Мартин Селигман - Новая позитивная психология: Научный взгляд на счастье и смысл жизни
Могут ли профилактические меры для подростков предотвратить депрессии, шизофрению и другие болезни у будущих взрослых? За последние десять лет я провел множество исследований и обнаружил, что, прививая детям десятилетнего возраста навыки оптимистического мышления и ориентации, мы вдвое сокращаем вероятность депрессии в подростковый период. Моя предыдущая книга, The Optimistic Child («Ребенок-оптимист») подробно рассказывает об этом процессе) Поэтому я решил, что первейшая моя задача — показать преимущества профилактики и важность связанных с ней исследований.
Шесть месяцев спустя в Чикаго я собрал на планерку группу профилактики. Каждый из двенадцати весьма авторитетных ученых делился соображениями насчет того, что мы в силах пред принять. Увы, слушать все это было ужасно скучно. И дело не в актуальности вопроса или неразумности предлагаемых решений. Просто подход оставался прежним, терапевтическим. Пациентов из группы риска следовало вовлекать в те же лечебные мероприятия, только заранее. Все сказанное звучало отнюдь не глупо, но два обстоятельства помешали мне воспринять слова коллег всерьез.
Во-первых, наших знаний о лечении психических расстройств недостаточно, чтобы их предупредить. Профилактика таких болезней должна основываться на воспитании у молодых людей определенных черт характера: оптимизма, веры в будущее, умения общаться с людьми, отваги, гибкости, честности, трудолюбия. Доказано, что наличие у человека подобных свойств снижает риск психических заболеваний. Если у девушки наследственная склонность к депрессиям, болезнь можно предупредить, научив ребенка оптимистически смотреть на жизнь и всегда надеяться на лучшее. У подростка, живущего в криминальном районе большого города, шансы стать наркоманом существенно сокращаются, если он радуется жизни, не боится будущего, занимается спортом и добросовестно трудится. Однако эти особенности характера не принимаются в расчет психиатрами, для которых восполнение дефицита определенных веществ в мозгу — превыше всего.
Во-вторых, заранее делать детям, склонным к шизофрении или депрессии, инъекции Халдола и Прозака вряд ли полезно. Проводить исследования в этой области настоящий ученый не станет. Новой науке о профилактике нужны молодые, яркие, талантливые специалисты, сумевшие добиться успеха в какой-то иной среде.
Когда я встал и поплелся к выходу, меня догнал один из наиболее решительно настроенных коллег.
— Все, что тут говорили, невыносимо скучно. Ты, Мартин, должен внести свежую струю, — сказал он.
Две недели спустя я понял, что и куда нужно «внести». Я как раз полол грядки в саду в обществе своей пятилетней дочери Никки. Признаюсь, написав книгу и множество статей о детях, на самом деле я далеко не всегда умею находить с ними общий язык. Я чело век деловой и дорожу любой минутой. Если я занят прополкой, то стараюсь не отвлекаться. А Никки, подбрасывая сорняки в воздух, танцевала и пела. Я рявкнул на дочь, велел мне не мешать, и она исчезла. Но несколько минут спустя Никки вернулась.
— Папа, я хочу с тобой поговорить, — сказала она.
— Да, Никки. Я тебя слушаю.
— Ты помнишь, какой плаксой я была до пяти лет? Хныкала каждый день. А когда мне исполнилось пять лет, я решила, что больше не буду плакать. Мне было очень тяжело, но я справилась. А если я смогла перестать плакать, то и ты сумеешь не ворчать.
Для меня это стало откровением. Никки наступила на больную мозоль. Я и вправду нередко ворчу. Пятьдесят лет я носил все беды в душе, и последние десять выглядел хмурой тучей в солнечном семейном окружении. Если мне и улыбалась удача, то это происходило вопреки моим невеселым прогнозам.
И тогда я решил измениться. А что еще важнее — понял, что воспитывать Никки, конечно, надо, но пытаться исправить ее недостатки было бы глупо, Это она и сама сделает. Гораздо разумнее заняться развитием рано проявившейся у моей дочери способности понимать других (то, что психологи называют социальным чутьем) и научить ее использовать этот дар. Это поможет Никки справиться с трудностями, которые, хочешь не хочешь, приходится преодолевать любому человеку. Наконец-то я понял, что воспитание детей не должно сводиться к борьбе с их недостатками: родителям необходимо развивать в ребенке сильные стороны характера и положительные качества, чтобы, став взрослым, он смог жить счастливо.
