Уильям Джеймс - Психология
Таким образом, в деятельности, как и в мышлении, важно подыскать соответствующий данному случаю концепт. Конкретные дилеммы, с которыми нам прихо- дится сталкиваться, не имеют на себе готовых ярлыков с соответствующими названиями, и мы можем называть их весьма различно. Умный человек—тот, кто умеет подыскать для каждого отдельного случая наиболее соответствующее название. Мы называем рассудитель- ным такого человека, который, раз наметив себе до-
328
стойные цели в жизни, не предпринимает ни одного дей- ствия без того, чтобы предварительно не определить, благоприятствует оно достижению этих целей или нет.
В следующих двух типах решимости конечное ре- шение воли возникает до появления уверенности в том, что оно разумно. Нередко ни для одного из возможных способов действия нам не удается подыскать разумного основания, дающего ему преимущество перед другими. Все способы кажутся хорошими, и мы лишены возмож- ности выбрать наиболее благоприятный. Колебание и нерешительность утомляют нас, и может наступить мо- мент, когда мы подумаем, что лучше уж принять не- удачное решение, чем не принимать никакого. При та- ких условиях нередко какое-нибудь случайное обстоя- тельство нарушает равновесие, сообщив одной из пер- спектив преимущество перед другими, и мы начинаем склоняться в ее сторону, хотя, подвернись нам на глаза в эту минуту иное случайное обстоятельство, и конечный результат был бы иным. Второй тип решимости пред- ставляют те случаи, в которых мы как бы преднамерен- но подчиняемся произволу судьбы, поддаваясь влиянию внешних случайных обстоятельств и думая: конечный результат будег довольно благоприягный.
В третьем типе решение также является результатом случайности, но случайности, действующей не извне, а в нас самих. Нередко при отсутсгвии побудительных причин действовать в том или другом направлении мы, желая избежать неприятного чувства смущения и не- решительности, начинаем действовать автоматически, как будто в наших нервах разряды совершались само- произвольно, побуждая нас выбрать одну из представ- ляющихся нам концепций. После томительного бездей- ствия стремление к движению привлекает нас; мы го- ворим мысленно: «Вперед! А там будь что будет!»—и живо принимаемся действовать. Это беспечное, веселое проявление энергии, до того непредумышленное, что мы в таких случаях выступаем скорее пассивными зрителя- ми, забавляющимися созерцанием случайно действую- щих на нас внешних сил, чем лицами, действующими по собственному произволу. Такое мятежное, порывис- тое проявление энергии редко наблюдается у лиц вя- лых и хладнокровных. Наоборот, у лиц с сильным, эмоциональным темпераментом и в то же время с не- решительным характером оно быть может весьма часто. У мировых гениев (вроде Наполеона, Лютера и
329
т. п.), в которых упорная страсть сочетается с кипучим стремлением к деятельности, в тех случаях, когда коле- бания и предварительные соображения задерживают свободное проявление страсти, окончательная решимость действовать, вероятно, прорывается именно таким сти- хийным образом; так струя воды неожиданно прорыва- ет плотину. Что у подобных личностей часто наблюда- ется именно такой способ действия, служит уже доста- точным указанием на их фаталистический образ мыслей. А он сообщает особенную силу начинающемуся в мо- торных центрах нервному разряду.
Есть еще четвертый тип решимости, который так же неожиданно кладет конец всяким колебаниям, как и третий. К нему относятся случаи, когда под влиянием внешних обстоятельств или какой-то необъяснимой вну- тренней перемены в образе мыслей мы внезапно из лег- комысленного и беззаботного состояния духа переходим в серьезное, сосредоточенное, и значение всей шкалы ценностей наших мотивов и стремлений меняется, когда мы изменяем наше положение по отношению к плоско- сти горизонта.
Объекты страха и печали действуют особенно отрез- вляюще. Проникая в область нашего сознания, они па-рализуют влияние легкомысленной фантазии и сообща- ют особенную силу серьезным мотивам. В результате мы покидаем разные пошлые планы на будущее, которы'ми тешили до сих пор свое воображение, и немедленно проникаемся более серьезными и важными стремления- ми, до той поры не привлекавшими нас к себе. К этому типу решимости следует отнести все случаи так назы- ваемого нравственного перерождения, пробуждения со" вести и т. п., благодаря которым происходит духовное обновление многих из нас. В личности вдруг изменяется уровень и сразу появляется решимость действовать в известном направлении.
