Карл Юнг - Структура и динамика психического (сборник)
624 Все, что мы знаем о мире, все, чем мы непосредственно располагаем, – это содержания сознания, происходящие из далеких, неизведанных источников. Я не хочу оспаривать ни относительную правомерность реалистического воззрения, esse in re[91], ни столь же относительную правомерность идеалистической позиции, esse in intellectu solo[92], но я хотел бы объединить эти крайние противоположности через esse in anima[93], то есть посредством психологической точки зрения. Мы непосредственно живем исключительно в мире образов.
625 Если мы всерьез примем данную точку зрения, то это повлечет за собой своеобразные последствия, потому что тогда действительность душевных фактов нельзя будет подвергнуть ни эпистемологической критике, ни научной проверке. Единственным вопрос, который можно будет поставить: существует сознательное содержание или нет? Если да, то оно достоверно само по себе. Естественная наука может быть привлечена лишь в том случае, если содержание утверждает о чем-то, представленном во внешнем мире; в свою очередь, критика знания нужна лишь тогда, когда непознаваемое возводится в ранг познаваемого. Воспользуемся примером, понятным каждому: естественная наука нигде не обнаружила Бога, эпистемологическая критика доказывает невозможность познания Бога, душа же выступает с утверждением о существовании Бога. Бог представляет собой душевный факт, непосредственно доступный опыту. Если бы это было не так, то о Боге вообще не возникало бы и речи. Этот факт действителен сам по себе, он не нуждается в каких-либо не-психологических доказательствах и не доступен ни для какой не-психологической критики. Возможно, это самый непосредственный и именно поэтому самый реальный опыт, которым нельзя пренебрегать и который нельзя оспаривать. Только люди с плохо развитым чувством действительности или находящиеся под властью предрассудков могут быть глухи к этой истине. До тех пор пока опыт Бога не начинает претендовать на всеобщую истинность или на Его абсолютное бытие, никакая критика невозможна, ибо иррациональный факт, например, существования слонов критиковаться не может. Все же опыт Бога является относительно общим, поэтому едва ли не каждому в общих чертах известно, что понимается под выражением «опыт Бога». Он должен быть признан научной психологией как довольно распространенный факт. Мы не можем игнорировать также и все то, что принято называть суевериями. Если кто-то утверждает, что видел духов или что он заколдован, и для него это не просто пустые слова, то речь снова идет о факте, который является настолько общим, что каждый знает, что подразумевается под «духом» или под «заколдованностью». Поэтому мы можем быть уверены, что и в данном случае мы имеем дело с определенным психическим комплексом, который в этом смысле столь же «реален», как и видимый мною свет. Хотя я не знаю, каким образом можно доказать существование в эмпирической реальности духа умершего человека, и не могу себе представить, с помощью каких логических средств я мог бы неоспоримо доказать, что жизнь продолжается и после смерти, но, несмотря на это, я должен считаться с тем фактом, что душа во все времена и во всех регионах утверждает, что духи существуют, точно так же я должен учитывать, что многие люди этот субъективный опыт полностью отрицают.
626 После этого довольно общего пояснения я хотел бы теперь вернуться к понятию духа, которое нам никак не удавалось осмыслить с позиции наших прежних реалистических воззрений. Слово «дух» (равно как и слово «Бог») обозначает объект душевного опыта, существование которого во внешнем мире не может быть доказано вовне и который не может быть познан рационально. Здесь немецкое слово Geist мы употребляем в его самом высоком значении. Если нам уже удалось освободиться от предрассудка, что необходимо сводить понятие либо к объектам внешнего опыта, либо к априорным категориям разума, то теперь мы можем сосредоточить наше внимание и интерес на том особом и еще не изведанном существе, которое обозначается словом «дух». В таком случае всегда полезно рассмотреть вероятную этимологию наименования, потому что зачастую именно история слова проливает неожиданный свет на сущность обозначаемого им предмета.
