Гуго Глязер - О мышлении в медицине
Именно в эту эпоху произошла перемена в мышлении по отношению к эпидемическим заболеваниям. В 1546 г. в Венеции вышло сочинение врача, физика, астронома и поэта Джироламо Фракасторо о контагиозных болезнях; ранее, в 1530 г., вышла написанная гекзаметрами его поэма о сифилисе. Опубликовав свои взгляды на сущность заразных болезней, он выделил последние как особую главу внутренней медицины. Ранее все эти заболевания относились к внутренней медицине, а их кожные проявления считались попыткой природы достигнуть излечения; поэтому бороться с кожными явлениями не следовало. Надо сказать, что уже у арабских врачей были более правильные представления об этих болезнях; в частности, о чесотке, которая в течение столетий считалась внутренней болезнью с оттоком наружу, было правильное представление у арабов, которые успешно лечили ее втираниями ртути. Но в Европе этих взглядов не разделяли.
Только проблема сифилиса породила у Фракасторо мысли о возникновении заразных болезней. Это было началом знаменовавшей эпоху перемены в эпидемиологическом мышлении врачей. Фракасторо говорил о семенах заразы, которые, по его представлению, передаются человеку, ранее бывшему здоровым, при соприкосновении, через предметы или по воздуху; при этом лихорадка сама по себе не является болезнью; наблюдается много специфических видов лихорадки, каждый из которых соответствует определенной болезни; каждая болезнь представляет собой нечто целое, единицу.
Наступило новое время, которое должно было проявиться также и в представлениях медиков и привести к крушению всего старого — вначале, конечно, не в революционной форме. Люди просто отвернулись от традиции. О схоластике уже не хотели и слушать, даже Аристотель утратил свое обаяние, и если естественнонаучных данных недоставало, то на помощь приходила философия, которая в эпоху Возрождения заимствовала в области медицины некоторые положения у Платона, но видоизменяла их в свете мышления гуманистов. Гуманизм, отвергавший многие традиции и не признававший некоторых авторитетов, но зато возвысивший человека как центральную фигуру своего мировоззрения, оказался на переднем плане и проник также и в медицинское мышление.
Подлинная революция, или реформация, началась с появления Парацельса; он был как бы Лютером медицины, но более неистовым, более неспокойным, не знавшим устали искателем; его мысли, когда он доводил их до всеобщего сведения, вначале не имели успеха. Гезер характеризует его и его эпоху следующими словами: «Название этой эпохи означает реакцию против любого принуждения в знании, вере и действиях, и Парацельс является самым чистым, но меньшей мере, наиболее ярким порождением этой эпохи». Сам Парацельс заявлял о своей точке зрения так: «Ученые, проявляя чрезмерную робость, крепко держались за высказывания Гиппократа, Галена и Авиценны, словно это были оракулы. Не блеск титулов, не красноречие, не знание языков и книжная ученость, а познание явлений природы делает человека врачом».
Потрясение основ «галеновой крепости» можно было заметить и ранее, но Парацельс превратил это потрясение основ в полное разрушение. Медицина, которая в течение более чем тысячи лет была только ветвью диалектики, должна была превратиться в науку, в естественную науку, которая не должна была иметь ничего общего со схоластикой. «Первым учителем в медицине, — говорил Парацельс, — являются тело и материя природы. Они обучают и показывают; по ним можно изучать, у них учиться, но учиться у себя самого ты не можешь, так как твоя собственная фантазия есть только совращение истины… Не из умозрительных теорий должна проистекать практическая медицина, но из практики должна исходить теория. Чтение книг еще никого не сделало врачом; его создает практика и только она. Ведь одно лишь чтение — это скамеечка и метелка практики. Твоими преподавателями должны быть глаза опыта».
Интересно, что мы не можем установить влияния великого анатомического труда Везалия на мышление Парацельса. Он должен был знать работы Везалия, но анатомия, очевидно, не была его областью; она казалась ему лишенной связи с жизнью, это была наука о мертвом теле, между тем для Парацельса только жизнь представляла ценность. И он, произнося слово «анатомия», думал не о расчленении мертвого тела, а о расчленении вообще, об аналитическом рассмотрении.
