Мелани Кляйн - Детский психоанализ
Чтобы определить следующий важнейший фактор, который дает возможность, как мне кажется, проникнуть в бессознательное ребенка, понаблюдаем за детьми, которые разыгрывают то, что происходит у них внутри, и за тем, как меняется их отношение: какие модификации принимает их игра, когда они ее прекращают или напрямую выражают испытываемый приступ тревоги. Если во всем многообразии психологического материала мы отыщем то, что вызывает эти изменения, мы неизбежно придем в итоге к чувству вины, которое в свою очередь тоже необходимо интерпретировать.
Два этих фактора, по моим наблюдениям, служат самыми надежными помощниками в детском психоанализе. Оба они, как один, так и второй зависят друг от друга и взаимно друг друга дополняют. Только интерпретируя и уменьшая тревогу ребенка каждый раз, когда ее проявления доступны нашему восприятию, мы сумеем получить доступ к бессознательному и только так откроем свободную дорогу детской фантазии. Затем, нам останется всего лишь следовать символизму фантазий, чтобы вскоре обнаружить вновь проявляющуюся тревогу. Так мы обеспечим продвижение в анализе.
Объяснения, данные мной по поводу техники, и значимость, которую я придаю символизму действий ребенка, не следует истолковывать так, будто детский психоанализ должен обходиться совсем без свободных ассоциаций в собственном смысле термина.
Я уже отмечала выше, что Анна Фрейд и я, как любой, кто анализирует детей, обе мы считаем, что дети не способны и не желают ассоциировать на тот же манер, что и взрослые. Хотелось бы только добавить, что на мой взгляд, они, прежде всего, не могут этого не потому, что не умеют переводить свои мысли в словесную форму, совсем не в том состоит недостаток (он присутствует в сколько-нибудь значительной мере только у самых маленьких детей), но потому, что им противостоит тревога, порождающая сопротивление словесным ассоциациям. Рамки данной статьи не позволяют мне расширить и подробно исследовать эту интереснейшую проблему, я вынуждена ограничиться лишь несколькими краткими примерами из моего опыта в поддержку этой идеи.
Репрезентация при помощи игрушек на самом деле соответствует символической репрезентации в целом, так как подразумевает определенную дистанцию по отношению к самому субъекту и служит таким же средством перевести в нее тревогу, как словесное самовыражение. Следовательно, если нам удастся ослабить тревогу и поначалу добиться хотя бы непрямых репрезентаций, мы все же увидим, что затем у нас появилась возможность подойти и к наиболее полному вербальному самовыражению, на какое ребенок способен и подвергнуть его анализу. Далее на основе многочисленных повторений мы сможем убедиться, что в те моменты, когда тревога особенно сильна, непрямые репрезентации вновь выходят на первое место. Приведу краткую иллюстрацию этих процессов. Едва анализ более или менее продвинулся вперед, мальчик пяти лет от роду рассказал мне сон, интерпретация которого позволила проникнуть очень глубоко и была чрезвычайно эффективна. Эта интерпретация заняла все время психоаналитического сеанса, и все без исключения ассоциации были вербальными. Спустя два дня он снова рассказал мне сон, который явился продолжением предыдущего. Ассоциации, связанные со вторым сном выражались с огромным трудном, их приходилось вытягивать буквально слово за слово. Сопротивление также было весьма демонстративным, а тревога заметно более сильной, чем накануне. Ребенок опять вернулся к коробке с игрушками, и при помощи кукол и других объектов, он разыгрывал передо мной свои ассоциации, всякий раз заново прибегая к словам, когда ему удавалось преодолеть сопротивление. На третий день из-за вскрытого в предыдущие два дня материала тревога возросла еще больше. Выражение ассоциаций практически полностью перетекло в игру - с предметами и с водой.
Если оба вышеописанных принципа применять последовательно, то есть пойти за ребенком в избранном им способе репрезентации, а также ясно отдавать себе отчет в том, насколько легко зарождается у него тревога, мы вправе будем рассматривать ассоциации, как важнейшее аналитическое средство, но используемое, как уже было отмечено, лишь время от времени, и как одно из средств в числе многих других.
