Гунтхард Вебер - Практика семейной расстановки. Системные решения по Берту Хеллингеру
В этом случае нужно просто попросить человека спокойнее и глубже вдыхать или на некоторое время задержать воздух. При сильной симптоматике человеку дают некоторое время вдыхать и выдыхать в пластиковый или бумажный пакет. Тогда симптомы быстро исчезают без физических последствий. Синдромы гипервентиляции часто указывают на родовую травму, а также на темы, связанные с сексуальностью. У женщин подобные симптомы возникают чаще, чем у мужчин. Однажды мы наблюдали их и у мужчины, замещавшего в расстановке маленького ребенка, находившегося в отчаянии, который долго и громко кричал.
Удушье, чувство нехватки воздуха и ощущение сдавливания
«Не хватает воздуха» — такой симптом иногда возникает во время семинаров по расстановкам. В подавляющем большинстве случаев это ощущение исчезает без каких-либо последствий. Если же оно не проходит в течение длительного времени, это может быть связано с заболеваниями сердца и легких или указывать на начало приступа астмы. Если у этого человека нет с собой лекарств или спрея, то может понадобиться медицинская помощь.
«Агрессивная» реакция заместительницы в расстановке
Однажды в расстановке я (Г. В.) попросил стоящую спиной к остальным заместительницу матери, которую не уважала учительница ее сына, последовать своей спонтанной тенденции. Она резко и озлобленно развернулась и так сильно пихнула вперед спокойно стоявшую к ней спиной заместительницу учительницы, что та получила легкую травму шейных позвонков и легкое люмбаго. Возможно, здесь следовало бы призвать участников бережно обращаться с другими заместителями, даже если на отведенных им местах у них возникают сильные эмоции.
3. Деструктивное и самодеструктивное поведение
а) Угроза самоубийства
Для любого специалиста по расстановкам страшнее всего мысль о том, что в связи с расстановкой кто-то из участников может покончить с собой. Если мы замечаем, что кто-то из участников семинара находится в депрессии или в отчаянии, то в какой-то момент мы говорим, что весь наш терапевтический опыт свидетельствует о том, что нельзя удержать в жизни того, кто больше жить не хочет, что мы работаем только с теми частями и можем найти решение только для тех, кто хочет жить, и мы знаем многих, кто благодарен за то, что однажды решился жить дальше. Иногда мы приводим примеры. Если мы предполагаем угрозу самоубийства, то (чаще всего во время круга) заговариваем об этом с этим участником: «Если в твоей жизни возникает тяжелая ситуация и ты оказываешься в беде, что вероятнее всего было бы для тебя запасным выходом?» (например, зависимость, болезнь, психиатрия, насилие, саморазрушительное поведение и т. д.). Или более прямо: «С тобой уже бывало раньше, что ты не хотел больше жить?» — и в случае утвердительного ответа: «У тебя уже была когда-нибудь попытка самоубийства?», «Насколько эти мысли близки тебе в данный момент?» и т. д.
Если участник не может или не хочет в этом плане за себя отвечать, то (особенно для людей, не являющихся врачами и психологами, тех, у кого нет законченного и подтвержденного государством терапевтического образования) имеет смысл отвезти или отправить человека с сильной угрозой самоубийства в психиатрическую клинику. В этом случае мы всегда «продавали» бы направление в клинику скорее как меру безопасности для нас и только во вторую очередь как терапевтическую меру для этого человека.
Иногда могут быть полезны письменные договоры о несовершении самоубийства на период проведения семинара. «Я ни при каких обстоятельствах не покончу с собой во время семинара». Но в этом случае в конце семинара непременно нужно еще раз заговорить об угрозе самоубийства, поскольку договор подразумевает, что по окончании семинара самоубийство возможно. Мы считаем неприемлемым деление на апеллятивные суицидальные или парасуицидальные действия и «истинную» угрозу самоубийства. Уже слишком часто нам приходилось слышать о людях, которые покончили с собой, когда окружающим казалось, что это спектакль. Наш опыт свидетельствует о том, что угрозу суицида практически никогда нельзя понять, исходя из актуальной на данный момент проблемы. В большинстве случаев она имеет отношение к событиям в предыдущих поколениях и переплетениям.
б) Саморазрушительное поведение на семинаре
Под этим мы понимаем, например, нанесение себе порезов или других повреждений, появление в группе навеселе или «под кайфом».
При этом очень важна степень тяжести. Мы не работаем с теми, кто находится в состоянии сильного алкогольного или наркотического опьянения. В большинстве случаев мы (без оттенка моральной оценки поступка) просим его взять тайм-аут и прийти снова, когда он снова будет в себе и с ясным сознанием.
