Мария фон Франц - Психология сказки
Теперь я хочу остановиться еще на одном мотиве, а именно мотиве отрубания головы. В некоторых волшебных сказках появляются животные-помощники, которые в нужный момент приходят герою или. героине на помощь: дают им совет, оказывают практическую помощь или предупреждают об опасности. Иногда кого-нибудь из двоих, невесту или жениха, обращают в животное, которое в конце сказки просит, чтобы ему отрубили голову. Обыкновенно тот, кто должен это совершить, отказывает, говоря, что он слишком многим обязан этому животному, однако животное настаивает, а иногда, спустя некоторое время, исчезнувшее после отказа животное возвращается, и герой, наконец собравшись с духом, вынимает свой меч и отрубает ему голову. Тут же животное превращается в человеческое существо, которое в силу злого заклятия вынуждено было носить звериный облик.
Сказка братьев Гримм «Золотая птица» рассказывает о герое, который должен найти прекрасную принцессу. Ему в его поисках помогает лиса, которая в конце концов обращается к нему с просьбой: «Ты должен отрубить мне голову и лапы». Герой отказывается, считая, что такой поступок был бы проявлением неблагодарности по отношению к своему помощнику, однако через некоторое время лиса снова встречается на его пути и еще раз уже не просит, а умоляет, чтобы он отрубил ей голову и лапы; на этот раз герой так и поступает — и перед ним вместо лисы предстает прекрасный юноша, брат принцессы и, следовательно, деверь самого героя, который мог вернуть себе человеческий облик, только если его обезглавят.
Существует также немецкая волшебная сказка, в которой мальчик оказывается у заколдованного замка и видит маленькую черную собачку, которая просит отрубить ей голову, и когда это совершается, чары, властвующие над замком немедленно спадают, а собачка превращается в принцессу.
В другой сказке братьев Гримм — «Белая невеста и черная невеста» — у ведьмы две дочери, одна из которых, родная, во всем похожа на мать, а другая, приемная, — красивая и добрая. У падчерицы есть также брат, королевский кучер, от которого король узнает о достоинствах его сестры и хочет на ней жениться. Все семейство усаживается в присланную королем карсту и едет ко двору. В пути мать-ведьма с помощью чар добивается того, чтобы приемная дочь отдала присланную ей королем одежду своей сводной сестре. Когда одежда передана, мать и дочь сталкивают падчерицу с моста в реку; девушка превращается в утку, а ничего не заметивший околдованный ведьмой король женится на родной дочери ведьмы. Между тем утка время от времени приплывает к королевской кухне и произносит каждый раз маленький стишок, из которого можно понять, что произошло. Поваренок прислушивается к тому, что она говорит,
и наконец решает рассказать королю об этой странной утке. Король приходит посмотреть, в чем тут дело, и когда утка появляется, то выхватывает меч и отрубает ей голову. И тут же перед ним предстает прекраснейшая девушка. Затем она становится королевой, а ведьма и ее дочь подвергаются заслуженному наказанию.
Итак, в данном случае необходимо отсечь голову животному. Мы пока фокусировали внимание на теме обезглавливания животного, хотя отрубание головы человеческому существу представляет собой очень распространенный мотив в алхимии, где соотносится с отделением интеллекта от инстинктуальной стороны психики. Именно в таком духе истолковывает Юнг в «Mysterium Conjunctionis» обезглавливание дракона и Эфиопа. Обычно здесь подразумеваются две вещи: если вы отделяете интеллект от инстинктивных влечений, то следствием этого является определенная беспристрастность или объективность вашего подхода, что и позволяет смотреть на собственный психический материал — влечения, порывы и мысли — без предубеждения. Интеллект дистанциируется, теряя бессознательную связь с остальной частью личности, и начинает выполнять роль беспристрастного зеркала, как это можно наблюдать в протекании процесса активного воображения, требующего, как вы уже поняли, беспристрастности в сочетании со смелостью. Необходимо отделиться от своего эго и взглянуть на происходящее объективно.
