. Современник вспоминает: «…У ней каждый день гости и неумолкаемые литературно-житейские разговоры и вместе с тем какой-то нервный гнет, так что никому из гостей не приходит охоты весело, от души рассмеяться».
Освещая вопрос о генетических корнях психического заболевания Гаршина, следует сказать, что оба его брата покончили самоубийством: младший на 21 году жизни, старший на пятом десятке.
Детство Гаршина проходило, как сейчас говорят, в неблагополучной семье. С малых лет Всеволод являлся свидетелем злых раздоров между матерью и отцом.
У Екатерины Степановны, по-видимому, пресытившейся «сумасшедшими припадками» мужа, завязывается в 1858–59 гг. адюльтер с учителем старших сыновей П. В. Завадским – личностью столь же знаменитой, сколь и неприятной.
А знаменит этот «разночинец» был тем, что являлся участником студенческих волнений в Харьковском университете и, выгнанный оттуда, нашел работу учителем у Гаршиных. Любовная связь вскоре открылась, и в доме Гаршиных начались скандалы.
В обсуждении поведения жены несчастный отец вовлекает детей, они оказываются не только свидетелями, но и активными участниками семейной драмы.
В особенности это касалось Всеволода, т. к. братья уже были определены в Морской корпус и жили в Петербурге. Мать вместе с любовником – «разночинцем» бежит из дома и в течение этого года Всеволод переходит из рук в руки. Здесь как в дешевом детективе устраиваются погони, мальчика насильно вырывают из рук, прячут и т. д.
Сам Гаршин пишет: «Пятый год моей жизни был очень бурный. Меня возили из Старобельска в Харьков, из Харькова в Одессу, оттуда в Харьков и назад в Старобельск…некоторые сцены оставили во мне неизгладимое воспоминание и, быть может, следы на характере. Преобладающее на моей физиономии печальное выражение, вероятно, получило свое начало в эту эпоху».
Слезные письма Михаила Егоровича к жене, наполненные любовными словоизъявлениями остались «гласом вопиющего в пустыне», несмотря на обещания простить ее. Вот образец: «Сколько обманутых надежд и только одна истинная радость, истинное было счастье для меня, когда ты досталась мне! Господи!… Прости меня, Катя… голова кружится… любовь и теперь также сильна во мне…»
Тогда «Мишель странный» обращается вначале в Харьковскую полицию, а через 3 недели в III отделение корпуса жандармов с просьбой вернуть «украденного» четырехлетнего сына.
Но вот оказия случилась какая! На квартире у «разночинца» Завадского полиция обнаружила бумаги, доказывавшие существование в Харьковском университете тайного политического общества, цель которого – свержение самодержавия. «Разночинца» и с ним еще 22 человека арестовали. Несладко сидел он в Алексеевском равелине Петропавловской крепости – самом жутком каземате для «политических», а через 5 месяцев был сослан под надзор полиции в Олонецкую губернию.
Екатерина Степановна, как жена декабриста, едет за «гражданским мужем» в Петрозаводск, чтобы разделить с Завадским его печальную участь, но через 2 года они расстаются и она переключает все свое внимание на Всеволода.
С 9 до 12 лет Гаршин живет с матерью в Петербурге, учится в гимназии, а в возрасте 13 лет остается, предоставленным самому себе, потому, что мать после смерти Михаила Егоровича возвращается с младшим сыном в Старобельск.
Подросток Всеволод живет в Петербурге на разных квартирах, то со старшими братьями, то у дальних родственников.
Вот здесь впервые в жизни Гаршина начинают проявляться депрессивные мотивы.
В одном из писем к матери звучит отчаянный вопль: «Иногда рад бы бежать куда-нибудь, да некуда… Ах, мамаша, как мне плохо. Выплакаться даже негде: нет собственного уголка».