При остром самодеструктивном поведении мы удерживаем человека от нанесения себе повреждений, но обсуждаем с ним, как дальше быть с этим в группе и готов ли он отвечать за себя во время семинара. Нам еще ни разу не приходилось исключать кого-то из группы по этой причине.
в) Обращение с угрозами
Может случиться так, что кто-то из участников явно или неявно угрожает причинить зло другому участнику, руководителю расстановки или самому себе. Если происходит что-то подобное, мы указываем на то, что частью семинарской договоренности является то, что в группе не допускается жестокое поведение. «Подобное поведение в группе недопустимо! Мы этого не потерпим! Мы обязались заботиться об участниках. Если здесь кто-то что-то разрушит, он будет обязан это возместить». В случае необходимости, например, если бы нам стало известно, что у кого-то из участников с собой пистолет и он не хочет его сдать, мы бы поставили в известность полицию. «Мы хотим, чтобы на время семинара ты отдал твой пистолет/нож мне на хранение. Если захочешь, в конце семинара ты получишь его обратно». Здесь часто бывает полезно ясно и в то же время доброжелательно установить границы и назвать правила. К счастью, с таким поведением во время семинаров по расстановкам мы тоже еще ни разу не сталкивались, такое было лишь во время работы в стационаре и однажды в рамках семейной терапии.
Но в группах мы говорим также о том, что иметь такие чувства — в порядке вещей, что мы готовы вместе с вами посмотреть, как они связаны с вашей жизненной историей и историей вашей семьей, где они могут быть оправданы. Здесь полезно действовать следующим образом: заметить, оставаться спокойным и незаметно покинуть сцену, а затем спокойно и приветливо продолжать работу с другими. Перед завершением рабочего дня мы обычно еще раз детально останавливаемся на этих людях. Если у кого-то из участников мы замечаем нечто похожее на мимику угрозы или высокий уровень напряжения, мы стараемся вскорости сделать круг, где каждый по очереди говорит о том, что у него в данный момент происходит. Тогда этот человек имеет возможность подготовиться к тому, что подойдет его очередь, особого внимания ему не уделяется. По отношению к таким участникам мы ведем себя заботливо и с пониманием, поскольку обычно они сами чувствуют себя под угрозой или боятся.
3. Обращение с «исключительными состояниями»
Под этим мы понимаем, например, непрекращающийся крик, катание по полу, когда человек не дает себя успокоить, панические атаки и т. д. Обычно в подобных ситуациях отреагируются старые чувства, и реакция соответствует более раннему возрасту. Иногда речь может идти и о перенятых чувствах.
Здесь опять же очень важно успокоить группу, не испугаться самому и как руководителю расстановки действовать спокойно и обдуманно (см. Weber, 1993, о вторичных чувствах). Если подобное поведение выражается в более мягкой форме, можно попросить этого человека спокойно, глубоко и беззвучно дышать. Кроме того в подобных ситуациях человек скорее приходит в себя, если велеть ему в этот момент посмотреть кому-нибудь в глаза. «Смотри на меня! Ты меня видишь?» Так можно точно определить, находится ли он по-прежнему «где-то далеко» или он «снова здесь». Кто смотрит и находится «здесь и сейчас», тому лишь с большим трудом удается сохранять вторичные чувства. Берт Хеллингер часто просит таких людей что-нибудь описать (например, цвет его глаз), поскольку в этом случае ему приходится внимательно смотреть и описывать. А если вставить при этом какое-нибудь смешное замечание, то ситуация в большинстве случаев полностью разряжается. Иногда то пространство, откуда человек возвращается, мы называем «домашним кино», поскольку обычно речь здесь идет о старых, неоднократно просмотренных и хорошо знакомых «фильмах ужасов» и «чувствах из детства».
Здесь хорош любой способ «раздраматизации». На семинаре во Франции в конце расстановки одна участница, после того как я (Г. В.) попросил ее занять свое место в образе-решении, скорчилась на полу и стала кричать, будто ее режут. Речь шла о ее отношении к продолжающейся всю жизнь болезни. У меня создалось впечатление, что пройдет некоторое время, прежде чем она снова придет в себя, и я был уверен, что это не психотическая декомпенсация. Я успокоил группу, сказал, что ничего страшного тут не происходит, и оставался рядом с ней. Когда она стала уставать от крика, к ней стало легче подойти. Она лежала на животе. Через какое-то время я обеими руками крепко нажал ей на спину, чтобы ей стало труднее дышать и кричать. Эта помощь и слова «Хорошо, что теперь это вышло. Теперь несколько раз глубоко вздохни и посмотри на меня!» позволили ей вскоре уже посмотреть на меня совершенно спокойно. Он встала. Я велел ей сказать еще несколько примиряющих и соглашающихся фраз заместительнице болезни и закончил расстановку. В подобных ситуациях «раздраматизация» является важным компонентом.