В пятом, и последнем, типе решимости для нас мо- жет казаться наиболее рациональным известный образ действия, но мы можем и не иметь в пользу его разум-ных оснований. В обоих случаях, намереваясь действо- вать определенным образом, мы чувствуем, что оконча- тельное совершение действия обусловлено произвольным актом нашей воли; в первом случае мы импульсом на- шей воли сообщаем силу разумному мотиву, который сам по себе был бы не в состоянии произвести нервный разряд; в последнем случае мы усилием воли, заменяю*
330
щим здесь санкцию разума, придаем какому-то мотиву преобладающее значение. Ощущаемое здесь глухое на- пряжение воли составляет характерную черту пятого типа решимости, отличающую его от остальных четырех.
Мы не будем здесь оценивать значения этого напря- жения воли с метафизической точки зрения и не будем обсуждать вопроса, следует ли обособлять указанные напряжения воли от мотивов, которыми мы руковод-ствуемся в действиях. С субъективной и феноменологи- ческой точек зрения здесь налицо чувство усилия, кото- рого не было в предшествующих типах решимости. Уси- лие всегда неприятный акт, связанный с каким-то со- знанием нравственного одиночества; так бывает и тог- да, когда во имя чистого священного долга мы сурово отрекаемся от всяких земных благ, и тогда, когда мы твердо решаемся считать одну из альтернатив невоз- можной для нас, а другую — подлежащей осуществле-нию, хотя каждая из них равно привлекательна и ни- какое внешнее обстоятельство не побуждает нас отдать которой-нибудь из них предпочтение. При более внима- тельном анализе пятого типа решимости оказывается, что он отличается от предыдущих типов: там в момент выбора одной альтернативы мы упускаем или почти упускаем из виду другую, здесь же мы все время не те- ряем из виду ни одной альтернативы; отвергая одну из них, мы делаем для себя ясным, что именно в эту ми- нуту мы теряем. Мы, так сказать, преднамеренно вон- заем иглу в свое тело, и чувство внутреннего усилия, сопровождающее этот акт, представляет в последнем типе решимости такой своеобразный элемент, который резко отличает его от всех остальных типов и делает его психическим явлением sui generis. В огромном боль- шинстве случаев наша решимость не сопровождается чувством усилия. Я думаю, мы склонны считать это чувство более частым психическим явлением, чем оно есть на самом деле, вследствие того что во время обду- мывания мы нередко сознаем, как велико должно быть усилие, если бы мы захотели реализовать известное ре- шение. Позднее, когда действие совершено без всякого усилия, мы вспоминаем о нашем соображении и оши- бочно заключаем, что усилие действительно было сде- лано нами.
Существование такого психического явления, как чувство усилия, ни в коем случае нельзя отвергать или подвергать сомнению. Но в оценке его значения господ-
331
ствуют большие разногласия. С уяснением его значения связано решение таких важных вопросов, как само су- ществование духовной причинности, проблема свободы воли и всеобщего детерминизма. Ввиду этого нам необ- ходимо обследовать особенно тщательно те условия, при которых мы испытываем чувство волевого усилия.
Чувство усилия. Когда я утверждал, что сознание (или связанные с ним нервные процессы) по природе импульсивно, мне следовало бы добавить: при достаточ- ной степени интенсивности. Состояния сознания разли- чаются по способности вызывать движение. Интенсив- ность некоторых ощущений на практике бывает бес- сильна вызвать заметные движения, интенсивность дру- гих влечет за собой видимые движения. Говоря: «на практике», я хочу сказать: «при обыкновенных услови- ях». Такими условиями могут быть привычные оста- новки в деятельности, например приятное чувство doicefar niente (сладкое чувство ничегонеделания), вызываю- щее в каждом из нас известную степень лени, которую можно преодолеть только при помощи энергичного уси- лия воли; таково чувство прирожденной инертности, чувство внутреннего сопротивления, оказываемого нерв- ными центрами, сопротивления, которое делает разряд невозможным, пока действующая сила не достигла оп- ределенной степени напряжения и не перешла за ее границу.
Условия эти бывают различны у разных лиц и у то- го же лица в разное время. Инертность нервных центров может то увеличиваться, то уменьшаться, и, соответ- ственно, привычные задержки действия то возрастать, то ослабевать. Наряду с этим должна изменяться ин- тенсивность каких-то процессов мысли и стимулов, и известные ассоциационные пути становиться то более, то менее проходимыми. Отсюда понятно, почему так изменчива способность вызывать импульс к действию у одних мотивов по сравнению с другими. Когда моти- вы, действующие слабее при нормальных условиях, ста- новятся сильнее действующими, а мотивы, сильнее дей- ствующие при нормальных условиях, начинают действо- вать слабее, то действия, совершаемые обыкновенно без усилия, или воздержание от действия, обыкновенно не сопряженное с трудом, становятся невозможными или совершаются только при затрате усилия (если вообще совершаются в подобной ситуации). Это выяснится при более подробном анализе чувства усилия,
![Борис Братусь - Русская, советская, российская психология [Конспективное рассмотрение]](/uploads/posts/books/196242/196242.jpg)