В 1872 г. у Всеволода развивается острый приступ болезни. Увлечения естествознанием, химией, коллекционированием приобретают болезненную форму, он считает их, чуть ли не имеющими «мировое значение» и потому все должны принимать в них участие. Дело кончилось для 17-летнего Гаршина помещением в больницу для душевно-больных, где ему разрешалось продолжать свою лабораторную деятельность и заниматься коллекционированием.
В 1874 г. после окончания реального училища, Гаршин поступает в Горный институт.
Здесь начинается увлекательная студенческая жизнь. В воспоминаниях современников того периода Гаршин предстает привлекательным, общительным, красивым, всеми любимым молодым человеком, окруженным друзьями, страстным театралом, глубоко чувствующим музыку.
Но вот началась Балканская война и Гаршин в июле 1877 года вступает в нее вольноопределяющимся 138 Волховского полка. Во время боевых действий он получает ранение в ногу, лечится в болгарском госпитале, а в сентябре возвращается к матери и братьям в Харьков.
Впечатления о военных событиях легли в основу нескольких рассказов.
С этого момента начинается необыкновенная, все возрастающая популярность Гаршина как писателя.
Причиной такого небывалого успеха по замечаниям современников явились идейный пафос и литературное мастерство автора.
В нашем очерке не исследуются литературоведческие основы этих рассказов. Оставим этот разбор профессионалам.
Опубликование рассказа Гаршина «Происшествие» (парафраз на тему Настасьи Филипповны Ф. Достоевского) в мартовском номере «Отечественных записок» за 1878 г. совпал с начавшимся у писателя приступом тоски. «Не делаю решительно ничего. Хандра, печальные соображения о своем ничтожестве», – пишет он другу 2 апреля 1878, а спустя более чем, месяц «… хандрю, потому, что не могу ничего делать, ничего не делаю, потому, что хандрю». В том же письме Гаршин говорит другу о мучительной тоске, «совершенно затуманившей голову».
Возвращаясь немного назад, следует отметить, что тема смерти, бессмысленности жизни, тоски начала проявляться у Гаршина очень рано. В своем гимназическом сочинении он размышляет о смерти, тщательно описывает сам процесс умирания, его мельчайшие физиологические подробности, рассуждает о глубоком метафизическом смысле конечных вопросов бытия.
Да и в последующем депрессивный характер писателя иллюстрирует его любовь к такой тоскливой Лермонтовской «Еврейской мелодии», когда, слушая романс М. Н. Офросимова, положенный на эти стихи Гаршин плакал:
Пусть будет песнь твоя дика как мой венец
Мне тягостны веселья звуки
Я говорю тебе, я слез хочу, певец.
Иль разорвется грудь от муки.
И в обществе, близком к Гаршину, мужчины, видимо завидуя успеху Всеволода у женщин, называли его «плаксой» (А. Г. Дубовиков).
Весной – летом 1879 Гаршин становится деятельным, продуктивным творчески, пишет ряд рассказов, преисполнен литературных замыслов.
Его переполняет счастливое настроение духа. В молодежных компаниях он всегда предводитель, организатор пикников, прогулок, экскурсий.
Но вот наступает осень 1879 года и у Гаршина вновь появляется острая мучительная тоска, апатия, упадок сил, он физически изменился, осунулся, голос стал слабым и болезненным. И надо такому случиться, что 20 февраля 1880 года некто Ипполит Млодецкий – «народоволец» – террорист стреляет в генерал-губернатора С. Петербурга графа Лорис-Меликова. Его поймали, и после скорого суда 22 февраля того же года террорист был казнен. Гаршин принял живейшее участие в судьбе «народовольца» – ездил на прием к Лорис-Меликову, который обещал отменить казнь, но не сдержал своего слова. Вот отрывок из письма, писанного Гаршиным на имя Лорис-Меликова: «Сейчас услышал я, что завтра казнь. Неужели? Человек власти и чести! Умоляю Вас, умиротворите страсти, умоляю Вас (для) ради преступника, ради меня, ради Вас, ради Государя, ради Родины и всего мира, ради Бога».
