Игорь Кон - Любовь небесного цвета
Самая распространенный тип институционализированных мужских гомосексуальных отношений (однополые отношения между женщинами нигде не институционализировались и существовали только на бытовом уровне, поэтому мы знаем о них гораздо меньше) — это сексуальные контакты между мальчиками-подростками и взрослыми мужчинами. Многие народы считали их необходимой формой обучения и передачи мальчику силы или мудрости взрослого мужчины и оформляли их специальными ритуалами.
Ритуалы инсеминации (осеменения) мальчиков широко распространены у народов Новой Гвинеи и Меланезии. Когда мальчикам папуасского племени самбия исполняется по семь-восемь лет, их отбирают у матерей и помещают в замкнутый мужской мир. Самбия верят, что для того, чтобы созреть и вырасти, мальчик должен регулярно пить мужское семя, как младенец — материнское молоко. Недаром обе жидкости — белые. Сосание члена для мальчика — то же, что сосание груди для младенца. До начала полового созревания мальчики «высасывают» старших подростков и юношей, а затем их самих обслуживают новички. Юноши и молодые мужчины некоторое время ведут бисексуальную жизнь, а после вступления в брак целиком переключаются на женщин. Взрослая гомосексуальность в племени неизвестна. Символическая основа этой практики стремление «возвысить» мужское начало, «очистив» мальчиков от фемининных, женских элементов. Обряды, закрепляющие чувство мужской солидарности, хранятся в тайне от женщин и возводятся к мифическому прародителю племени Намбулью. Первоначальная сексуальная социализация принудительна, партнеры не выбирают друг друга, а назначаются старшими. В дальнейшем у них могут появиться индивидуальные предпочтения, но отношения и сексуальные роли остаются строго иерархическими: старший не может «обслуживать» младшего, а между близкими друзьями это вообще не принято.
Способы «осеменения» мальчиков у разных племен различны. У самбия, эторо, баруйя, чечаи и куксов оно осуществляется орально. У калули (восточный берег Новой Гвинеи) и кераки вместо орального осеменения практикуется анальное. На вопрос этнографа, подвергались ли они сами такому обращению, папуасы кераки отвечали: «Ну, конечно! Иначе как бы я мог вырасти?» С европейской колокольни, разница не так уж велика. Но поскольку эти племена традиционно враждуют, они с одинаковым отвращением рассказывают о соседских методах: вы только подумайте, какой противоестественной мерзостью занимаются эти люди!
Интерпретация этих обрядов и обычаев вызывает споры. Одни ученые видят в них способ контроля за рождаемостью путем разрядки юношеской сексуальной энергии, пока мужчина социально не созрел для брака и продолжения рода (некоторые общества поощряют подростков, вместо того, чтобы «портить» девушек или соблазнять чужих жен, иметь сексуальные отношения с животными). Другие считают их средством поддержания мужской групповой солидарности (мужчины, которые спят друг с другом, не нуждаются в женщинах и имеют собственные таинства). Третьи связывают их с необходимостью высвободить мальчиков из-под материнского влияния, под которым они находились в детстве: осеменение — не простой физический акт, а одухотворение, которое может осуществить только мужчина, это приобщает мальчика к мужскому сообществу. Четвертые отмечают связь этих обычаев с символической культурой, космогоническими и религиозными представлениями (мифический родоначальник самбия Намбулью — двуполый андрогин).
Однако эти ритуалы и обычаи не создают какой-то особой, постоянной «сексуальной идентичности» и самосознания. Если у какого-либо мужчины и возникают специфические эротические предпочтения, которые мы назвали бы гомосексуальными, общество не обращает на них никакого внимания, а индивид послушно выполняет все свои «нормальные» обязанности: сначала отсасывает дядю или старшего мальчика или подставляет для «осеменения» собственный зад, потом женится, зачинает детей, а также осеменяет следующих мальчиков или жертвует для этого свою сперму. Что из этого ему больше нравится — никого не волнует, он такой же мужчина, как все остальные.
Принципиально иначе обстоит дело там, где сексуальные отношения с лицами собственного пола трактуются как аспект общего изменения половой роли и идентичности. Путешественники и этнографы часто сталкивались с этим непонятным явлением.