Но обезглавливание может также означать sacrificium intcllectus (принесение в жертву интеллекта), отказ от желания понять, с тем чтобы позволить иным формам осознания вступить в свои права. Если я постоянно думаю о взаимоотношениях с кем-либо, то это может привести к подавлению способности эмоционального осознания ситуации, поэтому интеллекту иногда следует отойти в сторону и позволить другим формам жизни выйти на авансцену. Когда дело касается божественной тайны, необходимо поступиться желанием понимать все толькао интеллектом, и раз уж слово за иными способами понимания, то интеллекту следует на время помолчать и не выходить за пределы своей компетенции.
Другое дело, если вы обезглавливаете животное, — потому что у него голова обычно является, условно говоря, самой интеллектуальной частью тела (если учесть, что мы вообще склонны проецировать сознание и мышление на голову любого существа). Обезглавить животное в нашем контексте означало бы отделить его умственную способность (intelligence) от тела, что явно придает всему делу иной оборот, нежели в случае с обезглавливанием человеческого существа поскольку это обычно означает отсечение как раз того элемента и «драйве», который связан с построением коварных планов. Животные, в отличие от человека, не заходят в этом отношении настолько далеко, чтобы строить философские системы, по крайней мере, нам не известно, что именно они строят, но мы хорошо знаем, что их умственная способность, или, точнее говоря, смышленость, проявляется в чем-то, что хочется сравнить с построением коварных планов, иначе говоря, с использованием некоторых действий с определенной целью; мы не знаем, сознательно или бессознательно это делается, но наблюдая поведение животного со стороны, можем убедиться, что оно действовало вполне разумно. То же самое прослеживается и в животных влечениях человеческого существа. В женской психологии это находит выражение в склонности к интригам — редко какая женщина откажет себе в удовольствии немного и, разумеется, наполовину сознательно поинтриговать, например, «случайно» сесть на лекции рядом с мужчиной, к которому она неравнодушна и т. п. Ее инстинктивное влечение не совпадает с ее эго-сознанием. Не в меньшей степени подобные уловки свойственны мужской аниме и тени. Наши влечения имеют тенденцию для достижения своих целей применять хорошо спланированные на бессознательном уровне действия, и эти действия подрывают сознательное единство личности: правая рука не ведает, что творит левая, поэтому появляется элемент некоей внутренней нечистоты.
Св. Фома Аквинский говорит о разнице, существующей между concupiscentia (вожделением) и cepiditus (алчностью), причем в первом случае речь идет просто о естественном влечении, когда плотское начало в человеке страстно влечет его к чему-либо. Иначе обстоит дело в случае алчности, когда жадность или какое-либо другое, близкое к ней по духу, интеллектуальное качество подключается и придает влечению дополнительный, можно сказать, дьявольский оттенок, выражающий в присоединении элемента расчета или хитрости. Поведение человека, находящегося во власти непреодолимого желания, вполне сравнимо с поведением животного. У животного имеются свои хитрости, бывает и так, что новое сильное желание может противодействовать предыдущему и т. д. В отличие от животного, у человека влечение в значительной мере может быть связано с работой сознания, которое привносит в него тем самым большую остроту, поскольку появляется нечто, что не имело первоначально отношения к делу, однако сфера инстинктов в результате
этого вмешательства «отравлена» и не функционирует так, как ей положено. В целом данная проблема может быть интегрирована на человеческом уровне, разумеется, если отделить и оттеснить во влечении принадлежащий человеческому сознанию элемент, оставляя тем самым обезглавленным тело влечения (или тело животного, как в сказках), которое суть сырой материал «драйва» инстинкта.
Я хочу сказать еще несколько слов в заключение. Вы, вероятно, заметили, что при интерпретации всех этих волшебных сказок я пользовалась несколько необычном способом мышления. Собственно, когда мы имеем дело с символическим фольклором, мыслить можно каким-либо одним из двух способов. Первый способ — размышлять о нем, помещая себя снаружи, над или рядом с материалом и проверяя время от времени, насколько возникающие по этому поводу соображения соответствуют предмету. Вам никуда не деться от этого первого способа, ибо это традиционный способ мышления, который нам прививают со школьной скамьи. Но когда мы прибегнем ко второму способу, то наше мышление качественно изменится, так как мы не перестаем думать о предмете, и наш мыслительный процесс, скорее, похож на вслушивание в то, что должен сказать сам символ. Тем самым мышление становится инструментом, который служит самовыражению материала.
