Дмитрий Тренин - Россия и мир в XXI веке
Вместо этого Путин в мае 2013 г.[53] предложил США «Дейтон на двоих» – формулу сирийского урегулирования при равноправном участии Москвы и Вашингтона. Администрация Обамы, однако, не рассуждала в таких категориях. От Москвы в Белом доме ожидали, что она уговорит Асада уйти или окажет на него нажим с той же целью, а взамен получит от США гарантии учета ее интересов в Сирии при новом правительстве.
Такой подход, однако, был абсолютно безнадежен. Для Кремля сирийский вопрос был прежде всего вопросом о характере миропорядка и роли в нем великих держав и их главного совместного органа глобального управления – Совета Безопасности ООН. Во вторую очередь сирийская проблема воспринималась как часть ситуации на Ближнем Востоке, переживавшем потрясения «арабской весны», которую в Москве, в отличие от западных столиц, с самого начала характеризовали как исламистскую, а не демократическую. И лишь в третью очередь речь шла о конкретных геополитических интересах РФ в регионе. «Купить» Россию обещаниями незначительных уступок было нереально[54].
В итоге Москва осталась на своих прежних позициях. Российские дипломаты и аналитики трезво оценивали ситуацию в Сирии и на Ближнем Востоке, а Кремль действовал последовательно. Более того, в августе – сентябре 2013 года России даже удалось принудить США к сотрудничеству на своих (равноправных!) условиях в вопросе химического разоружения Сирии. Тогда в ответ на угрозу Обамы нанести удар по Сирии в наказание за недоказанное применение ее армией химического оружия Путин выступил с инициативой вывоза из Сирии всего химического арсенала Дамаска, который сирийцы долгое время рассматривали как средство сдерживания Израиля. Башар Асад согласился, химическое разоружение Сирии состоялось, несмотря на не прекращавшуюся в стране гражданскую войну. То, что своим активным и успешным «химическим» миротворчеством Россия не дала США нанести уже анонсированные авиационные удары по Сирии, было воспринято многими в Вашингтоне как беспримерное после окончания холодной войны унижение единственной сверхдержавы.
«Последней каплей» для Белого дома в ревизии политики «перезагрузки» стало дело Эдварда Сноудена. Летом 2013 года Россия оказалась единственной в мире страной, которая приняла у себя беглого американского секретоносителя[55] и не поддалась давлению США, предложив Вашингтону подписать соглашение о взаимной выдаче подозреваемых лиц, от чего американская сторона последовательно отказывалась. Обама расценил предоставление Сноудену политического убежища в РФ как личное оскорбление и отменил визит в Москву, что до сих пор в отношениях двух держав случалось лишь единожды, в разгар холодной войны[56].
Вырисовывалась, казалось, «новая норма» российско-американских отношений. Москва все откровеннее критиковала политику Вашингтона, но при этом проявляла готовность к сотрудничеству там, где интересы РФ и США совпадали, причем на равноправных условиях. Экономические связи могли развиваться без оглядки на политические разногласия. В США, однако, администрация Обамы попадала под все более сильный огонь критики, в том числе по вопросам внешней политики. У Белого дома уже не было желания предлагать второй вариант «перезагрузки». Неустойчивое равновесие российско-американского соперничества и сотрудничества могло бы продлиться какое-то время, но не способно было выдержать серьезного испытания.
События вокруг Украины – лишь развязка глубокого кризиса российского евроатлантического проекта, ставшего очевидным ко второй половине 2000-х годов. Спустя ровно семь лет после мюнхенской речи Путина ситуация на Украине перевела российско-американские и российско-западные отношения в состояние, сравнимое с «холодной войной».
Итак, со второй половины 2000-х годов стали развиваться две противоположные тенденции. Особенно четко они выявились в результате российско-грузинской войны 2008 года. В России обозначилось стремление восстановить элементы влияния в пределах СНГ и провести «красную черту» перед дальнейшим продвижением Запада. С 2009 года интеграционный процесс в СНГ получил наконец мощный импульс из Кремля. В свою очередь, на Западе усилились настроения в пользу мягкого сдерживания Москвы, лишения ее каких бы то ни было надежд на исключительную «сферу влияния». Хиллари Клинтон перед своим уходом с поста государственного секретаря США в начале 2013 года охарактеризовала российские усилия в СНГ как попытку «переиздания Советского Союза».