В своем «Описании земли Камчатки» (1755) Степан Крашенинников отмечал наличие среди камчадалов особой категории мужчин-коекчучей, «которые в женском платье ходят, всю женскую работу отправляют, и с мужчинами не имеют никакого обхождения, бутто бы гнушались делами их, или зазирались вступать не в свое дело». Коекчучи находятся в чести, а некоторых из них «держат вместо наложниц». Отвечая на вопросы Сената о положении чукчей и каряков, иркутский губернатор Бриль в 1770 г. писал: «а прочие мужеска пола чрез волшебство обращаются в образ женский, и меж собой мужеложствуют и выходят друг за друга замуж». О широком распространении «педерастии» у чукчей, которой они нисколько не стесняются, писали и другие русские географы XVIII — начала XIX в.
Впервые столкнувшись с этим явлением после завоевания Америки, европейцы восприняли его как содомию и ссылались как на довод в оправдание колонизации и физического истребления индейцев. С легкой руки конквистадоров, таких людей стали называть бердачами (слово это предположительно происходит от испанского bardajo или bardoja, обозначающего мальчика на содержании, проститутку мужского пола; отсюда же и русское «бардак»). Институт бердачей был широко распространен среди американских индейцев (в Северной Америке он зафиксирован у 113 племен), народов русского Севера, Сибири и Дальнего Востока (чукчи, алеуты и др.), Индонезии и Африки. Испанские и португальские колонизаторы беспощадно расправлялись с ними. В 1513 г. Франсиско Бальбоа бросил сорок бердачей на растерзание собакам, в Перу их массами сжигали, заставив уйти в глубокое подполье.
Биологическая природа бердачизма до сих пор вызывает споры. Ранние антропологи и психоаналитики считали его формой институционализированной гомосексуальности. Но хотя сексуальными партнерами бердачей обычно бывают люди их собственного пола, это правило не является всеобщим, а в описаниях их ролей и функций подчеркиваются не сексуальные, а гендерные характеристики — род занятий, одежда, специфические ритуальные функции.
Другие ученые думают, что бердачи — врожденные интер или транссексуалы. Не заставляя таких людей обязательно делать трудный для них выбор, местная культура позволяет им менять не только одежду, вид деятельности, имена и украшения, но и пол своих сексуальных партнеров. Папуасы самбия не причисляют детей, родившихся с анатомически неопределенными половыми органами, ни к мужчинам, ни к женщинам. Одних воспитывают как мальчиков, других — как девочек, а третьи не проходят ни мужских, ни женских инициаций. Аналогичные явления известны на Таити, в Индонезии и в некоторых других местах. Однако не у всех бердачей есть признаки гермафродитизма или транссексуальности.
Третьи считают бердачизм формой социального убежища, своего рода экологической нишей для мальчиков, которые по тем или иным причинам чувствуют себя неспособными выполнять трудные и соревновательные мужские роли и поэтому причисляют себя к женскому полу. Но бывают и бердачки-женщины. Кроме того, бердачи считаются не неполноценными, а двуполыми или представителями третьего, смешанного пола, их так и называют: «муже-женщина», «полу мужчина — полу женщина» или «два духа». Они занимают такое же особое, автономное место в обществе, как мужчины и женщины. Нередко им приписывают особую магическую силу, благодаря которой они часто бывают шаманами и поддерживают сексуальную связь с богами. Двуполыми были и многие языческие божества.
Пяти-шестилетний мальчик зуньи, обнаруживший склонность к домашней работе и общению преимущественно с женщинами, понятия не имеет об абстрактных нормативах мужского и женского поведения, он просто проявляет свои естественные склонности. Однако его семья и община обращают на это внимание, и когда в 10–12 лет такой мальчик выбирает себе одежду, он уже осознает символическое значение этого акта. Здесь имеет место двусторонний процесс: если бы не природные склонности ребенка, зуньи не признали бы его «двух-духовным», но если бы ему не позволили развивать эти свойства под прикрытием официально санкционированной социальной роли, они, вероятно, остались бы незамеченными или проявились в искаженных формах (в «цивилизованном» обществе сверстники травили бы такого мальчика, а родители таскали его по психиатрам).
Такая система половой социализации встречается главным образом в тех обществах, где противоположность мужских и женских ролей выражена менее резко и в религиозных верованиях которых представлено положительное андрогинное начало как воплощение изначальной целостности и духовной силы человека. В современном обществе рост терпимости к вариациям сексуального желания и поведения также тесно связан с ослаблением гендерной поляризации и пониманием того, что различия между мужчинами и женщинами зависят не только от их биологического пола и допускают множество индивидуальных вариаций, не являющихся ни социально опасными, ни патологическими.