627 С давних времен древневерхненемецкое Geist и англосаксонское gast имеют значение сверхъестественного существа, противопоставляемого телу. Согласно Клюге, вполне вероятно, что основное значение слова восходит к древненордическому geisa (неистовствовать), к готтскому us-gaisyan (выводить из себя), к швейцаро-немецкому uf-gaista (быть вне себя) и к английскому aghast (возбужденный, разгневанный). Эта связь прекрасно подтверждается другими оборотами речи. «Быть одержимым гневом» означает: на него что-то нашло, овладело, понукает им, в него бес вселился, он одержим, на него что-то напало и т. д. На допсихологической стадии, да еще и сейчас в поэтическом языке, аффекты персонифицируются в образе демонов. Быть влюбленным означает: его пронзила стрела Амура; Эрида бросила между людьми яблоко раздора и т. д. Когда мы «оказываемся вне себя от гнева», то, очевидно, мы не являемся больше самими собой, а нами овладел демон, дух.
628 Древняя атмосфера, в которой когда-то возникло слово «дух», живет в нас и поныне, правда, на психическом уровне, лежащем несколько ниже сознания. Однако, как показывает современный спиритизм, совсем немного нужно для того, чтобы та часть первобытного духа снова оказалась на поверхности. Если бы наше предположение об этимологии этого слова оказалось верным (что само по себе весьма вероятно), то «дух» являлся бы в этом смысле отображением персонифицированного аффекта. К примеру, если некто позволяет себе неосмотрительные высказывания, то говорят, что он не следит за своей речью; под этим явно подразумевается, что его речь стала самостоятельным существом, которое вырвалось и сбежало от него. С психологической точки зрения мы бы сказали: любой аффект имеет склонность становиться автономным комплексом, отрываться от иерархической структуры сознания и всегда, когда это возможно, увлекать за собой эго. Поэтому не удивительно, что первобытный разум усматривает здесь деятельность чуждого, невидимого существа – духа. В данном случае дух является отображением самостоятельного аффекта, и поэтому древние люди вполне уместно называли духов также imagines, образами.
629 Обратимся теперь к другим аспектам понятия «дух». Фраза «он высказался в духе своего покойного отца» все еще является двусмысленной, ибо в данном случае слово «дух» в равной степени намекает как на душу умершего, так и на образ мыслей. Другие обороты речи – «привнести новый дух», «веет новым духом» – обозначают обновление образа мыслей. Основным здесь опять-таки является представление о власти духа, который, например, стал spiritus rector[94] группы. Но можно также обеспокоенно сказать: «В этой семье царит злой дух».
630 Здесь речь идет уже не о персонификации аффектов, а о наглядном представлении образа мыслей в целом или – в психологических терминах – об установке. Следовательно, плохая установка, выраженная в образе «злого духа», выполняет, согласно наивному воззрению, приблизительно такую же психологическую функцию, что и персонифицированный аффект. Для многих это может оказаться неожиданным, потому что под «установкой» обычно понимают готовность к чему-либо, то есть деятельность эго и, стало быть, намеренность. Однако установка или образ мыслей далеко не всегда являются продуктом произвольной активности, а своим своеобразием они, пожалуй, намного чаще обязаны духовному влиянию, примеру окружения. Как известно, есть люди, негативная установка которых отравляет атмосферу, их дурной пример заразителен, своей нетерпимостью они раздражают других людей. Известно, что единственный ученик-негодник может испортить настрой всего класса, и наоборот, веселый и безобидный нрав ребенка может озарить и рассеять мрачную атмосферу в семье, что, конечно, возможно лишь в том случае, если благодаря положительному примеру улучшается установка каждого отдельного человека. Таким образом, установка может возникать также и вопреки сознательной воле – «дурная компания портит добрый нрав». Наиболее отчетливо это проявляется в явлении массового внушения.
631 Установка или образ мыслей могут поэтому навязываться сознанию извне или изнутри так же, как аффект, и поэтому они находят свое выражение посредством тех же самых языковых метафор. На первый взгляд установка кажется чем-то значительно более сложным, нежели аффект. Но при более тщательном рассмотрении оказывается, что это не так, ибо большинство установок осознанно или неосознанно основываются, так сказать, на максиме, которая зачастую может даже выражаться пословицей. В случае некоторых установок стоящие за ними сентенции очевидны и нетрудно понять, как, откуда они взялись. Нередко установку можно охарактеризовать также и единственным словом, как правило обозначающим нечто идеальное. Довольно часто квинтэссенция установки не является ни сентенцией, ни идеалом, но воплощается в вызывающей уважение личности, которой стремятся подражать.