Со своей стороны, блок НАТО, который в 2007 году принял в свой состав Болгарию и Румынию, утвердившись таким образом на Черном море, продолжал с 2008 года держать двери открытыми для Украины и Грузии. В НАТО не рассматривали внеблоковый статус Украины, закрепленный в законе 2010 года, как оптимальный, считая, что нейтралитет Украины помещает эту страну в «серую зону безопасности» и делает ее «уязвимой перед российским давлением». В то же время администрация Обамы до конца 2013 года не предпринимала никаких активных действий на постсоветском пространстве, уступив инициативу европейцам.
После российско-грузинской войны дальнейшее расширение НАТО на Восток представлялось опасным, и главная роль в обустройстве европейского Востока отводилась Евросоюзу. В 2009 году Польша и Швеция инициировали проект Восточного партнерства Европейского союза, нацеленный на ассоциирование шести бывших советских республик – Азербайджана, Армении, Белоруссии, Грузии, Молдавии и Украины – с ЕС. Ассоциация была призвана создать для ЕС «зону комфорта» к востоку от своих границ и закрепить проевропейскую ориентацию стран, расположенных между ЕС и Россией.
В 2013–2014 годах обе тенденции, российская и западная, столкнулись друг с другом в самой важной для обеих сторон точке постсоветского пространства – на Украине. На Западе многие руководствовались известной максимой о том, что без Украины Россия не сможет вновь стать империей, а в Москве были убеждены, что без Украины Евразийскому союзу не будет доставать критической массы. В России готовились играть «в долгую» и предлагали Евросоюзу компромиссы по поводу экономических отношений ЕС – Украина, но в Брюсселе такие переговоры с третьими странами отвергали в принципе. Дипломатия оказалась невостребованной, и дальнейший ход событий определялся динамикой противостояния в Киеве в ее открытой и скрытой от внешних наблюдателей частях.
Явная неспособность Евросоюза управлять ситуацией вывела на первый план Соединенные Штаты. В условиях, когда Украина не относилась к числу приоритетов внешней политики Вашингтона, а приоритетность отношений с Россией была сильно понижена, украинское направление оказалось отданным в руки чиновников второго и третьего уровней, получивших возможность творить здесь историю, руководствуясь собственным видением и соображениями.
В Москве выход американцев из тени стал моментом окончательного раскрытия карт. США, посчитали здесь, пересекли «красную линию», подготовив очередную «цветную революцию», спровоцировав кровопролитие и удержав украинскую власть от наведения порядка, а затем заставили Януковича подписать капитуляцию и бежать из Киева. Отстранив незадачливых европейских союзников, США назначили новое правительство в Киеве и, как полагали в Москве, готовились поддержать его не только политически, но и демонстрацией военной силы.
Путин отдал приказ о начале Крымской операции. После этого период попыток евроатлантической интеграции России окончательно стал достоянием истории. Парадоксальным образом одновременно ею стала и евразийская альтернатива западной интеграции.
Почему не состоялась евразийская альтернатива?
Ирония истории заключается в том, что именно Россия – собирательница земель – сыграла решающую роль в роспуске Советского Союза. Отчасти это было связано с политической стратегией руководства РСФСР, боровшегося с союзными властями, отчасти явилось следствием «усталости от имперского бремени», которое выражалось в перераспределении ресурсов от русских областей национальным окраинам и пренебрежении к русскому ядру многонационального государства. Помимо этого было широко распространено представление о том, что, даже став формально независимыми, окраинные провинции будут по-прежнему зависеть от России и тяготеть к ней.
В течение первых десяти-двенадцати лет после роспуска СССР Москва, несмотря на официальные декларации, рассматривала Содружество Независимых Государств (СНГ) как второстепенное внешнеполитическое направление. Функция СНГ, казалось, состояла в том, чтобы быть комфортным внешним окружением РФ. У России не было ни необходимых ресурсов, ни достаточно сильного желания для реальной интеграции новых государств. Лишь с Белоруссией удалось существенно продвинуться, создав вначале (1996) сообщество, а затем (1999) и Союзное государство. Вдобавок к этому Россия реформировала Договор о коллективной безопасности от 1992 года в реальную военную организацию (1999). Идея президента Казахстана Нурсултана Назарбаева о «Евразийском союзе» (1994) надолго повисла в воздухе.
