Клаудио Наранхо - ГЕШТАЛЬТ - ТЕРАПИЯ
Самым важным из цитированного по отношению к практике является форма медитации, которую китайцы называют еу-хсин (безделие), которая состоит, как говорит Ватте, в «способности сохранять нормальное и каждодневное сознание и в то же время отпустить его».
То есть человек начинает объективно относиться к потоку мыслей, образов, чувств, ощущений, постоянно текущих в рассудке. Вместо попыток контролировать и управлять потоком, ему просто позволяется течь как придется. Пока сознание нормального позволяет себе нестись этим потоком, самое главное - это видеть поток, не будучи им унесенным.
Это состояние, в котором человек просто принимает восприятия по мере их поступления, не вмешиваясь в них, с одной стороны, и не идентифицируя себя с ними, с другой стороны. Их не судят, по ним не строят теорий, не стараются контролировать, не пытаются менять их природу в ту или иную сторону; им позволено быть такими, какие они есть. «Совершенный человек,- говорил Чуань-тцу, - использует свой разум как зеркало, оно ничего не схватывает, оно ничему не отказывает, оно получает, но не хранит». Это должно достигаться «простой бездумностью, с одной стороны, и обыкновенной недисциплинированностью пытливости, с другой» [10].
Практика обращения к настоящему в контексте Гештальт-терапии очень похожа на вербализованную медитацию. Более того, это медитация, внесенная в межличностную ситуацию в качестве акта самораскрытия. Это позволяет вести наблюдения терапевту (для неопытных это обязательно) и может также добавить значимость к содержанию осознанности.
Не сомневаюсь, что поиск слов и процесс рассказа может интерферироваться с определенными состояниями рассудка; процесс выражения также добавляет осознанность к упражнению, вне его будучи простым средством информации во время вмешательства терапевта. Можно указать на следующие преимущества коммуникативной осознанности:
1) Акт выражения бросает вызов отточенности сознания. Не совсем правильным было бы говорить, что мы знаем что-то, но не можем выразить это словами. Конечно, слова - это просто слова, ими всего не скажешь, но в границах ясности восприятия, сопутствующей способности выражать, художник становится господином сознания, а не опытным моделистом. В искусстве, как и в психотерапии, задача передать что-то способствует истинности видения, зависит от него, а не от праздного желания видеть.
2) Наличие свидетельства обычно ведет к усилению и внимания, и значимости наблюдаемого. Думается, что чем сознательнее наблюдатель, тем больше отточено его внимание; сознание как бы контагиозно, то есть человек не может не смотреть на то, что выставлено для другого.
3) Содержание сознания в межличностных ситуациях естественным образом тяготеет к межличностным отношениям, тогда как медитирующий в одиночестве, сфокусированный на «здесь и теперь», будет систематически терпеть неудачу в поисках подобного содержания в своем поле осознанности. Поскольку это в основном, модель отношения и самовоображения в процессе отношения, подвергающаяся возмущению в психопатологических условиях, данный фактор принимает угрожающие размеры в упражнении «здесь и теперь» в терапии, чем в ситуации Я-ТЫ.
4) Межличностная ситуация делает концентрацию на настоящем более затрудненной, поскольку извлекает проекцию, избегания и самообман вообще. К примеру, то, что для одинокого медитатора может быть серией наблюдений физического состояния, в контексте коммуникации может стать внедренным в чувство тревоги о возможности неинтересности для терапевта, представится, что такие наблюдения являются тривиальными и показывающими бессодержательность. Возбуждение подобных чувств и фантазий достойно внимания:
а) если концентрация на настоящем есть желаемый путь жизни, обычно сопутствуемый превратностями межличностных отношений, проверка контактом влечет за собой идеальную учебную ситуацию. Я бы хотел обратиться к мысли, что практика сиюминутности является истинно верным упражнением, а не просто случаем для видения собственного внутреннего мира. Подобно тому, как бывает в поведенческой терапии, это является процессом бесчувственности, в котором индивид становится свободным от обусловленности избегаемого переживания, он узнает, что бояться нечего.
б) К вышесказанному относится тот факт, что именно осознание трудности в концентрации на настоящем может привести к первому шагу, чтобы их превзойти. Переживание принудительного качества тягостного раздумья или размышления может быть неотделимым от понимания альтернативы им и в истинном понимании различий между высказываниями рассудка и концентрацией на настоящем.