Но если цель воспитания — помочь человеку проявиться, открыв в себе самое лучшее, то для психологии тут истинное раздолье. Можно ли создать в психологии направление, исследующее положительные черты характера? Существует ли классификация свойств характера, которые помогают человеку жить? Могут ли родители и учителя, используя эти знания, воспитать сильных духом, стойких детей, способных найти свое место в жизни? И могут ли сами взрослые научиться жить счастливее и полнее реализовать себя?
Тайны исследований, посвященных психическим расстройствам, вряд ли пригодятся моей дочери. Зато новая психология и ей, и другим детям поможет осознать, что стремление к добрым и хорошим поступкам играет в жизни не менее важную роль, чем эгоистические интересы. Новая психология займется изучением таких положительных эмоций, как удовлетворение, счастье и надежда. Она будет искать способ развить у детей черты характера, способствующие всплеску положительных эмоций. Новая психология станет изучать лучшие из столпов нашего общества — такие, как крепкая семья, демократия и моральные ценности, — все, что помогает сделать ребенка достойной личностью. Такая наука будет торить пути к счастливой жизни.
Никки помогла мне понять, в чем моя миссия, и настоящая книга — это попытка изложить ее.
Глава 3. Зачем стремиться к счастью?
Почему мы чувствуем себя счастливыми? Откуда у нас эта способность — испытывать какие-либо ощущения? Почему в процессе эволюции мы обрели умение так глубоко чувствовать и переживать, что тяга к счастью становится двигателем всей нашей жизни?
Эволюция и позитивные чувстваС точки зрения традиционной психологии, всякое положи тельное ощущение притягивает нас к какой-нибудь личности или объекту, тогда как отрицательное отталкивает от него. Приятный запах готовящегося печенья влечет нас к духовке, а уловив вонь нечистот, мы спешим уйти на другую сторону тротуара. Однако амебы и черви, руководствуясь инстинктом, тоже к чему-то тянутся, а чего-то избегают, не испытывая при этом особых чувств. На каком-то этапе эволюции более сложные организмы приобрели способность эмоционального восприятия. Но для чего?
Ответить на этот нелегкий вопрос нам поможет сравнение отрицательных и положительных чувств. Негативные реакции — страх, грусть, гнев — принадлежат к первой линии защиты организма от внешней угрозы. Страх — сигнал опасности, грусть — предчувствие утраты, гнев — крайнее недовольство тем, как ведут себя окружающие. Опасность, утрата и «неправильное» поведение, с точки зрения эволюции, ставят под угрозу выживание вида.
Более того, сама по себе внешняя угроза — это игра в победу-поражение: если кто-то взял верх, его соперник неизбежно терпит фиаско. Это очень похоже на теннис: когда один из игроков приобретает очко, визави его теряет. То же самое происходит, когда двое детей делят шоколадку. В таких играх всегда преобладают негативные эмоции, и чем важнее результат, тем сильнее накаляются страсти. Самый яркий пример такой игры — эволюционная борьба за выживание. Ей всегда сопутствуют негативные чувства, причем в крайних проявлениях. Естественный отбор взвинчивает их до предела. Те из наших предков, кто особенно сильно испытывали негативные эмоции, благодаря этому лучше всех сражались и быстрее убегали. Вместе с генами эти качества они передали потомкам.
Каждое чувство состоит из четырех компонентов: эмотивного, сенсорного, мыслительного и действенного. Эмотивный компонент всех отрицательных чувств основан на антипатии: это отвращение, страх, ненависть и т. п. Подобно звукам, зри тельным образам и запахам, эти чувства властно вторгаются в наше сознание, заслоняя все прочее. Они предупреждают нас, что предстоит победить или проиграть, мобилизуя все силы для предстоящей схватки. Они обостряют и фокусируют внимание, делая его узконаправленным. Именно поэтому мы пристально следим за оружием, а не за прической соперника. Результат — быстрые и решительные действия [24].
Все это (за исключением, пожалуй, сенсорной части) настолько бесспорно [25, 26], что давно уже набило оскомину, еще со времен Дарвина став аксиомой эволюционного толкования негативных эмоций. Странно, однако, что при этом так и не удалось выяснить, как возникли и развились у человека чувства положительные.
Ученые различают феномены и эпифеномены. Если вы нажимаете на акселератор в машине — возникает феномен, влекущий за собой цепь событий, ведущих к увеличению скорости. Эпифеномен в данном случае — показания спидометра. Они всего-навсего отражают происходящее, свидетельствуя о том, что скорость возросла. Ученые-бихевиористы — такие, как Б. Ф. Скиннер, — добрых пятьдесят лет пытались доказать, будто чувства — лишь эпифеномены, пена на поверхности капуччино наших поступков. Получается, что если вы убегаете от медведя, то движет вами вовсе не страх. По мнению этих ученых, страх — следствие бегства. Он играет роль спидометра, а не двигателя.