Полагаю, поэтому, что высказывание Анны Фрейд остается неполным, когда она говорит: «Временами, вынужденные непроизвольные ассоциации равным образом приходят нам на помощь» (на стр. 41). Появление или отсутствие ассоциаций всегда зависит от определенного правильного настроя анализируемого, отнюдь не от случая. Что касается Эго, мы сможем прибегать к означенному средству в гораздо более широких пределах, чем это кажется. Не так уж редко именно словесные ассоциации перебрасывают мостик к реальности, отчасти это объясняется тем, что с тревогой они связаны самым тесным образом, более непосредственно, чем непрямые, ирреальные репрезентации. С этой точки зрения, даже если речь идет о совсем маленьких детях, никакой анализ я бы не рассматривала, как законченный, прежде чем ребенок сумеет выразить себя в словах, настолько насколько он вообще на это способен, и благодаря этому самовыражению объединить анализ и реальность.
Итак, наблюдается очевидная аналогия между описанной техникой и той, что мы применяем в психоанализе взрослых. Единственное отличие заключается в том, что у детей преобладание бессознательного намного заметнее, чем у взрослых, соответственно, избираемый ребенком способ самовыражения укоренен в его психике гораздо глубже. Кроме того, необходимо учитывать, что у детей тенденции повторно испытывать тревогу несравнимо более мощные.
Безусловно, это справедливо для анализа как латентного, так и препубертатного периода, а до известных пределов, даже и для пубертата. В некоторых аналитических случаях, когда пациент находился на одной из перечисленных стадий, мне приходилось прибегать к измененной форме моей техники, по сравнению с той, что я обычно использую в работе с маленькими детьми.
Все то, о чем я только что сказала, как мне кажется, несколько ослабляет вескость двух принципиальных возражений, приводимых Анной Фрейд против моей техники игры. Прежде всего, она оспаривает право допустить, что главной движущей силой игры ребенка является ее символическое содержание, а в последствие, право рассматривать детскую игру как эквивалент словесных ассоциаций взрослых пациентов. Она настаивает, что игра не соответствует идее сознательного намерения взрослого человека продвинуться в своем анализе, которое «позволяет ему исключить, когда он ассоциирует, любое сознательное вмешательство в свободное течение своих мыслей и любые действия по управлению им».
В противовес этому возражению приведу другое: сознательное намерение взрослых пациентов (которое, по моему опыту далеко не столь эффективно, как то предполагает Анна Фрейд) совершенно излишне для маленьких детей, и я имею в виду не только совсем крох, едва вышедших из младенческого возраста. Из сказанного мной о полном доминировании бессознательного у детей прямо следует, что нет никакого смысла в приложении специальных усилий к тому, чтобы искусственно исключить несвободное течение мыслей в сознании.[16] Впрочем, сама Анна Фрейд также предполагает подобную возможность (на стр. 49).
Если я посвятила несколько полных страниц описанию моей техники, котирую рекомендую для анализа детей, то именно потому, что вопрос о ней видится мне основополагающим для решения общей проблемы детского психоанализа. Когда Анна Фрейд отвергает технику игры, ее доводы относятся не только к анализу маленьких детей, но и, полагаю, к моему пониманию основных принципов, которые приняты в психоанализе детей более старшего возраста. Игровая техника дарит нам огромное количество материала и открывает доступ к самым глубоким слоям психики, но, используя ее, мы неминуемо приходим к исследованию Эдипова комплекса, и как бы там ни было, никто не вправе предписывать и устанавливать какие-либо искусственные ограничения психоанализу, который волен двигаться в любых направлениях. Желая избежать анализа Эдипова комплекса, придется избегать также использования аналитической техники игры, даже в измененной, модифицированной форме, предназначенной для детей более старшего возраста.
Отсюда следует, что вопрос относится не к нашим представлениям о том, может или не может детский психоанализ зайти также далеко, как психоанализ взрослых, но должен ли он заходить также далеко. Для ответа на этот вопрос нам понадобиться изучить соображения, которые Анна Фрейд в четвертой главе своей книги выдвигает против глубинного анализа.
Но прежде того, мне бы хотелось высказаться по поводу заключения Анны Фрейд к третьей главе о роли переноса в детском психоанализе.