5) Терапевтический контекст позволяет наблюдать процесс самонаблюдения когда терапевт возвращает пациента обратно к настоящему, когда тот отходит от настоящего (то есть от себя самого). Здесь есть два пути. Самый простой (кроме простого напоминания о его задаче) состоит в подведении его шаг за шагом к тому, что он делает бессознательно. Это сопровождается направлением его внимания на аспекты его поведения, которые формируют часть его автоматических моделей реагирования или сталкиваются с его намеренными действиями. Простое служение ему зеркалом может помочь привести его в фокус его отношений с самим собой и с его действиями в целом.
П.: Не знаю, что теперь сказать…
Т.: Вижу, что вы на меня не смотрите.
П.: (хихикнула)
Т.: А теперь прикрыли лицо.
П.: Вы меня смущаете!
Т.: Теперь закрылись обеими руками…
П.: Прекратите! Нельзя же так!
Т.: Что вы теперь чувствуете?
П.: Смущение! Не смотрите на меня!
Т.: Ну, так и смущайтесь на здоровье.
П.: Я живу с этим всю свою жизнь!
Всего стесняюсь!
Будто бы даже не чувствую своего права на жизнь!
Альтернативой этому процессу простого отражения поведения пациента является принятие во внимание случаев несостоятельности в концентрации на настоящем как ключа к трудностям пациента (или скорее живых примеров этого) точно так же, как в психоанализе неудача свободных ассоциаций является целью интерпретации. Вместо интерпретации в Гештальт-терапии мы имеем объяснение: просьба, чтобы пациент сам узнал и выразил переживание, лежащее в основе его избегающего настоящего поведения. По одному из выводов Гештальт-терапии следует, что концентрация на настоящем должна быть естественной: по сути, сиюминутность - это то, чего мы больше всего хотим, таким образом, отклонения от настоящего содержатся в природе избегания или принудительной жертвы, а не в случайных альтернативах. Даже если этот вывод не подходил бы для человеческой коммуникативности в целом, в Гештальт-терапии он действует надежно через принуждение пациента оставаться в его настоящем. Отклонения в такой структуре могут быть поняты либо как неудача, как саботаж намерения, либо как неверность всего подхода и/или несостоятельность терапевта.
На практике между тем психотерапевт будет не только тренировать пациента во внимательности к его текущим переживаниям, но особо воодушевит его, чтобы тот осознал и выразил свои переживания даже при неудаче в выполнении задачи. Чтобы заполнить пробелы осознанности, нужно остановиться:
П.: У меня сердце колотится. Руки потеют. Я боюсь.
Помню, когда мы с вами работали в прошлый раз…
Т.: Что вы хотите рассказать мне, вспоминая о прошлой неделе?
П.: Я боялся раскрыться, потом снова почувствовал облегчение, но думаю, что я не распростился с истинным…
Т.: А почему вы хотите рассказать это сейчас?
П.: Я хотел бы встретиться лицом к лицу с моим страхом, выявить, что бы там ни было, чего я
избегаю.
Т.: Хорошо. Этого вы хотите сейчас. Продолжайте говорить о том, что вы переживаете в эту минуту.
П.: Я бы хотел особенно выделить, что на этой неделе мне значительно лучше.
Т.: Не могли бы вы при этом рассказать о ваших переживаниях?
П.: Испытываю к вам благодарность, хочу, чтобы вы знали об этом.
Т.: Я понял. А теперь будьте добры сравнить два утверждения: «Испытываю благодарность» и то, что вам на этой неделе полегчало. Вы можете сказать мне, почему вы предпочитаете рассказать о том, что чувствуете, а не просто признать свои ощущения? 1
П.: Если бы я сказал: «Испытываю благодарность к вам», я все же чувствовал бы, что мне нужно
объяснить…
А! Ну да! Теперь я знаю. Говоря о благодарности, я действовал бы слишком прямо. Для меня более удобно было бы, чтобы вы предположили или просто почувствовали это без того, чтобы мне нужно было обнажать свои чувства.
В данном случае можно увидеть, что пациент: 1) избежал самовыражения и ответственности за свои чувства (как будет видно потом, из-за своей противоречивости), и 2) обыграл свои чувства вместо того, чтобы раскрыть их в попытке манипулировать настроем терапевта на удовлетворенность, а не дать себе понять своего желания выглядеть в его глазах попривлекательнее.