Ибо для него существовало только целое, а отдельная часть имела значение лишь постольку, поскольку она входила в целое, в организм. Это было ядром его естественнонаучного мышления, его абстрагирующей философией, натурфилософией в его понимании. Для него имело значение не изучение органов, а организм как неделимое целое, который, однако, не является законченным, а подвергается постоянному преобразованию, пребывает в вечном становлении.
Парацельс тем самым приблизился к мышлению Платона и отдалился от Галена настолько, что мог только уничтожить его, Авиценну и их единомышленников. Он символически совершал это при помощи всеочищающего огня. Это произошло в Базеле в 1526 г.
Он уже не говорит о четырех элементах в человеческом теле; вместо них он говорит о трех и притом о совсем других: о сере, соли и ртути; все они являются символами для горючего, растворимого и летучего, т. е. огня, земли и воздуха.
Но сам Парацельс не смог при помощи этих понятий привести свои мысли в полное единство и тем самым прийти к представлению об организме. Ему кое–чего недоставало — того, что позднее, за отсутствием лучших знаний, называли жизненной силой. Парацельс назвал это начало археем и пользовался этим словом в рамках своей физиологии обмена веществ, в использовании пригодного и выделении непригодного. Сам он благодаря этому освободился от многообразия царящих и управляющих сил в организме, описанных в древних сочинениях, и заменил их единственной силой, которая управляет всеми явлениями жизни. Он только упростил для себя этот вопрос.
С этим было связано и то обстоятельство, что Парацельс представлял себе учение о болезнях, т. е. патологию, совсем не так, как древние врачи. Последние рассматривали болезнь как изменение в элементах, в соках, в качествах, как нечто связанное с конституцией по нашим понятиям. Парацельс сравнивал болезнь с самим организмом, который непрерывно развивается и изменяется; поэтому для него также и болезнь была органическим процессом, особым событием в жизни; проявления болезни служат выражением этого ненормального жизненного процесса; но это все–таки жизнь.
Он тем самым высказал мысль, которая нашла свое выражение в разработанной столетия спустя патологической физиологии и тем самым оказалась противоположной патологической анатомии Вирхова. Также и в этом предчувствии столь отдаленного по времени развития медицины нашла свое выражение глубина его ума: «Так как болезни не являются чем–то осязаемым, но их можно сравнить с ветром, то как можно бороться с ними посредством очистительных средств? Возможно ли изгонять их таким способом? Ведь это не тела». Все то, что образуется, — говорил он, — нуждается в семени; так и болезнь имеет семя; но то, что затем развивается, не сама болезнь, а ее продукт. Об этом мы судим по лихорадке, которая сама по себе не является болезнью, причем Парацельс отстаивал правильность этого взгляда главным образом на примере контагиозных болезней, особенно чумы, бешенства и сифилиса. Именно эти болезни он тщательно изучил во время своих многочисленных поездок по разным странам.
А как возникают болезни? Их причиной служит «существо» (ens); Парацельс различает: астральное существо, существо яда, натуральное существо, духовное существо и божественное существо (ens astrale, ens veneni, ens naturale, ens spirituale, ens deale). Что означают эти термины? Астральное существо не имеет никакого отношения к астрологии. Парацельс решительно отвергал это учение. Предлагая указанный термин, он имел в виду влияние светил на воздух, на погоду. Существо яда указывает на яды, которые вводятся с пищей, и если мы сегодня говорим об общей интоксикации в связи с нашим питанием, то это идет гораздо дальше представлений Парацельса. По его мнению, такое действие яда возможно только при условии, что выравнивающая сила архея оказывается недостаточной.
В общем пять форм существа можно уподобить космическим, химическим, диетическим и психическим вредностями, а последнее «существо», божественное, рассматривать как веление в судьбе, как ниспосланное богом. Таким образом, Парацельс охватывает все формы болезней представлениями, которые оказали влияние на лечение болезней и соответствуют действительности в большей степени, чем теории его предшественников.
По его представлениям, тот же архей, который дает силы жизни, осуществляет и лечение болезней. «Ведь врачом, который лечит, является природа; каждая рана заживает сама по себе, если мы будем держать ее в чистоте». Это было сказано в духе Гиппократа.
